Крестный ход на Пасху. Записки очевидца

Пьяная процессия с хоругвями и священник с дьячком вышли из избы, где их только что на славу угостили после богослужения. Священник едва держится на ногах: чтобы спуститься с крыльца и не упасть при всем честном народе, он оперся рукой о столб. Обрюзгшее Лицо, помутневшие глаза, спутанные волосы на голове развенчивают святость духовного пастыря, «упившегося вином до положения риз».

Возле него три «падших грешника»: дьячок, растянувшийся на крыльце и беспомощно пытающийся подняться, и два мужика-мирянина: один залез под крыльцо мертвецки пьяным, а второму молодая крестьянка поливает голову холодной водой. Какая трагикомическая сцена, сколько в ней едкой сатиры.

«Богоносы» (так называли в деревне крестьян, согласившихся носить иконы и хоругви всю пасхальную неделю) тянут «кто в лес, кто по дрова» церковное песнопение («Христос воскресе из мертвых...»). Придурковатая молодая крестьянка с иконой в руках поет во все горло; видимо, она тоже приложилась к хмельному зелью.

Рядом с ней еле бредет дряхлый старик с понурой головой, в рваном армяке и лаптях. Он тоже изрядно выпил и даже не замечает, что икона перевернулась ликом к земле.

Впереди этих темных забитых людей идут три «справных», то есть зажиточных мужика в шубах и армяках. У одного в руках фонарь с зажженной свечой, у второго - развевающаяся по ветру хоругвь, у третьего - дароносица.

И так целую неделю «богоносы» ходили по деревням своего прихода, из избы в избу, разговляясь вместе с церковниками куличами и яйцами, пирогами и водкой или в крайнем случае брагой. Львиная доля пасхальных угощений с денежными приношениями отдавалась попу (его возчик принимает от хозяина избы это подаяние «в пользу господа бога»).

Погода ветреная, холодная. Все небо затянуто свинцовыми облаками. Одинокие деревья стоят голыми, только грачиные гнезда и скворечники «украшают» их. На земле лужи и грязь. Все это пасхальное шествие спускается в глубокий овраг, где виднеются почерневшие избы и церквушка.

Колористическое решение картины правдиво и выразительно. Яркие пятна то голубого цвета (на ризе и эпитрахили священника), то красного (сарафан хозяйки, изображенной на крыльце, юбка у женщины с иконой, дароносица в руках богоноса, кисти кушака и фонарь) останавливают на себе внимание. Зритель постепенно вникает в содержание картины, задумывается над ее значением.

Перов изобразил конкретный факт, но факт, типичный для тогдашней России. Смелая критика духовенства и темных сторон жизни крестьянства потрясла многих современников Перова, увидевших в картине протест художника против всего самодержавно-крепостнического строя.

«Сельский крестный ход на пасхе» был показан впервые на выставке Общества поощрения художников. Картину предложили немедленно изъять из экспозиции, но, к счастью, ее успел купить П. М. Третьяков, и «безнравственная» картина, разоблачающая ханжество и лицемерие духовенства, сохранилась.

Василия Перова всегда волновали русские типажи. Он даже из поездки в Италию, куда его за заслуги отправила Академия художеств, вернулся раньше срока, т. к. посчитал, что та жизнь ему непонятна, и создать там что-то свое он не сможет. Пожалуй, самым резонансным его полотном стало «Сельский крестный ход на Пасхе». Одни хвалили картину за правдивость, а другие возмущались: как бы не попасть художнику в ссылку на Соловки за свою дерзость.

На первый взгляд, картина Василия Перова, написанная в 1861 году, изображает форменное безобразие. В стельку пьяный священник еле стоит на ногах, рядом с ним еще в худшем состоянии валяются мужики. Да и процессия не в лучшем виде. Икона в руках женщины поцарапанная, а рядом идущий старичок и вовсе держит образ перевернутым.

Действие происходит на светлую седьмицу (неделю после Пасхи), поэтому на картине изображен вовсе не крестный ход вокруг храма в Пасхальную ночь, как может показаться. Так что же тогда происходит на полотне Перова?

Дело в том, что в Российской империи зарплату священникам не платили. Как правило, приходы имели земельные наделы и крохотную дотацию от государства. Поэтому в стремлении увеличить свои доходы священники придумали обычай славления на Пасху. В неделю после Светлого праздника священники отправлялись по крестьянским подворьям. Они заходили в каждую избу и исполняли церковные песнопения. Крестьяне, в свою очередь, должны были отблагодарить попов за пожелание процветания подарком или деньгами.

На деле же все выглядело не так хорошо. Священники, пытаясь обойти как можно больше домов, исполняли песнопения очень быстро. Крестьяне же считали, что их просто обирают. Ведь время на Пасху было самым экономически тяжелым, когда после зимы денег уже не оставалось, да и продовольственные запасы подходили к концу. Чтобы отделаться от попов, им чаще всего наливали спиртное и выпроваживали из избы.

Именно эту сторону взаимоотношений церкви и крестьян изобразил Василий Перов на своей картине. Стоит отметить, что его полотно вызвало бурю негодования как в церковных кругах, так и среди художников. Живописец Василий Худяков написал эмоциональное обращение к Третьякову, который приобрел картину «Сельский крестный ход на Пасхе» для своей коллекции:

«А другие слухи носятся, что будто бы Вам от Св. Синода скоро сделают запрос; на каком основании Вы покупаете такие безнравственные картины и выставляете публично? Картина («Попы») была выставлена на Невском на постоянной выставке, откуда хотя её и скоро убрали, но все-таки она подняла большой протест! И Перову вместо Италии как бы не попасть в Соловки» .
Третьякову пришлось снять картину с экспозиции.

Но были и такие, кто рассмотрел в картине прадоруба Перова истинное положение крестьян. Критик Владимир Стасов отзывался о полотне, как о правдивом и искреннем, передавшим реальные типы людей.

Еще одно невероятно эмоциональное полотно Василия Перова не может никого оставить равнодушным.

В далеком 1966 году, еще никакой не нобелевский лауреат и не общественный деятель, а просто писатель и бывший учитель физики и астрономии средней школы - Александр Солженицын написал удивительный очерк «Крестный ход на Пасху» -честный и проникновенный. Прочитаем его и сравним с нашими, с сегодняшними пасхальными крестными ходами по всей России. Как многое изменилось и, слава Богу, в лучшую сторону! Но забывать от том, что было и может быть иначе - мы не должны.

Александр Солженицын

Учат нас теперь знатоки, что маслом не надо писать все, как оно точно есть. Что на то цветная фотография. Что надо линиями искривленными и сочетаниями треугольников и квадратов передавать мысль вещи вместо самой вещи. А я недоразумеваю, какая цветная фотография отберет нам со смыслом нужные лица и вместит в один кадр пасхальный крестный ход патриаршей переделкинской церкви через полвека после революции. Один только этот пасхальный сегодняшний ход разъяснил бы многое нам, изобрази его самыми старыми ухватками, даже без треугольников.

За полчаса до благовеста выглядит приоградье патриаршей церкви Преображения Господня как топталовка при танцплощадке далекого лихого рабочего поселка. Девки в цветных платочках и спортивных брюках (ну, и в юбках есть) голосистые, ходят по трое, по пятеро, то толкнутся в церковь, но густо там в притворе, с вечера раннего старухи места занимали, девчонки с ними перетявкнутся и наружу; то кружат по церковному двору, выкрикивают развязно, кличутся издали и разглядывают зеленые, розовые и белые огоньки, зажженные у внешних настенных икон и у могил архиереев и протопресвитеров.

А парни — и здоровые, и плюгавые все с победным выражением (кого они победили за свои пятнадцать-двадцать лет? — разве что шайбами в ворота…), все почти в кепках, шапках, кто с головой непокрытой, так не тут снял, а так ходит, каждый четвертый выпимши, каждый десятый пьян, каждый второй курит, да противно как курит, прислюнивши папиросу к нижней губе. И еще до ладана, вместо ладана, сизые клубы табачного дыма возносятся в электрическом свете от церковного двора к пасхальному небу в бурых неподвижных тучах. Плюют на асфальт, в забаву толкают друг друга, громко свистят, есть и матюгаются, несколько с транзисторными приемниками наяривают танцевалку, кто своих марух обнимает на самом проходе, и друг от друга этих девок тянут, и петушисто посматривают, и жди как бы не выхватили ножи: сперва друг на друга ножи, а там и на православных. Потому что на православных смотрит вся эта молодость не как младшие на старших, не как гости на хозяев, а как хозяева на мух.

Все же до ножей не доходит — три-четыре милиционера для прилики прохаживаются там и здесь. И мат — не воплями через весь двор, а просто в голос, в сердечном русском разговоре. Потому и милиция нарушений не видит, дружелюбно улыбается подрастающей смене. Не будет же милиция папиросы вырывать из зубов, не будет же она шапки с голов схлобучивать: ведь это на улице, и право не верить в Бога ограждено конституцией. Милиция честно видит, что вмешиваться ей не во что, уголовного дела нет.

Растесненные к ограде кладбища и к церковным стенам, верующие не то чтоб там возражать, а озираются, как бы их еще не пырнули, как бы с рук не потребовали часы, по которым сверяются последние минуты до Воскресения Христа. Здесь, вне храма, их, православных, и меньше гораздо, чем зубоскалящей, ворошащейся вольницы. Они напуганы и утеснены хуже, чем при татарах.

Татары наверное не наседали так на Светлую Заутреню.Уголовный рубеж не перейден, а разбой бескровный, а обида душевная — в этих губах, изогнутых по-блатному, в разговорах наглых, в хохоте, ухаживаниях, выщупываниях, курении, плевоте в двух шагах от страстей Христовых. В этом победительно-презрительном виде, с которым сопляки пришли смотреть, как их деды повторяют обряды пращуров.

Между верующими мелькают одно-два мягких еврейских лица. Может крещеные, может сторонние. Осторожно посматривая, ждут крестного хода тоже.

Евреев мы все ругаем, евреи нам бесперечь мешают, а оглянуться б добро: каких мы русских тем временем вырастили? Оглянешься — остолбенеешь.

И ведь кажется не штурмовики 30-х годов, не те, что пасхи освященные вырывали из рук и улюлюкали под чертей — нет! Это как бы любознательные: хоккейный сезон по телевидению кончился, футбольный не начинался, тоска, — вот и лезут к свечному окошечку, растолкав христиан как мешки с отрубями, и, ругая «церковный бизнес», покупают зачем-то свечки.

Одно только странно: все приезжие, а все друг друга знают, и по именам. Как это у них так дружно получилось? Да не с одного ль они завода? Да не комсорг ли их тут ходит тоже? Да может эти часы им как за дружину записываются? Ударяет колокол над головой крупными ударами — но подменный: жестяные какие-то удары вместо полнозвучных глубоких. Колокол звонит, объявляя крестный ход.

И тут-то повалили! — не верующие, нет, опять эта ревущая молодость. Теперь их вдвое и втрое навалило во двор, они спешат, сами не зная, чего ищут, какую сторону захватывать, откуда будет Ход. Зажигают красные пасхальные свечечки, а от свечек — они прикуривают, вот что! Толпятся, как бы ожидая начать фокстрот. Еще не хватает здесь пивного ларька, чтоб эти чубатые вытянувшиеся ребята — порода наша не мельчает! — сдували бы белую пену на могилы.

А с паперти уже сошла голова Хода и вот заворачивает сюда под мелкий благовест. Впереди идут два деловых человека и просят товарищей молодых сколько-нибудь расступиться. Через три шага идет лысенький пожилой мужичок вроде церковного ктитора и несет на шесте тяжеловатый граненый остекленный фонарь со свечой. Он опасливо смотрит вверх на фонарь, чтоб нести его ровно, и в стороны так же опасливо. И вот отсюда начинается картина, которую так хотелось бы написать, если б я мог: ктитор не того ли боится, что строители нового общества сейчас сомнут их, бросятся бить?..

Жуть передается и зрителю.

Девки в брюках со свечками и парни с папиросами в зубах, в кепках и в расстегнутых плащах (лица неразвитые, вздорные, самоуверенные на рубль, когда не понимают на пятак; и простогубые есть, доверчивые; много этих лиц должно быть на картине) плотно обстали и смотрят зрелище, какого за деньги нигде не увидишь.

За фонарем движутся двое хоругвей, но не раздельно, а тоже как от испуга стеснясь.

А за ними в пять рядов по две идут десять поющих женщин с толстыми горящими свечами. И все они должны быть на картине! Женщины пожилые, с твердыми отрешенными лицами, готовые и на смерть, если спустят на них тигров. А две из десяти — девушки, того самого возраста девушки, что столпились вокруг с парнями, однолетки — но как очищены их лица, сколько светлости в них. Десять женщин поют и идут сплоченным строем. Они так торжественны, будто вокруг крестятся, молятся, каются, падают в поклоны. Эти женщины не дышат папиросным дымом, их уши завешаны от ругательств, их подошвы не чувствуют, что церковный двор обратился в танцплощадку.

Так начинается подлинный крестный ход! Что-то пробрало и зверят по обе стороны, притихли немного.

За женщинами следуют в светлых ризах священники и дьяконы, их человек семь. Но как непросторно они идут, как сбились, мешая друг другу, почти кадилом не размахнуться, орарий не поднять. А ведь здесь, не отговорили б его, мог бы идти и служить Патриарх всея Руси!..

Сжато и поспешно они проходят, а дальше — а дальше Хода нет. Никого больше нет! Никаких богомольцев в крестном ходе нет, потому что назад в храм им бы уже не забиться. Молящихся нет, но тут-то и поперла, тут-то и поперла наша бражка! Как в проломленные ворота склада, спеша захватить добычу, спеша разворовать пайки, обтираясь о каменные вереи, закруживаясь в вихрях потока — теснятся, толкаются, пробиваются парни и девки — а зачем? Сами не знают. Поглядеть, как будут попы чудаковать? Или просто толкаться — это и есть их задание?

Крестный ход без молящихся! Крестный ход без крестящихся! Крестный ход в шапках, с папиросами, с транзисторами на груди — первые ряды этой публики, как они втискиваются в ограду, должны еще обязательно попасть на картину!

И тогда она будет завершена!

Старуха крестится в стороне и говорит другой:

— В этом году хорошо, никакого фулиганства. Милиции сколько.

Ах, вот оно! Так это еще — лучший год?..

Что ж будет из этих роженых и выращенных главных наших миллионов? К чему просвещенные усилия и обнадежные предвидения раздумчивых голов? Чего доброго ждем мы от нашего будущего?

Воистину: обернутся когда-нибудь и растопчут нас всех!

И тех, кто натравил их сюда — тоже растопчут.

Несколько слов в заключение

Сорок девять лет назад в старинном церковном притворе патриаршего Подворья, разворачивалась брань духовная: добро и зло вновь боролись за обладание душой человеческой. И весьма значительно, что среди всей этой толпы воинствующих безбожников совершался крестный ход. Он шел «с твердыми отрешенными лицами, готовый на смерть, даже если на них спустят тигров. А две из них - девушки, того самого возраста девушки, что столпились вокруг с парнями, однолетки, но как очищены их лица, сколь светлости в них».

Один православный паломник несколько лет назад, уже в нашем 21 -ом веке, тоже принял участие в переделкинском крестном ходе. Он делится своими воспоминаниями:

«Я посетил переделкинский храм и, к счастью, не нашел там "топталовки при танцплощадке", не нашел того духовного разорения, описанного Солженицыным, а узнал Россию, возрождающуюся по молитвам тех великих людей, защитивших веру своей душой. В храме было множество народу, была и молодежь, без сигарет, без разврата, с чистым сердцем - дети тех, кто, быть может, смело и храбро шел сквозь строй безбожников в ту далекую теперь пасхальную ночь шестьдесят шестого года. Так, через поколение, пришло примирение в народе с Богом, с Церковью и с самими собой. В числе молящихся был и я, счастливый тем, что Христос победил зло атеизма своей Пасхой».

Всем известна картина Перова "Сельский крестный ход на Пасху", написанная в 1861 году. На первый взгляд, картина изображает сущее безобразие - священник нарезался в дугу, да еще в прямо в момент богослужения, в наиболее почитаемый православными церковный праздник. Да и остальные участники процессии ведут себя не лучше.

Так, да не так. Священник на картине и вправду пьян. А вот крестный ход - совсем не крестный ход вокруг храма в Пасхальную ночь, который приходит на ум современным верующим. Посмотрите внимательнее. Процессия выходит не из церкви, а из обычной крестьянской избы (церковь виднеется на заднем плане); крестный ход поворачивает по часовой стрелке (крестный ход вокруг православного храма движется только против часовой стрелки). Дело происходит на закате (а не в полночь). Что же тогда мы видим?

Начнем объяснение с того, как формировался заработок приходского священника в старой России. Хотя в это и трудно поверить, но у священника не было заработной платы. Некоторые причты (на начало 20 века - приблизительно каждый шестой) получали государственную дотацию, но и ее размер в подавляющем большинстве случаев был сильно ниже прожиточного минимума. Прихожане же не платили священнику жалованья никогда и ни при каких обстоятельствах. Церковный причт (священники, диаконы и псаломщики) имел два источника дохода - требы и доход от церковной земли.

Три требы - крещение, венчание, отпевание - составляли основу дохода духовенства, так как крестьянам было не отвертеться от совершения данных обрядов (церковь вела метрические книги, и обряды, связанные с метрической записью, можно было проводить только в приходе, к которому ты был приписан), и им волей–неволей приходилось соглашаться с теми ценами, которые заламывали священники. В среднем приходе было 2–3 тысячи человек (400–500 домохозяйств), и подобные события происходили около 150 раз в году. Самым дорогим обрядом была свадьба - за нее священник мог получить 3–10 рублей, в зависимости от благосостояния брачующихся и собственной наглости (и еще наесться и напиться), крещение и отпевание обходились уже куда дешевле. Все остальные второстепенные требы крестьяне, в отличие от главнейших трех, могли заказать не только в собственном, но и в любом другом приходе. Легко догадаться, что при наличии конкуренции цены на них были сбиты в копейки. Священник, диакон и псаломщик делили полученные деньги в соотношении 4:2:1, но диакон был далеко не во всяком причте.

Крестьяне были твердо уверены, что причту следует удовлетворяться доходами от треб, а общее богослужение и исповедь причт должен совершать без всякого жалованья. Священники же и не мечтали о том, чтобы выпросить у прихода твердую сумму - все надежды на получение жалованья они возлагали на государство (надежды не сбылись).

У сельской церкви был обычно земельный участок - в среднем 50 десятин (55 га), приходившийся, в среднем на три семьи причетников. Таким образом, духовенство было обеспечено землей либо в том же размере, что и крестьяне, либо немного лучше. Бедные псаломщики чаще всего крестьянствовали сами, а священники (в особенности имевшие формальное образование) по обычаю своего времени считали невозможным марать руки физическим трудом и сдавали землю в аренду (хотя крестьянствовать самим было бы выгоднее).

Результат получался такой, что священники всегда были недовольны своими доходами. Да, священник был обычно обеспечен на уровне зажиточного крестьянина (диакон - на уровне среднего крестьянина, а псаломщик был и вовсе горчайшим бедняком). Но это и было причиной жестокой фрустрации - в том мире всякий человек со средним или неполным средним образованием (а священник являлся таковым лицом) зарабатывал как минимум в 3–4 раза больше человека физического труда. Кроме злосчастного сельского батюшки.

Теперь мы подходим к содержанию картины. Стремясь увеличить свои доходы, священники выработали обычай славления на Пасху. Церковная процессия обходила все хозяйства прихода (ориентировочно, их было 200–300–400 в 3–6 селениях), заходила в каждый дом и исполняла несколько кратких церковных песнопений - теоретически считалось, что крестьяне должны воспринимать такой обряд как благопожелание на следующий календарный цикл. В ответ крестьянам как–бы полагалось дарить причту подарок, желательно в денежной форме.

К сожалению, социального консенсуса вокруг славления/подарков не создалось. Крестьяне чаще всего считали славление не религиозным обычаем, а обираловкой. Некоторые наглецы просто прятались у соседей или не открывали ворота. Другие, еще более наглые, всовывали духовенству в виде приношения какую–то малоценную дрянь. Третьи вообще не хотели давать денег, но зато наливали - и это не шибко радовало причт, рассчитывавший расходовать собранное в течение всего года (другого повода для подарков не существовало). Церковная процессия тоже вела себя неблаголепно - все дома прихода надо было обойти за Пасхальную неделю, то есть на день приходилось по 40–60 домов. Духовенство двигалось вприпрыжку, пело наскоро - на дом отводилось по 5–10 минут, половина из которых уходила на торг со сквалыжным хозяином (или на унизительное попрошайничество, это как кто воспринимал процесс).

В довершение всех бед, православная Пасха приходится на тот период, в который благосостояние крестьянского двора достигало наинизшей точки. Все деньги, полученные от продажи урожая осенью, уже истрачены. Все запасы проедены. Скотина стоит голодная, и настала пора снимать ей на корм солому с крыши. Последние крохи и копейки изведены на разговление после Пасхи. На огороде еще не созрели первые овощи. И тут–то к крестьянину и являются церковники, нагло требующие денег за абсолютно ненужные пять минут нестройного пения. Неудивительно, что сама собой в голову приходит мысль подсунуть в темных сенях в мешок священнику ворону, выдавая ее за курицу.

Таким образом, на картине изображено совершенно не то, что кажется современному зрителю.

На наш невнимательный взгляд художник нарисовал священника, который хамским образом нарезался, вместо того чтобы чинно шествовать и благолепно петь. На самом же деле картина (что типично для Перова) бичует неуместный, криво сложившийся и плохо работающий социальный институт.

Процессия волочится по грязным дворам с утра до вечера, шестой день, переезжая от деревни к деревне. Всем горько, стыдно, неудобно, все вымотались, поют нестройно. Крестьяне тоже не рады. При вымогательстве подарков происходят низкие сцены. Да, священник пьян - но он обошел уже 50 домов, и в каждом его заставили выпить, а он ведь хотел, чтобы ему дали денег. Зачем это всё происходит? Неужели нельзя организовать дело поудачнее? Неужели нельзя как–то согласовать интересы духовенства и прихожан к взаимному удовлетворению? Зачем религиозную процессию превратили в позорище? Ответа не будет. Это Россия, страна несовершенных институтов.

P.S. Как дополнительная версия, процессия изображена в наиболее пикантный момент - она добралась до деревенского кабака (кабак и живущий при нем кабатчик - это тоже домохозяйство, подлежащее посещению). Может быть, именно поэтому крыльцо выходит прямо на деревенскую улицу, а не во двор, что типично для обычного крестьянского дома. Этим же можно объяснить и пьяных на крыльце и под крыльцом. Предполагается, что кабатчик угостил священника тем, чего у него больше всего - вот поп и дошел до столь жалкого состояния.

Вы хотите подробнее узнать, про крестный ход на Пасху в 2019 году? Накануне этого праздника, который отмечается православными верующими 28 апреля 2019 года, в храмах идут церковные службы.

Особенно торжественным бывает богослужение в ночь с субботы на воскресенье. Оно идет всю ночь и называется всенощной.

Когда и как проходит крестный ход на Пасху в 2019 году? Во сколько будет крестный ход на Пасху? Расскажем об этом подробнее.

Это шествие получило такое название потому, что обычно во главе его идет священник, который несет большой крест. Другие священнослужители несут иконы и хоругви.

На Пасху впереди крестного хода несут фонарь, за ним запрестольный крест, запрестольный образ Божией Матери, Евангелие, икону Воскресения. Завершает шествие предстоятель храма с трисвечником и крестом.

В православии бывают продолжительные и короткие крестные ходы. Крестный ход на Пасху, как правило, бывает недолгим.

Где и когда проходит крестный ход на Пасху?

Церковная служба в Страстную субботу начинается вечером, в 20.00. А крестный ход проходит в ночь с субботы на воскресенье.

Во сколько будет крестный ход на Пасху? Это действие происходит ближе к полуночи. Все священнослужители становятся по чину у Престола. Священники и молящиеся в храме зажигают свечи. Торжественный звон колоколов – благовест – возвещает о наступлении великой минуты светлого праздника – воскресении Христовом.

Священнослужители и паства три раза обходят храм, каждый раз останавливаясь у его дверей. Первые два раза двери оказываются закрытыми, а на третий раз они открываются. Двери символизируют камень, который закрывал Гроб Господень и в день воскресения Иисуса Христа был отброшен.

Теперь вы знаете, когда и как проходит крестный ход на Пасху. После совершения крестного хода, с наступлением Пасхи, священники переодеваются в белые праздничные одеяния и служба продолжается.

Начинается Светлая заутреня, во время которой звучат радостные восклицания: «Христос воскресе!» – «Воистину воскресе!». После праздничной литургии, около 4 часов утра, верующие разговляются крашеными яйцами, кусочками кулича или пасхи.

Если накануне, в дни Страстной седмицы, колокола в храмах молчали, то на пасхальной неделе повсюду слышен благовест. На Пасху принято ходить в гости к друзьям и близким, угощаться самим и угощать других.

В старину в эти дни устраивали народные гулянья, водили хороводы, качались на качелях. Широко отмечают этот праздник и в наше время.