Закат европы краткое содержание по главам. «закат европы

«ПАДЕНИЕ ЗАПАДА» И ГЛОБАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
(общедоступное введение)

Общедоступное введение не пишут для профессионалов.

Это обращение к читателю, открывающему книгу Шпенглера и не имеющему предубеждений. Наше пожелание – посмотрите «Содержание» «Заката Европы», оцените масштаб темы, заявленной во «Введении», материал и способ его подачи в последующих шести главах, и Вам будет трудно не согласиться с Н. А. Бердяевым и С. Л. Франком в том, что «Закат Европы» О. Шпенглера есть бесспорно самое блестящее и замечательное, почти гениальное явление европейской литературы со времени после Ницше. Эти слова были сказаны в 1922 г., когда феноменальный успех книги Шпенглера (за два года, с 1918 по 1920-й, вышло 32 издания 1 тома) сделал ее идею предметом пристального внимания выдающихся умов Европы и России.

«Der Untergang des Abendlandes» – «Падение Запада» (так переводят еще «Закат Европы») опубликовано в двух томах Шпенглером в Мюнхене в 1918–1922 гг. Сборник статей Н. А. Бердяева, Я. М. Букшпана, А. Ф. Степуна, С. Л. Франка «Освальд Шпенглер и Закат Европы» вышел в издательстве «Берег» в Москве в 1922 г. На русском языке «Падение Запада» прозвучало как «Закат Европы» (Т. 1. «Образ и действительность»). Издание, в переводе Н. Ф. Гарелина, было осуществлено Л. Д. Френкелем в 1923 г. (Москва – Петроград) с предисловием проф. А. Деборина «Гибель Европы, или Торжество империализма», которое мы опускаем.

Необычно смыслоемкое и информативное «Содержание» книги «Закат Европы» само по себе есть почти забытый в наше время способ представления автором своего произведения читающей публике. Это не список тем, но многомерный, объемный, интеллектуальный, красочный и привлекательный, образ именно «Заката» Европы как феномена всемирной истории.

И сразу же начинает звучать вечная тема «Форма мировой истории», которая вводит читателя в остросюжетную проблему XX в.: как определить историческое будущее человечества, отдавая себе отчет в ограниченности наглядно-популярного членения всемирной истории общепринятой схемой «Древний мир – Средние века – Новое время?»

Заметим, что Маркс формационно членил всемирную историю также на триады, диалектически порождаемые развитием производительных сил и классовой борьбой. В знаменитой триаде «Субъективный дух – Объективный дух – Абсолютный дух» Гегеля всемирной истории отведено скромное место одной из ступеней внешневсеобщего самоосуществления мирового духа в праве, нравственности и государстве, ступени, на которую лишь ступает абсолютный дух, чтобы явиться в адекватных самому себе формах искусства, религии и философии.

Впрочем, что Гегель и Маркс, Гердер и Кант, М. Вебер и Р. Коллингвуд! Просмотрите учебники по истории: они и ныне знакомят со всемирной историей по той же схеме, которую еще в начале XX в. подвергал сомнению Шпенглер и в которой Новое время только расширено Новейшей историей, якобы начавшейся в 1917 г. Новейший период всемирной истории в школьных учебниках до сих пор трактуется как эпоха перехода человечества от капитализма к коммунизму.

Мистическая троица эпох в высшей степени привлекательна для метафизического вкуса Гердера, Канта и Гегеля, писал Шпенглер. Мы видим, что не только для них: она приемлема для историко-материалистического вкуса Маркса, она приемлема и для практически-аксиологического вкуса Макса Вебера, т. е. для авторов любой философии истории, которая представляется им некоей заключительной стадией духовного развития человечества. Даже великий Хайдеггер, задаваясь вопросом, в чем сущность Нового времени, опирался на ту же триаду.

Что же претило Шпенглеру в этом подходе, почему уже в начале XX в. такие абсолютные мерила и ценности, как зрелость разума, гуманность, счастье большинства, экономическое развитие, просвещение, свобода народов, научное мировоззрение и т. д., он не смог принять в качестве принципов философии истории, объясняющих ее формационное, стадиальное, эпохальное членение («наподобие какого-то ленточногочервя, неутомимо наращивающего эпоху за эпохой»)?

Какие факты не укладывались в эту схему? Да прежде всего очевидный декаданс (т. е. «падение» – от cado – «падаю» (лат.)) великой европейской культуры в конце XIX – начале XX в., которым, согласно шпенглеровской морфологии истории, порождены и первая мировая война, разразившаяся в центре Европы, и социалистическая революция в России.

Мировая война как событие и социалистическая революция как процесс в марксистской формационной концепции истолкованы как конец капиталистической общественной формации и начало коммунистической. Шпенглер же оба эти явления интерпретировал как признаки падения Запада, а европейский социализм объявил фазой упадка культуры, тождественной, по его хронологическому измерению, индийскому буддизму (с 500 г. н. э.) и эллинистическо-римскому стоицизму (200 г. н. э.). Это отождествление могло считать причудой (для тех, кто не принял аксиоматику Шпенглера) или простым, формальным следствием концепции мировой истории как истории высших культур, в которой каждая культура предстает как живой организм. Однако провидение Шпенглера относительно судеб социализма в Европе, России, Азии, высказанное уже в 1918 г. определение сути его («социализм – вопреки внешним иллюзиям – отнюдь не есть система милосердия, гуманизма, мира и заботы, а есть система воли к власти. Все остальное самообман») – заставляют пристально всмотреться в принципы такого понимания мировой истории.

Сегодня, по прошествии трех четвертей XX в., в течение которых возник, развился и угас европейский и советский социализм, можно по-иному оценить и предсказания О. Шпенглера, и историческое высокомерие (приведшее к исторической ошибке) В. И. Ульянова-Ленина («как бы ни хныкали Шпенглеры» по поводу упадка «старой Европы», – это всего «лишь один из эпизодов в истории падения мировой буржуазии, обожравшейся империалистическим грабежом и угнетением большинства населения земли». В самом деле, В. И. Ленин и К. Маркс видели в диктатуре пролетариата инструмент необходимого государственного насилия во имя создания общества социалистической справедливости, мира и гуманизма. Но революционная практика показала, что подобная система насилия непрерывно воспроизводит себя как система такой воли к власти, которая высасывает природные ресурсы, жизненные силы народов и дестабилизирует общемировую обстановку.

Почти одновременно с «Закатом Европы» (1923 г.) Альберт Швейцер, великий гуманист XX в., опубликовал свою статью «Распад и возрождение культуры» , в которой упадок европейской культуры осмысливался тоже как трагедия мирового масштаба, а не как эпизод в истории падения мировой буржуазии. Если, согласно О. Шпенглеру, «закат» вообще невозможно конвертировать в «восход», то А. Швейцер верил в этот «восход». Для этого, с его точки зрения, необходимо было, чтобы европейская культура обрела вновь прочную этическую основу. В качестве такой основы он предложил свою «этику благоговения перед жизнью» и вплоть до 60-х гг. практически следовал ей, не разуверившись в ней даже после двух мировых войн и всех революций XX в.

В 1920 г. вышла в свет знаменитая книга Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма». С точки зрения Вебера, о «падении Запада» и речи быть не может. Ядро европейской культуры (теории государства и права, музыки, архитектуры, литературы) – универсальный рационализм, порожденный ею давно, но получивший универсальное значение как раз в XX в. Рационализм – основа европейской науки, и прежде всего математики, физики, химии, медицины, основа «рационального капиталистического предприятия» с его производством, обменом, учетом капитала в денежной форме, со стремлением к непрерывно возрождающейся прибыли .

Однако именно этот универсальный рационализм и волю к экономической и политической власти (в капиталистической ли, в социалистической ли ипостаси) Шпенглер считал закатом тысячелетней западноевропейской культуры, т. е. переходом ее на стадию цивилизации.

Итак, в 1920-е годы были сформированы по крайней мере три фундаментальные концепции будущего западноевропейской культуры:

О. Шпенглер: рационалистическая цивилизация есть деградация высших духовных ценностей культуры, и та обречена;

А. Швейцер: упадок культуры имеет философско-этические причины, он не фатален, и культуру можно спасти, влив в нее Этику «благоговения перед жизнью»;

М. Вебер: европейскую культуру нельзя измерять прежними ценностными критериями, на смену им пришла универсальная рациональность, что меняет представление об этой культуре, и поэтому о гибели ее не может быть и речи.

Наше столетие заканчивается. Оно принесло невиданные и немыслимые в XIX в. катастрофы, глобальное изменение способа существования человечества. Рациональная наука вызвала к жизни планетарную технику. Человечество начало освоение космоса. Найдены генно-инженерные, киберорганизменные технологии изменения физических и духовных свойств человека, заново открыты нетехнологические и применены технологические методы расширения возможностей психики. Над человечеством нависли апокалиптические опасности. За считанные годы классический капитализм сошел с исторической арены (уступив место постиндустриальному и информационному обществу), погибла европейская социалистическая система. Экологические катастрофы стали обыденностью. Население планеты стремительно приближается к критическому порогу. И потому ныне единственно важный глобальный вопрос – удастся ли человечеству избежать самоуничтожения. И тут нам не обойтись без обращения к классикам – пессимистам и оптимистам. Да, О. Шпенглер предрекал закат культуры, но М. Вебер и А. Швейцер были на этот счет иного мнения. Принципиально важно, кто из них оказался более правым. Но пусть эту задачу читатель решает сам. Решал подобную глобальную задачу и Мартин Хайдеггер, в серии послевоенных докладов «Einblick in das, was ist» («Прозрение в то, что есть», как перевел это В. В. Бибихин). Хайдеггер, процитировав строки из «Патмоса» Гёльдерлина:

Но где опасность, там вырастает
И спасительное… -

сделал знаменательный вывод: «Чем ближе мы подходим к опасности, тем ярче начинают светиться пути к спасительному. Тем более вопрошающими мы становимся. Ибо вопрошание есть благочестие мысли» .

Будем же вопрошать и мы, и прежде всего Шпенглера, который заметил, что падение Запада – это, конечно, отдельный феномен всемирной истории, но и «философская тема, заключающая в себе, если ее оценить по достоинству, все великие вопросы бытия». К таким вопросам он отнес следующие: Что такое культура? Что такое всемирная история?

В чем отличие бытия мира как истории от бытия мира как природы? В чем заключается великий кризис современности?

Так что же такое культура? По нашим наблюдениям, в литературе еще никому не удавалось определить культуру бесспорно и окончательно. Только в академической советской культурологии последних лет были выдвинуты регулятивно-деятельностный, целостный, формационный, телеологический (целевой), сущностно-смысловой, страноведческий, производственно-продуктивный, демографический, локально- типовой, ценностный, системный и другие подходы к определению понятия культуры.

Суперорганическая концепция культуры в географии культуры (The cultural geography) США опирается на такое обобщающее определение: «Культура состоит из явных и неявных форм, определяющих поведение, осваиваемое и опосредуемое при помощи символов; она возникает в результате деятельности групп людей, включая их воплощение в средствах. Сущностное зерно культуры состоит из традиционных (исторически сложившихся и выделенных) идей и особенно присваиваемых им ценностей. Системы культуры могут рассматриваться, с одной стороны, как результаты деятельности, с другой – в качестве регулирующего элемента дальнейшей деятельности» W. Zelinsky (USA) предложил понимать культуру как надбиологический организм, живущий и меняющийся по своим внутренним законам. Компоненты культуры у У. Зелински те же, что и у Дж. Хаксли, – артефакты, социофакты, ментифакты. Артефакты – это базисные средства жизнеобеспечения (по широкому кругу подсистем) антропного происхождения. Социофакты суть элементы культуры межличностных отношений. Ментифакты – это общечеловеческие ценности (религии, идеологии, этика, искусство, философия), связывающие воедино всех представителей данной культуры.

В менее широком значении культура обычно рассматривается как класс вещей и явлений, зависящий от символики надсоматического (внетелесного) содержания.

В период расцвета культуры, подметил А. Швейцер, ее и не определяют, ибо что культура есть прогресс, всем ясно и так. Нужда в определении культуры возникает там, где начинается опасное смешение культуры и бескультурья. Культура ориентирована на духовное и нравственное совершенствование человека. Культура, по Швейцеру, слагается из господства человека над силами природы и над самим собой, когда свои помыслы и страсти личность согласует с интересами общества, т. е. с нравственными требованиями. А. Швейцер сознавал деморализацию человека обществом, идущую полным ходом. Он вплотную приблизился к пониманию «страшной правды, заключающейся в том, что по мере исторического развития общества и прогресса его экономической жизней возможности процветания культуры не расширяются, а сужаются». И вина европейской философии, что эта правда осталась неосознанной.

Но в том-то и дело, что европейская философская мысль в лице Освальда Шпенглера эту страшную правду возвестила urbi et orbi. И в этом легко убедиться. Цена этой правды велика: культура – это высшая форма жизни, исторический суперорганазм, а всякий организм смертен. Человеческая история есть не что иное, как поток бытия сверхорганизмов – «египетской культуры», «античной культуры», «китайской культуры» и пр. Но в таком случае и европейская культура должна обветшать в свой срок – и в этом нет ничего сверхординарного. Мы видели, что и современные ученые трактуют культуру как надбиологический организм. Однако они никак не решаются сделать тот вывод, который Шпенглер вынес на первую страницу своей книги, – «живые культуры умирают!» Решись они на это, и закат культуры станет и для них великой философской темой. Ибо что такое жизнь, а значит и смерть, что такое бытие и ничто, что есть дух и бессмертие, в сущности, не знает никто. И чтобы понять опасность, грозящую культурам, не лучше ли внять доводам Шпенглера, нежели паническим стонам алармистов? Итак, если культура – это организм, живущий примерно тысячу лет, если в мировой истории Шпенглер выделяет восемь культур (египетскую, индийскую, вавилонскую, китайскую, греко-римскую, византийско-арабскую, западноевропейскую, культуру майя)» и Предсказывает рождение и расцвет русской культуры, то культура имеет свои формы – народ, язык, эпоху, государство, искусство, науку, право, религию, мировоззрение, хозяйство и пр. Словом, каждая культура имеет свое лицо, физиономию, и потому вторая глава книги начинается параграфом «Физиогномика и систематика».

Физиогномика – это учение о том, что человек выражает себя в чертах лица, жестах и позах, формах тела. Физиогномика разительно отличается от учения о сущности, которая непосредственно не дана, которая «является». Внешний облик чего-либо дан зрительно, его нельзя свести к одному свойству, признаку, не исказив этот облик. В то же время внешний облик – внерациональный аналог категориально выражаемой сущности. Сущность выражается рационально – Ренэ Декарт об этом писал еще 360 лет тому назад, в «Regulae ad directionern inqenii», т. е. «Правилах для руководства ума».

Так вот, чтобы понять морфологию истории Шпенглера, нужно поразмышлять о предмете физиогномики, ее возможностях и возможностях физиогномики мировой истории! Для чего? Для того, говорил Шпенглер, «чтобы обозреть весь феномен исторического человечества оком бога, как ряд вершин горного кряжа на горизонте». Емкие слова! В них ощущаются ницшевский «пафос дистанции» от толпы и пафос Коперника, восставшего против птолемеевского геоцентризма, и пафос провозглашения равноценности любых культур, питаемый, в частности, принципом относительности Эйнштейна.

Шпенглер был уверен, что «морфология мировой истории» как способ видения мира еще обретет признание. И он оказался прав: всмотримся в то, что происходит на планете, и увидим – идет борьба против унификации ценностей и жизненных стандартов, против власти тех, кто определяет эти ценности и стандарты. Яростная борьба за национальные суверенитеты на территории бывшего СССР породила «Декларацию прав и свобод человека», в которой провозглашены права на родной язык, на сохранение и развитие национальной культуры. Утверждение и усиление культурной аутеничности наций выдвинуто в качестве одной из четырех главных целей Всемирного десятилетия Культуры (1988–1997), объявленного ЮНЕСКО.

Стремление современных этносов и культур обладать «лица необщим выраженьем», неприятие гражданской, языковой, классовой, религиозной, образовательной унификации прямо работает на следующее предвиденье Шпенглера: «Через сто лет все науки, способные еще вырасти на нашей почве, будут частями единой огромной физиогномики всего человеческого».

В «противоположность живой и одушевленной материи» морфологии культуры, истории и жизни, называемой их физиогномикой, морфологию мертвых (механических, физических) форм природы Шпенглер называет систематикой, т. е. наукой, открывающей и приводящей в систему законы природы и причинные связи. Словом, физиогномика и систематика – это два способа наблюдения мира. Какой же из них более продуктивен? Любой естествоиспытатель, рационалист по убеждению, ответит однозначно: самый продуктивный метод – это метод выявления каузальной, причинно-следственной детерминации посредством наблюдения, измерения, эксперимента и формулирования математической формы закона.

Однако Шпенглера не удовлетворяли прежние методы познания истории – и рационалистические, и аксиологические. Поэтому он создал свой метод, и различные аспекты этого метода как раз и раскрываются в «Закате Европы».

Новое, оригинальное и глубокое, всегда кажется странным. Вот и Шпенглер все время демонстрирует свои «странности».

Главная «странность» предъявляется во втором параграфе главы «Проблема мировой истории», в которой вводится представление о двух формах космической необходимости: о причинности как судьбе органической формы (культуры) и причинности как физико-химической, причинно-следственной каузальности. «Идея судьбы» и «принцип причинности» и есть, по Шпенглеру, две формы необходимости, существующие в нашем универсуме и несводимые одна к другой; две логики – логика органического и логика неорганического; два способа представления – образ и закон; два способа объемной данности – временная необратимость судьбы в истории, их временная протяженность и конечность, и пространственная протяженность естественных объектов; два способа исчисления – хронологический и математический.

Шпенглер утверждает, что Природа и История суть два способа представления действительности в картине мира.

Иными словами. История и Природа – это два итога переживания и усвоения окружающего мира, в первом случае – как суммы образов, картин и символов (полученных с помощью воображения и не «объективных», а лишь возможных), во втором – как совокупности законов, формул, систем и пр.

Действительность становится Природой, если это становление рассматривать как ставшее, и тогда это миры Парменида и Декарта, Канта и Ньютона. Действительность есть История, если ставшее подчинить становлению, рассматривая его в образах, и тогда возникают миры Платона и Рембрандта, Гете и Бетховена.

Шпенглер делает очень сильное утверждение: математика и принцип причинности определяют систематизацию явлений по методу природоведения (естествознания), хронология и идея судьбы – по историческому (культурологии как морфологии истории). Эти систематизации и охватывают весь мир. Понятно, что и это утверждение вызывает возражение многих. Так, Хайдеггер спрашивал: почему мы при истолковании определенной исторической эпохи говорим о картине мира? каждая ли эпоха истории имеет свою картину мира и озабочена построением своей картины мира, или это только новоевропейский способ представления мира? что значит кар- тина мира? Ведь мир-это космос и история. И разве при- рода и история обязательно исчерпывают весь мир? Действительно, Хайдеггер нашел уязвимые места в концепции «Заката Европы». Но, возможно, Шпенглер сознательно ограничился фаталистическим выводом, который следует из идеи судьбы – выводом о неизбежном падении Запада (как за сто лет до него Артур Шопенгауэр). Мартин Хайдеггер отождествил превращение мира в его картину с процессом превращения человека в субъекта, т. е. с началом такого человеческого существования, когда намечается овладение действительностью («целокупным сущим»). Хайдеггер показал, что лишь там, где мир становится очеловеченной картиной, возможен гуманизм как таковой. Это, правда, не исключает возможности скатиться к уродству субъективизма в смысле индивидуализма (личного, государственного, национального). Хайдеггер увидел «чуть ли не абсурдный, но коренной процесс новоевропейской истории: чем шире и радикальнее человек распоряжается покоренным миром, тем объективнее становится объект, тем субъективнее, т. е. выпуклее, выдвигает себя субъект, тем неудержимее наблюдение мира и наука о мире превращается в науку о человеке, в антропологию». Антропология здесь мыслится как нравственно-этическая антропология, как гуманизм в историческом и философском смысле. Так Хайдеггер делает онтологическое (человек становится сутью сущего) обобщение идеи сверхчеловека Нищие, сверхчеловека, овладевающего собственным способом существования как культурой недетерминированного жизнеописания, мира как истории в мире как природе. Теперь вам понятно, какое мировоззрение обосновывал Освальд Шпенглер в идее судьбы высоких культур, в противоположности двух форм универсальной необходимости – природной и историко-культурной, когда жизнь и культура, как ее высшая историческая форма, бросают вызов природному детерминизму в том смысле, который формулировал М. Хайдеггер и который вынесен в качестве эпиграфа к нашему Общедоступному введению: «Никогда бытие не протекает в рамках причинно-следственных связей».

Так проясняется смысл связи между геопланетарной ситуацией в XX в., образ которой создан глобальными проблемами человечества, и возможностью для человечества, подавленного силами природы и ее законами (воплощенными в супертехнике) стать планетарным субъектом, формирующим свою судьбу вопреки жестокому рационализму природы и интеллекта.

Вместе с тем подчеркнем, что модернизацией философии истории как морфологии высших культур мы увлекаться не должны. В самом деле, Шпенглеру ни на миг не являлась мысль о возможном конце человеческой истории, о самоуничтожении человечества и разрушении им биосферы как планетарной среды обитания, о возможности подчинения человечества Мегамашине, о чем уже через два-три десятилетия думали Хайдеггер, Ясперс, Бердяев и в чем уже не сомневались глобалисты Римского клуба в начале 70-х гг. Так, Аурелио Печчеи воззвал к человечеству: на карту поставлена судьба человека как вида, и не будет ему спасения, пока он не изменит свои человеческие качества! Истинная беда человеческого вида на данной стадии его эволюции в том, что он оказался неспособным приспособиться к тем изменениям, которые сам же и внес в этот мир .

Глобальный алармизм не был стилем Шпенглера, хотя он и сказал, что ««человечество» – пустое слово», потому что для него существовал лишь «феномен множества мощных культур, с первобытной силой вырастающих из недр своей страны, к которой они строго привязаны на всем протяжении своего существования, и каждая из них налагает на свой материал – человечество – свою собственную форму, у каждой своя собственная идея, собственные страсти, собственная жизнь, желания и чувствования и, наконец, собственная смерть».

Только абсолютная убежденность в неиссякаемости человечества в качестве «материала» для бесконечного, ничем не прерываемого процесса формообразования новых, неповторимых культур позволяла Шпенглеру упрекать европейских мыслителей в тривиальном оптимизме относительно будущего высшего человечества и его целей. Он упорно доказывал, что у «человечества» нет никакой цели, никакой идеи, никакого плана, так же как нет цели у бабочек или орхидей. Во всемирной истории, говорил он, я вижу картину вечного образования и изменения, чудесного становления и умирания органических форм. Это свойство живой природы Гёте, а не мертвой природы Ньютона.

Обитатели нашей планеты во второй половине текущего столетия вполне ощутили реальность того, чего никогда не могли себе вообразить великие европейцы, гуманисты и рационалисты, – ядерного, экологического, цивилизационного апокалипсиса. И ныне абсолютная убежденность Шпенглера в вечности цветения жизни и культуры на Земле кажется столь же наивной, что и вера европейских мыслителей в нескончаемость Нового времени.

В конце XX в. представление об исторической бренности мировых культур, философий и религий замещается осознанием весьма возможного саморазрушения современной цивилизации, т. е. возможного конца истории, и именно это осознание может стать абсолютным сознанием нового планетарного субъекта – Сверхчеловечества, того, каким его представляли себе М. Хайдеггер, П. Тейяр де Шарден, Николай Бердяев.

Слово «цивилизация» используется ныне в нескольких значениях: как противоположность дикости и варварству, как современное состояние западного общества, как синоним слова «культура» для обозначения культурно-исторических типов в исторической концепции крупнейшего современного историка Арнольда Тойнби. Для Шпенглера же цивилизация – это завершение, исход культуры, каждая культура заканчивается собственной цивилизацией. Потому-то в «Закате Европы» и западная цивилизация предстает как неизбежная судьба западной культуры, как ее декаданс.

Понять цивилизацию как декаданс данной культуры легче всего на примерах вырождения иных культур. Вот Шпенглер пишет, что римская цивилизация есть варварство, последовавшее за цветущей эллинской культурой, когда культивируются бездушная философия, чувственные искусства, распаляющие животные страсти, когда право регулирует отношения между людьми и богами, когда люди ценят исключительно материальное, когда жизнь перемещается в «мировой город», когда холодный практический интеллект замещает пылкую и благородную духовность, когда атеизм вытесняет религии, а деньги становятся универсальной ценностью, лишенной живой связи с плодородием земли, талантом и трудолюбием, – и мы убеждаемся, что это, действительно, признаки заката античной культуры.

И еще один парадокс: власть – политическую, экономическую, военную, административно-государственную и правовую – Шпенглер представляет как главный признак империализма на стадий превращения всякой культуры в цивилизацию. Поэтому для, него неоспоримо существование вавилонского, египетского, андийского, китайского, римского империализма. Отсюда, по его мнению, «одновременность» всех империализмов, в какие бы веках и странах они ни господствовали. Так что же, и наша «великая русская», славянская, культура «прекратила течение свое»? Неужели это предвидели или предчувствовали Гоголь, Достоевский, Чехов, Блок, Бунин, а Некрасов точно попал во «временной объект» своим «все, что мог, ты уже совершил, – / Создал песню, подобную стону;/ И духовно навеки почил?» Похоже, что так. Ведь согласно методу Шпенглера, уже сама горечь по поводу упадка своей культуры есть первейший признак ее декаданса. Действительно, цветущая культура – это мощное мажорное утверждение жизни, например в поэзии «солнечного», раннего А. С. Пушкина. Но рефлектирующий поздний Пушкин – уже декадент. Урбанизация мега полисов, оппозиция «центра» и «провинции» – это признаки цивилизации. Центр, или «мировой город», как говорит Шпенглер, всасывает в себя и сосредоточивает в себе жизнь целой страны. Духовные, политические, экономические решения принимают не вся страна, а три-четыре «мировых города», которые поглощают лучший человеческий материал страны, и она нисходит на положение провинции. «В мировом городе, – пишет Шпенглер, – нет народа, а есть масса Присущее ей непонимание традиции, борьба с которыми есть борьба против культуры, против знати, церкви, привилегий, династий, преданий в искусстве, границ познаваемого в науке, ее превосходящая крестьянский ум острая и холодная рассудочность, ее натурализм совершенно нового склада, идущий гораздо дальше назад, чем Руссо и Сократ, и непосредственно соприкасающийся в половых и социальных вопросах с первобытными человеческими инстинктами и условиями жизни, то «panern et circenses», которое в наши дни оживает под личиной борьбы за заработную плату и спортивных состязаний, – все это признаки новой по отношению к окончательно завершенной культуре и к провинции, поздней и лишенной будущего, однако неизбежной формы человеческого существования».

Мы полностью привели один из блестящих пассажей Шпенглера, которые потрясают глубиной проницательности и одновременно вызывают неконтролируемое разумом сопротивление, неприятие этой неизбежности. Нам еще не довелось прочесть работу, посвященную «Закату Европы», автор которой не восстал бы против этого утверждения о неизбежности декаданса культуры, будь то культура Европы или России. Вместе с этим декаданс великих культур древности воспринимается «свободно от оценок», как бы сказал М. Вебер.

Видимо, дистанция тысячелетий и чуждость иных культур снимают пафос неприятия. Но неизменно снисходительное отношение к «мрачному пессимисту» Шпенглеру тех, кто получает заряд оптимизма из других философских, религиозных, этических и социально-доктринальных источников. В наше время эти «источники» опошляют, низводят до уровня «обыденности» многие острейшие глобальные проблемы.

Но Шпенглер так же был искренен, когда восклицал: кто не понимает, что ничто не изменит неизбежного, что нужно или желать этого, или вообще ничего не желать, что нужно или принять эту судьбу, или отчаяться в будущем и в жизни, кто носится со своим провинциальным идеализмом и жаждет воскресить стиль жизни прошедших времен, тот должен отказаться от того, чтобы понимать историю, переживать историю, делать историю!

ФИЛОСОФИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ

йО!: 10.17805^ри.2016.1.2

«Закат Европы» О. Шпенглера и возможность заката мира

А. А. Горелов (Институт философии РАН), Т. А. Горелова (Московский гуманитарный университет)

В статье прослеживается предсказательный потенциал концепции цикличного развития культуры О. Шпенглера («Закат Европы», 1918) в отношении современной динамики западной культуры, ее связей с русской культурой и влияния на глобальные процессы. По Шпенглеру, любая культура замкнута на себя, имеет свою «душу» и «говорит на своем языке». Для создания из отдельных индивидов народа нужна внутренняя форма данной культуры, некий «душевный принцип», которым обладают все сословия. В современной западной культуре соединились в один клубок цивилизационные (мотивы воли к власти и пространственная экспансия), экономические (капитализм) и политические (идеология либерализма) причины.

В отличие от экспансивной и властной западной культуры душа русской культуры, по Шпенглеру, равнинна и безвольна, а русская воля - это «свобода от чего-то». «Душевный принцип» русской цивилизации - заключить мир в братский союз - противостоит западному - «не-свое» надо подчинить, завоевывая. Давление одной культуры на другую, навязывание чуждых ценностей и традиций провоцирует переломный момент в истории покоряемой культуры: преодолевая антинациональные элементы, она крепнет; покоряясь, становится псевдоморфозом, жалкой копией довлеющей культуры. Последняя стадия «дряхления» культуры - техногенная цивилизация, которой достигла современная Европа, - грозит «закатом» не только ей самой, но и всему миру, потому что экспансия и агрессивность Запада вовлекли в его орбиту народы всей планеты, ставшей территорией глобальной неоколонии.

Ключевые слова: «Закат Европы»; О. Шпенглер; цивилизация; культура; народ; Европа; Россия; экспансия; неоколониализм

ВВЕДЕНИЕ

Критика западной культуры, прозвучавшая в начале XX в. в работе О. Шпенглера «Закат Европы», поразила его современников в самое сердце. Речь шла «о задетом самолюбии вообще "современников": правых и левых, верующих и неверующих, идеологов и богемной братии» (Свасьян, 1993: 15). Диапазон позиций критиков - от емкой оценки в афоризме Ф. Мейнеке: «Ренегат духа, подрубающий сук, на котором сидит» до бульварной ругани типа «грошовый гипсовый Наполеон» (К. Тухольский) и «тривиальный паршивый пес» (В. Беньямин) (цит. по: там же: 16). Но вот прошло почти 100 лет с момента выхода книги, и жизнь показывает, что Шпенглер был не

только философом, ученым-культурологом и поэтом-романтиком, но и провидцем, предощущавшим будущий конфликт западной цивилизации не только с соседними народами, например русским, но и со всем миром.

О. Шпенглер, как до него русский ученый Н. Я. Данилевский, был сторонником концепции цикличного развития культур. Он считал, что отдельная культура подобно живому организму, в том числе человеку, проходит свой цикл существования от рождения до расцвета и последующего упадка и смерти. Каждая культура представляет собой своеобразный организм, имеющий свою «душу» и характерные черты, но все типы имеют нечто общее, а именно одни и те же фазы развития. Циклическая концепция противостоит представлению о линейном однонаправленном развитии всех культур с едиными общечеловеческими ценностями.

Для Шпенглера «общечеловеческой морали не существует» (Шпенглер, 1993: 529), а «общеобязательность есть всегда лишь ложное заключение от себя к другим» (там же: 153). «Что общего у Толстого, - восклицает Шпенглер, - из самой глубины человечности отвергающего весь идейный мир Запада как нечто чуждое и далекое, со "Средними веками", с Данте, с Лютером <...>?» (там же: 154). Все так называемые «всемирно-исторические» и «вечные» ценности - это ценности определенного поколения людей определенной культуры. «Феномен других культур говорит на другом языке. Для других культур существуют другие истины» (там же: 155). Попытки одной культуры навязать свои ценности другим приводят, по Шпенглеру, к губительным для культур-жертв изменениям, которые немецкий ученый назвал псевдо-морфозом.

Социальная жизнь, как и жизнь живых организмов, не обладает «вовсе никакой каузальной и нравственной логикой», но имеет «тем более последовательную логику органическую» (Шпенглер, 1998: 382). Последняя столь же детерминирована, как другие виды логики, но обладает своей спецификой.

В структуре социума Шпенглер выделил наименьшую единицу - единичный род и наибольшую - народ. Народ проходит три этапа: пранарод до стадии культуры; нация на стадии культуры; феллахский народ на стадии цивилизации - «по наиболее знаменитому их примеру, египтянам после римского времени» (там же: 173).

Народ как единство характеризует степень готовности защищать свое существование. «Народ "в хорошей форме" ("in Verfassung") - это изначально воинство, глубоко прочувствованная внутренним образом общность способных носить оружие» (там же: 379). Формирует историю воля отдельных людей, вокруг которых группируется активное меньшинство, как сказал бы Л. Н. Гумилев, - пассионариев. Через их посредство воля отдельных людей утверждается в жизни народа. На первое место в развитии бытия поставил волю немецкий философ А. Шопенгауэр в своем знаменитом труде «Мир как воля и представление» (Шопенгауэр, 1992: 392). Здесь воля находится перед представлением, так же как позже Ф. Ницше поставил волю выше интеллекта (Ницше, 1990: 2). Различие между Шопенгауэром и Ницше в том, что первый имел в виду волю к жизни, тогда как второй противопоставил ей волю к власти, соотносящуюся с волей к жизни и в то же время противоположную ей как принципиально иному виду воли, ориентированному не на существование, а на завоевание.

Для создания из отдельных индивидов народа, а на стадии культуры - нации нужна, по Шпенглеру, общая идея, внутренняя форма данной культуры, которой обладают все сословия и классы. Шпенглер называет ее «душевным принципом», который определяет все явления культуры, продуцируемые данным народом. Причем

именно коллективная душа порождает события и народы, а не наоборот. «Все великие события истории, собственно говоря, совершены народами не были, но скорее породили на свет их самих» (Шпенглер, 1998: 169; здесь и далее в цитатах - курсив первоисточника. - А. Г., Т. Г.). Душа народа первична, а сам он вторичен и как бы исполняет ее волю.

Западная (фаустовская, как ее называет Шпенглер) душа внезапно пробуждается в Х в., когда «из саксов, швабов, франков, вестготов, лангобардов внезапно возникают немцы, французы, испанцы, итальянцы» (там же: 173). События, способствовавшие образованию народов Запада и исходившие из фаустовской души, - это Крестовые походы, всемирная торговля, а дальше капитализм и колониализм. Фаустовская душа породила императорскую династическую идею. Фаустовские нации - это династические единства. С другой стороны, «...гигантское отрицание так или иначе ограниченного чувства родины - все это есть нечто исключительно фаустовское. Такого не знает ни одна другая культура.» (Шпенглер, 1993: 523).

Говоря о своих предшественниках, Шпенглер отмечает, что, кроме И. В. Гете, он обязан почти всем Ф. Ницше. У Гете он почерпнул представление об органическом характере социальной жизни и образ Фауста как олицетворение западной культуры. У Ницше позаимствовал идею воли к власти. Шпенглер сочувственно цитирует фрагмент Ницше о высшей породе людей, «которая благодаря своему превосходству в воле, знании, богатстве и влиянии, воспользуется демократической Европой как по-слушнейшим и подвижнейшим орудием, чтобы взять в свои руки судьбы земли и, как художник, работать на материале "человека"» (там же: 535). Сейчас эту породу людей называют Сверхвластью (Зиновьев, 2007: 241-242). Реализовывать волю к власти требует, по Ницше, «мораль господ»; отказ от ее реализации характеризует «мораль рабов», к которой немецкий философ относит и христианство.

Шпенглер ограничил ницшеанскую волю к власти (понимаемую им как родовое свойство человека) рамками западной цивилизации, представив ее коренной чертой западной культуры и основой западной жизни с ее «неуемной страстью к обладанию». Ницшеанский идеал «белокурой бестии» Шпенглер относил не к будущему, а называл «хищно-кошачьим резонансом» великих немецких завоевателей. Он пишет об «этосе чудовищных проявлений власти и воли наших государств, хозяйственных сил и нашей техники» (Шпенглер, 1993: 497). «Воля к власти в цивилизованно-интеллектуальном, этическом или социальном виде» стала, по Шпенглеру, «единственной и исконнейшей темой» «действительной философии XIX века» (там же: 564). Даже этический социализм он считал системой воли к власти. Примером западного волевого человека предстает у Шпенглера Наполеон (уместно вспомнить уничижительную оценку, данную Бонапарту Л. Н. Толстым в «Войне и мире»).

В одной обойме с волей к власти Шпенглер использует понятия «сила» и «пространство». Догмат силы подчеркивается как в природе, так и в истории общества, а стремление к пространственной экспансии отождествляется с волей к власти. «Мы увидим, что идентичность пространства и воли выражается в деяниях Коперника и Колумба почти что так же, как и в деяниях Гогенштауфенов и Наполеона - покорение мирового пространства» (там же: 491). Это зафиксировано и в философии. Кан-товское «пространство как априорную форму созерцания» трудно понять человеку незападной культуры, поскольку оно «означает притязание души господствовать над чужим» (там же). Так соединяются воля к власти и стремление к пространственной экспансии: первое направляет второе и реализуется через него. Напротив, от-

сутствие в античном искусстве (и в традиционной русской иконописи) перспективного заднего плана означает, по Шпенглеру, слабость воли и притязания господства над миром.

По мнению Шпенглера, «...фаустовская культура была в сильнейшей степени направлена на расширение, будь то политического, хозяйственного или духовного характера; она преодолевала все географически-материальные преграды; <...> наконец, она превратила земную поверхность в одну колониальную область и хозяйственную систему» (там же: 522). И если пока еще не всю, то пытается это сделать. Тут соединились в один клубок цивилизационные (мотивы воли к власти и пространственная экспансия), экономические (капитализм) и политические (идеология либерализма) причины. По Шпенглеру, либеральная идеология подобна лицемерной маске, которая скрывает истинное лицо воли к власти (Афанасьев, 2009: 114-116). В фундаменте лежат причины цивилизационные, на них зиждутся экономические и политические, а помогают осуществлению этого либералы как пересаженные на туземную почву западные идеологи, облегчающие захват мира Западом (Горелов, 2013: 70-90).

Продолжим цитату. «То, чего от Мейстера Экхарта до Канта взыскали все мыслители - подчинить мир, "как явление", властным притязаниям познающего Я, - то же от Оттона Великого до Наполеона (добавим Гитлера. - А. Г., Т. Г.) делали все вожди. Безграничное было исконной целью их честолюбия. и тот самый империализм, из-за которого сегодня ведется далеко еще не законченная мировая война» (Шпенглер, 1993: 522). Шпенглер имеет в виду Первую мировую войну, но эти слова вполне подходят к нашему времени, 100 лет спустя, поскольку структура личности фаустовского человека остается агрессивно-потребительской со всеми вытекающими последствиями.

В период цивилизации возникает масса как четвертое сословие. Эти «принципиально отвергающие культуру <...> новые кочевники мировых столиц <...> Масса - это конец, радикальное ничто» (Шпенглер, 1998: 377), предвестник гибели цивилизации. Масса создается цивилизацией как ее могильщик.

Так как в основе фаустовского человека лежит воля к власти, то «политика в высшем смысле - это жизнь, и жизнь - это политика» (там же: 354). Политика становится глобальным делом, как и война становится глобальной. «Всякий человек, желает он того или же нет, оказывается соучастником этих противоречивых событий, будь то как субъект или же объект: третьего не дано» (там же).

Фауст как ученый - «великий символ подлинной изобретательской культуры» (там же: 533). Экспериментальная наука - это «ведущийся с пристрастием допрос природы при помощи рычагов и винтов» (там же). Исследование становится «инквизицией», а знание - силой, что «имеет смысл лишь внутри европейско-американской цивилизации. <...> великий рассудочный миф энергии и массы <...> набрасывает картину мира так, что ею можно воспользоваться. <...> все эти учения <...> дорастают тем самым до морали целесообразности, которая очевидна американскому бизнесмену и английскому политику точно так же, как немецкому прогрессивному мещанину.» (там же: 322-323).

И тут «над всеми этими людьми нависает и подлинно фаустовская опасность того, что к этому приложил свою лапу черт, чтобы отвести их духовно на ту гору, где он пообещает им все земное могущество» (там же: 533). Сравниться с Богом с помощью изобретения вечного двигателя и прочих достижений научно-технического прогрес-

са - вот к чему приводит готическая устремленность вверх. Но дальше следует закат Европы, выпадающей, по Шпенглеру, на первые века ближайшего тысячелетия. Он уже начался.

ЗАПАД И РОССИЯ

В плане нашей темы интерес представляет сравнение западной культуры с русской. Шпенглер уделяет русской культуре в своей книге лишь несколько страниц, рассеянных по двум томам. Тем не менее он, как и Н. Я. Данилевский, уверенно заявляет о коренных отличиях этих двух культур. Исконная русская душа, пишет Шпенглер, судя по сопоставлению народных сказаний об Илье Муромце с западными сказаниями об Артуре и Нибелунгах, неизмеримо отлична от фаустовской. «Русская безвольная душа, прасимволом которой предстает бесконечная равнина, самоотверженным служением и анонимно тщится затеряться в горизонтальном братском мире. Помышлять о ближнем, отталкиваясь от себя, нравственно возвышать себя любовью к ближнему, каяться ради себя - все это выглядит ей знаком западного тщеславия и кощунством, как и мощное взыскание неба наших соборов в противоположность уставленной куполами кровельной равнине русских церквей» (Шпенглер, 1993: 489).

Не зная, по-видимому, про русский космизм как специфическое направление русской культуры, приведшее к запуску в СССР первых спутников и человека в космос, Шпенглер утверждает, что русский «просто не видит звезд; он видит один только горизонт. Вместо небесного купола он видит небесный откос. Это есть нечто, образующее где-то вдали с равниной горизонт» (Шпенглер, 1998: 307). То, что мы называем широтой русского национального характера, Шпенглер снижает до равнинности. «Русская "воля"... значит прежде всего отсутствие долженствования, состояние свободы, причем не для чего-то, но от чего-то, и прежде всего от обязанности личного деяния» (там же).

Равнинность русской души Шпенглер связывает со слабостью воли. Здесь параллель представлению русской философии (и особенно ярко у Н. А. Бердяева) о «женской душе» русской культуры (Бердяев, 1992: 299). Противопоставляя западный индивидуализм коллективизму и соборности русского национального характера, Шпенглер утверждает: согласие русских безлично и «осуждает "Я", как грех, а равным образом таково и - подлинно русское - понятие правды как безымянного согласия призванных» (Шпенглер, 1993: 490). Для русского «все виноваты во всем». Представление преступника как несчастного - «это полнейшее отрицание фаустовской персональной ответственности. <...> Мистическая русская любовь - это любовь равнины, любовь к таким же угнетенным братьям.» (Шпенглер, 1998: 307).

Мы интересуемся Западом, потому что в русской цивилизации есть стремление объять мир и заключить его в братский союз, а у западной цивилизации этого нет - мы для них «чужое» и «чуждое», которое надо завоевать. Фауст продал душу дьяволу за власть над миром. В противоположность фаустовской техногенной цивилизации «русский со страхом и ненавистью взирает на эту тиранию колес, проводов и рельсов, и если сегодня и в ближайшем будущем он с такой неизбежностью мирится, то когда-нибудь он сотрет все это из своей памяти и своего окружения и создаст вокруг себя совершенно другой мир, в котором не будет ничего из этой дьявольской техники» (там же: 536).

Колонизация славянских земель немцами как стратегическое устремление на Восток началась еще 1000 лет назад с самого рассвета фаустовской культуры и продол-

жается по сю пору. Русский отвечает или сопротивлением или вдруг обнаруживает «готовность сделаться добычей других, которые от войны не отказываются. Начинается все желанием всеобщего примирения, подрывающим государственные основы, а заканчивается тем, что никто пальцем не шевельнет, пока беда затронула лишь соседа» (там же: 463). Шпенглер здесь как бы описывает отказ в конце XX в. СССР и затем России от гонки вооружений и сдачу своих союзников, в результате чего Запад вплотную подошел к границам сжавшейся территории страны. У немецкого ученого есть возможное объяснение случившегося. «С русским состраданием, типа сострадания Раскольникова, дух исчезает в братской массе; с фаустовским он выделяется на ее фоне» (Шпенглер, 1993: 535).

Воля к власти связана у Шпенглера со стремлением к деньгам как обеспечивающим ее. Русский же человек «воспринимает мышление деньгами как грех. <...> здесь юное человечество, для которого вообще нет еще никаких денег» (Шпенглер, 1998: 528). Действительно, русская культура мыслит деньгами не как силой, энергией, способом обеспечения власти, а только как средством существования и выживания. Поэтому у нас их никогда не будет слишком много. По Шпенглеру, русские «всем центром тяжести своего существа пребывают вне экономики и политики, как и вне всех прочих фактов "этого мира"» (там же: 501), и оказываются в одной группе магических культур вместе с первохристианами и Диогеном (о русском нестяжании и странничестве писали многие русские философы). «Поэтому и избирают такие люди добровольную бедность и странничество и укрываются в монашескую келью и кабинет ученого» (там же).

В концепции Шпенглера большое значение имеет понятие псевдоморфоза, взятое им из геологии и перенесенное на взаимодействие культур. Это естественно-научное понятие определенным образом связано с тем, что, подчеркивая субъективный момент данного явления, В. С. Соловьев называл национальным самоотречением, а Н. Я. Данилевский - духовным самопожертвованием. Шпенглер впервые обозначил проблему негативных воздействий культур друг на друга, портящих блаженную картину непрерывного всемирно-исторического прогресса, в котором ничего не пропадает. Заметим, что негативное воздействие сейчас грозит всем культурам мира от западной цивилизации, а особенно русской культуре.

Немецкий ученый сравнивает отношение России к Европе с отношением первохри-стиан к Риму и вообще ко всей античной культуре, и это сопоставление симптоматично. Полагая, что русская культура отстает от западной, Шпенглер пишет: «В царской России не было никакой буржуазии, вообще никаких сословий в полном смысле слова, но лишь крестьяне и "господа", как во Франкском государстве» (там же: 199). Суть русского псевдоморфоза, по Шпенглеру, в том, что высшее «общество было западным по духу, а простой народ нес душу края в себе» (там же). Противоположность западнического общества и народа олицетворяют, по Шпенглеру, две «жертвы псевдоморфоза» - Достоевский и Толстой, где Достоевский был «крестьянин», а Толстой - «человек из общества мировой столицы». Слова Ивана Карамазова о Европе как кладбище, которые цитирует немецкий философ, перекликаются с главным его выводом о закате Европы. Хоть Шпенглер и считает русскую культуру псевдоморфозом, но полагает, что к уровню «Анны Карениной» никто даже близко не подошел, а о Достоевском пишет, что его Христос, «которого он неизменно желал написать, сделался бы подлинным Евангелием» (там же: 201). Христианство Достоевского принадлежит, по Шпенглеру, будущему тысячелетию.

Немецкий ученый выделяет три этапа развития русской культуры. В Московскую эпоху старорусская партия неизменно билась против друзей западной культуры, а «с основанием Петербурга (1703) следует псевдоморфоз, втиснувший примитивную русскую душу вначале в чуждые формы высокого барокко, затем Просвещения, а затем - XIX столетия» (там же: 197). России грозит участь стать объектом в истории чужой культуры, у которого более нет души, а стало быть, и собственной истории.

Арабская культура избавилась от псевдоморфоза с возникновением ислама. Русская революция 1917 г. была восстанием против псевдоморфоза, и Шпенглер высоко оценивает будущее ставшей независимой русской культуры, решающим для которой должно было стать XX столетие. Данный прогноз отчасти осуществился. Советский Союз стал сверхдержавой. Но в конце XX в. произошло то, что Шпенглер мог бы назвать рецидивом псевдоморфоза. Это было следствием желания российской элиты сделать Россию похожей на Европу. Западная цивилизация ответила на это стремлением ослабить и добить Россию, что вызывает подъем патриотических чувств в русском народе.

Здесь открывается очень важная и опасная для России особенность культуры. «В истории всех культур всегда наличествовал антинациональный элемент» (там же: 190) как чистое, направленное само на себя мышление, чуждое жизни и истории, невоинственное и безрасовое. Судьба нации определяется тем, насколько успешно она будет бороться с антинациональным элементом и насколько она лишит его действенности в историческом плане. Если нет, то это «означает сход нации со сцены внутри истории, и не в пользу вечного мира, но в пользу других наций» (там же: 191). Добавим: и не в пользу горбачевского «нового мышления». Национальное самоотречение русского народа резко понизило его жизненную силу и способность к сопротивлению даже в демографическом смысле, и надо поднимать народный дух, если мы хотим сохранить свое существование в истории.

Хотя адекватное постижение духа другой культуры затруднено, интересно сопоставить взгляды Шпенглера и Данилевского, тем более что первый в своей книге не ссылается на второго, возможно, потому, что немецкий перевод книги Данилевского «Россия и Европа» вышел в 1920 г., а значит, уже после публикации «Заката Европы» (Свасьян, 1993: 18).

Оба мыслителя следовали концепции цикличного развития культуры. И тот и другой критиковали эволюционные представления, хотя противоречия между сторонниками линейного и цикличного развития можно преодолеть с помощью гегелевской диалектики. И Шпенглер, и Данилевский полагали, что Запад и Россия представляют собой различные культуры, обреченные на «планомерное непонимание» друг друга (Горелов, 2015). Шпенглер видит чуждость России и Запада даже в отношении к науке. «Основная идея дарвинизма представляется истинному русскому столь же нелепой, как основная идея коперниканской системы - истинному арабу» (Шпенглер, 1993: 153). Отметим, что Коперник, рассматриваемый Шпенглером в качестве одного из столпов западной культуры, - славянин.

И Шпенглер, и Данилевский считают русскую культуру более юной по сравнению с западной и пророчат ей великое будущее. Они сходно определяют коренную черту западной и русской культуры, но так как своя культура каждому из них ближе и дороже, то насильственность как коренную черту западной культуры, по Данилевскому, Шпенглер смягчает до воли к власти, а терпимость как главную характеристику рус-

ской культуры (но также и греческой, вообще античной культуры), противопоставляя, как и Данилевский, стремлению к господству, снижает до безвольности. Кстати, крупнейший историк XX в. А. Тойнби называет западную цивилизацию агрессором, а другие современные цивилизации - ее жертвами. «Русские считают себя жертвой непрекращающейся агрессии Запада, и, пожалуй, в длительной исторической перспективе для такого взгляда есть больше оснований, чем нам бы хотелось» (Тойнби, 1996: 106).

Данилевский говорит преимущественно о чуждости Европы к России, а Шпенглер, наоборот, о чуждости и даже ненависти России к Европе, приводя в подтверждение слова славянофилов. Но, например, у западников можно найти цитаты, совершенно противоположного смысла, что объяснимо, впрочем, псевдоморфозом русской культуры, произошедшим в постпетровское время. Именно псевдоморфоз разделил, на наш взгляд, русское образованное общество на западников и славянофилов, что не известно другим культурам. А вот упоминавшийся выше А. Тойнби в более объективном плане утверждает, что Россия и Запад «всегда были чужды друг другу, антипатичны и часто враждебны» (там же: 157).

Вслед за Данилевским Шпенглер считает, что «нация, поскольку она живет и борется, обладает государством» (Шпенглер, 1998: 378), но особенности этого государства определяются спецификой данной нации. «Не существует никакого лучшего, истинного, справедливого государства, которое было бы спроектировано и когда-либо осуществлено. <. > такие слова, как "республика", "абсолютизм", "демократия", означают в каждом случае нечто иное и делаются фразой, стоит только, как это чаще всего у философов с идеологами и бывает, попытаться их применять как понятия, установленные раз и навсегда» (там же: 389).

Отметим в заключение данного раздела, что люди, относящиеся к различным культурам, могут иметь (как Данилевский и Шпенглер) сходные взгляды по некоторым основополагающим вопросам и вряд ли это можно всецело объяснить псевдоморфозом культур.

ЗАКАТ ЕВРОПЫ КАК СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ЗАПАДНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Цивилизацию как последнюю стадию развития культуры характеризуют «космополитизм вместо "отчизны", холодный фактический смысл вместо благоговения перед преданием и старшинством. "общество" вместо государства, естественные права вместо приобретенных. Деньги как неорганическая, абстрактная величина, оторванная от всех связей со смыслом плодородной почвы, с ценностями исконного жизненного уклада.» (Шпенглер, 1993: 166).

На общие особенности развития цивилизации как последней стадии любой культуры в западной цивилизации накладываются ее специфические черты - воля к власти и стремление к территориальному и финансовому успеху. Все стороны жизни свя-

заны воедино как происходящие из одного источника - души культуры. «Политика и торговля <...> являются заменой войны другими средствами» (Шпенглер, 1998: 503), - переиначивает Шпенглер К. Клаузевица. Он согласен с К. Марксом, что борьба и жизнь - в глубине одно и то же.

Все моральные аспекты отходят при этом на второй план. Прирожденный государственный деятель находится по другую сторону истины и лжи. Вслед за Гете, сказавшим, что «деятель всегда бессовестен, совесть есть лишь у одного наблюдателя», Шпенглер впадает в макиавеллизм. Поведение деятеля определяет не религиозная мораль, а «катехизис успеха»: «Это жизнь бессовестна, а не отдельный человек» (там же: 469). Точнее, и жизнь, и человек. Ну а если правитель попробует отказаться от аморального детерминизма, то «идеализм реакционный и демократический <...> готовят нации, властью над которой обладают, неминуемое крушение, а после этого безразлично, была ли нация принесена в жертву воспоминанию или понятию» (там же). Это Шпенглер как будто говорит первому и последнему президенту СССР М. С. Горбачеву, если верить в искренность действий последнего.

Целью дипломатии и военного искусства является «рост собственной жизненной единицы, сословия или нации, за счет других. И всякая попытка исключить этот расовый момент приводит лишь к его переносу в другую сферу: из межгосударственной сферы он перемещается в межпартийную, межландшафтную, или же, если воля к росту угасает также и здесь, - возникает в отношениях между свитами авантюристов, которым добровольно покоряется остальное население» (там же: 467). Почти подобное этому мы проходили в России в «лихие» 1990-е.

Цивилизация характеризуется выходом на историческую арену масс. При этом возрастает роль СМИ, с помощью которых народы удерживаются в руках правящего меньшинства. «Печатное слово становится чудовищным оружием в руках того, кто с ним умеет обращаться. <...> Кампания в прессе возникает как продолжение (или расширение) войны иными средствами, и ее стратегия - все эти бои сторожевых охранений, отвлекающие маневры, внезапные нападения, штурмы - отшлифовывается в течение XIX в. до такой степени, что война может быть проиграна еще до того, как раздался первый выстрел, потому что ее к этому времени выиграла пресса» (там же: 490-491). Такова информационная война в изложении Шпенглера, который называет прессу «духовной артиллерией».

Печать становится средством власти. Одним из приемов является замалчивание нежелательных мнений. На место костров, по словам Шпенглера, приходит «великое молчание». «.Пресса служит тому, кто ею владеет. Она не распространяет "свободное мнение", но его создает» (там же: 428), и доводы прессы остаются неопровержимыми до тех пор, пока выделяются деньги на то, чтобы их повторять.

Как английская королевская власть в XIX в., так и парламент Великобритании в XX в. становится пышным и пустым спектаклем, а власть, по мнению Шпенглера, перемещается из парламентов в частные круги, и выборы вырождаются в комедию. «Деньги организуют весь их ход в интересах тех, у кого они имеются, и проведение выборов становится заранее оговоренной игрой, поставленной как народное самоопределение» (там же: 494). Так приходит конец демократии.

Воля к власти способствовала развитию техники как средства воздействия на природу. Фаустовская техника уже на заре готики набросилась на природу, чтобы сделать ее рабыней и эксплуатировать. Знание рассматривается как сила, желающая «управлять миром по своей воле» (там же: 532). Земной шар приносится в жертву

фаустовскому мышлению, и именно западная цивилизация порождает экологический кризис. Шпенглер кончает свою книгу главой о машинной технике, что соответствует определению нынешнего времени как компьютерного века. «Машина воспринималась как что-то дьявольское, и не напрасно. В глазах верующего человека она означает ниспровержение Бога» (там же: 535).

Шпенглер утверждает тесную взаимосвязь экономики и политики как двух сторон одного целого, причем политический момент - безусловно определяющий. Экономическая жизнь выстраивается в пирамиду, в основании которой крестьянское хозяйство, а выше - городская и затем мировая экономика с ее транснациональными корпорациями. В деревне главный материальный ресурс - «добро», в городе - «деньги». Постепенно деньги отслаиваются от добра и начинают довлеть над всем. «В действительной же жизни города независимым можно быть только через деньги», в которых находит «свое концентрированное выражение воля к господству» (там же: 515).

Буржуазные революции вели к власти денег, никакими ценностями не сдерживаемыми, в том числе материальными, т. е. к вторичному финансовому капиталу. Шпенглер берет слово «деньги» в кавычки, потому что в отличие от реальных денег, имеющих эквивалент материальных ценностей, вторичные деньги представляют собой ничем не обеспеченное «ничто», на которое можно купить «все». Чтобы сделать деньги средством осуществления, власти, их нужно эмансипировать, как называет это Шпенглер, т. е. разорвать их связь с материальными ценностями, которые конечны. Это и произошло в современной экономике. Создание не обеспеченных материальными ценностями денег Шпенглер назвал «деньготворчеством». Деньги и организации, в которых они циркулируют, из средства существования преобразуются в самостоятельную силу и за счет этого управляют миром. Великие состояния Шпенглер сравнивает с королевствами. «Чем большим становилось богатство, которое могло сконцентрироваться в руках отдельных лиц, тем в большей степени борьба за политическую власть преобразовывалась в вопрос денег» (там же: 487), а демократия стала полным уравниванием денег и политической власти. Шпенглер ставит знак равенства между демократией и плутократией. «Они относятся друг к другу, как желание - к действительности, теория - к практике, познание - к успеху» (там же: 425-426).

По Шпенглеру, заключительной политической стадией развития западной цивилизации будет отказ от демократии в пользу диктатуры (цезаризма, как произошло в Древнем Риме). Он считал, что данный процесс уже начался, имея в виду Третий рейх (Гергилов, 2007: Электронный ресурс), тем самым переводя западную цивилизацию на инволюционную направленность развития. В наше время усиление диктатуры связано с формированием Сверхвласти, которая «аккумулирует в себе высший контроль над всеми аспектами общества, включая всю его систему власти» (Зиновьев, 2007: 242), центр которой находится в США. Данные цели США и стоящей за ними Сверхвласти не афишируются, но осуществляются втайне от остального мира.

Заключительной же экономической стадией будет власть денег, не связанных с первичной экономикой и наличными материальными ресурсами. Современная мировая экономика - это, по Шпенглеру, исключительно западная экономика, что после разрушения СССР с возможной поправкой на Китай снова стало верным, как и в начале XX в. Деньги побеждают, поскольку «лишь мир высших финансов совершенно свободен, совершенно неуловим. <...> Однако тем самым деньги подходят к концу своих успехов и начинается последняя схватка, в которой цивилизация принимает

свою завершающую форму: схватка между деньгами и кровью. <...> Деньги будут преодолены и упразднены только кровью» (Шпенглер, 1998: 537-538).

Шпенглер пишет о времени «упадка», «первых заморозков», заката жизни и о «метафизическом повороте к смерти». Он говорит о «бесплодии цивилизованного человека», и это верно не только иносказательно, но и буквально. «"Всеобщий страх перед действительностью", возникающий у людей естественно-органического, крестьянского склада вместе с невозвратимой утратой чувства мира, рассматривается Шпенглером как страх человека, отрезанного от своей естественной жизненной почвы» (Мёккель, 2007: 171). И такая оторванность от духовной почвы закладывает разнообразные отклонения - сексуальные, субкультурные и связанные с потреблением психотропных препаратов и наркотиков - и стимулирует образование групп, «меньшинств», не по традиционным критериям родства и местообитания, а по сходству отклонений от нормы. Так внутренняя духовная пустота и однородная «массовид-ность» сознания цивилизованного человека компенсируются внешним разнообразием девиантных форм поведения. И это не способствует росту духовного потенциала культуры. Таким образом, черты «заката» культуры видны как в духовной сфере, так и в утрате возможностей физического воспроизводства.

Схематически идея заката Европы предстает в таком виде: становление цивилизации ^ создание масс ^ демократия ^ плутократия ^ диктатура ^ голос крови ^ гибель западной цивилизации.

Если не заглядывать так далеко, как Шпенглер, оставляющий для личности лишь свободу свершить необходимое, то мы переживаем ныне тот исторический момент, в который глобальный неоколониализм стремится одержать победу над человеком и миром, и верим, что этого не произойдет и что воля к свободе и справедливости победит волю к власти.

ЗАКАТ МИРА КАК «КОНЕЦ ИСТОРИИ»

«Закат Европы» называют самой своевременной книгой эпохи. Это книга-предостережение. Закат Европы несет разрушительные войны, возрастающий примитивный характер политических форм, внутренний распад наций и превращение их в бесформенное население, обобщение последнего в империю, постепенно вновь приобретающую примитивно-деспотический характер, медленное воцарение первобытных состояний в высокоцивилизованных жизненных условиях. На эти предсказания накладываются реалии эпохи глобализации. Цивилизация ныне поднялась на глобальный уровень, что грозит всему миру под напором западной цивилизации погружением в хаос. По отношению к «мировой (если не глобальной) столице», которая становится единой метрополией, все остальные города и веси - уже не просто провинция, а одна планетарного масштаба колония нового типа. Свою гибель Запад пытается отдалить путем завладения ресурсами всей планеты и эксплуатации всех народов. До гибели Европы, по Шпенглеру, еще несколько столетий, хотя некоторые ученые считают, что история ускоряется в своем беге. Немецкий ученый советует предпочесть лирике и живописи занятие военно-морским делом как более соответствующим эпохе заката. Но тем самым гибель цивилизации может только приблизиться.

Закат Европы не означает отсутствия достижений и прелестей. Он может быть очень красивым. Книга Шпенглера вышла сразу же после Первой мировой войны. Вакханалии организованного убийства как раз помогли такие достижения цивилиза-

ции, как мощные орудия, танки, самолеты и ядовитые газы. Через четверть века вспыхнула Вторая мировая война - еще один, как его назвали, «обширный инфаркт» Европы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Силовое поле современного капитала охватывает всю Землю. Из воли к власти, вторичной экономики денег и всемирной политической диктатуры возникает грандиозное здание, которое создает Запад вместе со странами, подчинившимися его цивилизации. «Если представить, что весь мир сделался одной-единственной империей, это всего-навсего максимально расширило бы сцену для героических деяний таких завоевателей» (Шпенглер, 1998: 192). Эту единственную империю и пытаются создать США огнем и мечом. Как только созрела объективная возможность глобализации, так Запад предпринял посредством глобальной гибридной войны с ее апофеозом разрушения планеты попытку построения системы глобального неоколониализма. Как Первая мировая война стал одним из признаков заката Европы, так нынешняя глобальная война становится признаком заката мира.

Цель фаустовской души - всеобщее преобразование не только земли (природы), как хотел гетевский Фауст, но и социальной действительности вместе с ее народами, что предполагает лишение их самостоятельности, а то и жизни, если они начнут сопротивляться данному преобразованию. Под руководством единственной сверхдержавы в условиях отсутствия противовеса гибнут государства и на их месте воцаряется хаос, а толпы беженцев устремляются в благополучную пока Европу, чтобы обеспечить себе нормальное существование. Политики вопрошают, обращаясь с трибуны ООН к тем, кто создает этот хаос, с восклицаниями: «Вы хоть понимаете теперь, что вы натворили?!» и «Скажите нам, что вы хотите?»

Возникла ситуация «управляемого хаоса», который осуществляют США, чтобы добиться своих целей, хотя управлять хаосом невозможно в принципе, что и подтверждает ситуация в Афганистане, Ираке, Ливии, Сирии и других государствах, ставших объектами американской агрессии. Перенесет ли мир начавшуюся глобальную войну или она предстанет апокалипсисом? Мы видим, что все «победы» США оборачиваются неожиданными последствиями усиления «Аль-Каиды», ИГИЛ, гражданской войной на Украине и потоками беженцев, от которых ЕС начинает трещать по швам. Это ли не плата за волю к власти и карма истории?

Своими якобы «общечеловеческими» ценностями, которые на самом деле ценности только его цивилизации, Запад пытается расшатать и уничтожить ценности других цивилизаций, которые обеспечивают их существование, и тем самым сломить их волю к сопротивлению. Этому служит аргумент Б. Обамы с трибуны 70-й сессии ООН 28 сентября 2015 г. о том, что американцы стали самыми сильными в мире благодаря капитализму и демократии и другие народы, если они хотят также стать сильными, должны руководствоваться данными ценностями. Для Шпенглера этот аргумент показался бы демагогической уловкой, так как он считал, что верой в реальную мощь и авторитет данного государства «должны проникнуться даже его противники» (там же: 387). Призвав все страны мира переориентировать свои культуры в русло западной цивилизации, Обама предложил им совершить, в терминологии Шпенглера, глобальный псевдоморфоз, отказавшись от свободного развития в собственных интересах. Если так произойдет, то это должно в соответствии с концепцией Шпенглера привести к двум последствиям: во-первых, самоубийству всех культур мира, кроме за-

падной, а во-вторых, к закату уже не только Европы, но и мира в целом. Данную возможность немецкий ученый не предусмотрел, поскольку в начале прошлого века еще не наступила эпоха глобализации, но сейчас такая опасность существует и предсказанный Ф. Фукуямой «конец истории» грозит уже не в переносном, а в прямом смысле. Закат Европы, доведенный до заката мира, перекликается с «концом истории» как творческого становящегося целого. В эпоху цивилизации все застывает, превращается в ставшее. Цивилизованный стиль представляет собой, по Шпенглеру, «выражение окончательности».

Идет глобальная экспансия фаустовского начала, считающего, что успех - это право сильного, становящееся правом для всех (там же: 381). Налицо яркий пример осуществления Западом воли к власти в условиях как бы чистого социального эксперимента, который история дала возможность провести, когда Советский Союз пошел на национальное самоотречение, подтвердившее правоту слов немецкого гения: «.если в потоке событий народ действительно лишится всякого руководства, это означает лишь то, что его руководство переместилось вовне, что он как целое сделался объектом» (там же: 468). Но зачем русской цивилизации становиться сырьевым придатком и этнографическим материалом закатывающегося Запада?

«Народ формирует историю постольку, поскольку он находится в "хорошей форме"» (там же: 379). Русский народ после разрушения СССР находится в «плохой форме», и ему надо постепенно подниматься и заниматься государственным строительством, если он хочет нормально существовать. Негативные последствия национального самоотречения 1991 г. можно подтвердить такой фразой Шпенглера: «Мир фактов беспощадно ступает по идеалам, и если когда бы то ни было случалось, что человек или же народ ради справедливости отказывался от сиюминутного могущества, то хоть в том, втором мире мыслей и истин им несомненно и бывала обеспечена теоретическая слава, так же несомненно было для них и наступление мгновения, когда они оказывались побеждены другой жизненной силой, лучше их разбиравшейся в реальности» (там же: 381).

С этой точки зрения наша нынешняя борьба в Сирии - это естественный ответ не только на современный терроризм, но и на агрессию Запада. Напрашивается вопрос: может ли новое нынешнее переселение народов отсрочить или даже отменить закат Европы или, наоборот, оно ускорит его? Аналогия с переселением народов в поздне-античное время позволяет заключить, что если и может отсрочить, то не предотвратить. В Европе могут появиться новые цивилизации, так же не похожие на нынешнюю, как последняя не похожа на античную цивилизацию. Но для нас гораздо важнее судьба России, пониманию которой помогают великие мыслители прошлого.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Афанасьев, В. В. (2009) Социология политики Освальда Шпенглера. М. : КДУ. 192 с.

Бердяев, Н. А. (1992) Душа России // Русская идея / сост. и вступ. ст. М. А. Маслин. М. : Республика. 496 с. С. 295-312.

Гергилов, Р. Е. (2007) Шпенглер и Третий рейх [Электронный ресурс] // Новый исторический вестник. №1(15). URL: http://nivestnik.ru/2007_1/05.shtml [архивировано в WebCite] (дата обращения: 16.09.2015).

Горелов, А. А. (2013) Глобальный неоколониализм и русская идея. М. : ЛЕНАНД. 256 с.

Горелов, А. А. (2015) Концепция культурно-исторических типов Н. Я. Данилевского и современная социально-политическая реальность // Знание. Понимание. Умение. №4. С. 53-62. DOI: 10.17805/zpu.2015.4.5

Зиновьев, А. А. (2007) Запад. М. : Алгоритм; ЭКСМО. 512 с.

Мёккель, К. (2007) Диагностика кризиса: Гуссерль против Шпенглера // Логос. №6 (63). С. 147-175.

Ницше, Ф. (1990) Соч. : в 2 т. М. : Мысль. Т. 2. 833 с.

Свасьян, К. А. (1993) Освальд Шпенглер и его реквием по Западу // Шпенглер, О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. 1. Гештальт и действительность / пер. с нем., вступ. ст. и примеч. К. А. Свасьяна. М. : Мысль. 663 с. С. 5-122.

Тойнби, А. Дж. (1996) Цивилизация перед судом истории. М. ; СПб. : Прогресс-Культура; Ювента. 480 с.

Шопенгауэр, А. (1992) Собр. соч. : в 5 т. / сост., вступ. ст., прим. Б. К. Чанышева. М. : Московский клуб. Т. 1. Мир как воля и представление. 395 с.

Шпенглер, О. (1993) Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. 1. Гештальт и действительность / пер. с нем., вступ. ст. и примеч. К. А. Свасьяна. М. : Мысль. 663 с.

Шпенглер, О. (1998) Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. 2. Всемирно-исторические перспективы / пер. с нем. и примеч. И. И. Маханькова. М. : Мысль. 606 с.

Дата поступления: 12.11.2015 г.

OSWALD SPENGLER"S DECLINE OF THE WEST AND A POSSIBLE DECLINE OF THE WORLD A. А. Gorelov (Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences), T. A. Gorelova (Moscow University for the Humanities)

The article examines the predictive capability of cyclic development of culture as a concept advanced by Oswald Spengler in his "Decline of the West" (1918). This capability is tested against the contemporary dynamics of Western culture, its contact with Russian culture and the impact it has on global processes.

Every culture, according to Spengler, is self-contained, endowed with its own "soul" and "speaks its own language". To make a people from individuals an internal form, or "soul principle", is needed, something which have all the estates in the society possess. Contemporary culture of the West weaves together its civilizational causes (will for power and spatial expansion), economic (capitalism) and political (liberal ideology) causes.

Unlike the expansionist and power-hungry Western culture, the soul of the Russian culture, according to Spengler, is akin to the Russian plains and devoid of will. The Russian version of freedom (volya) is "a freedom from something". "The soul principle" of Russian civilization is to embrace the world like a brother. This brotherly union stands in contrast to the Western principle of subjugation and conquest. As one culture exerts pressure on another, imposing alien values and traditions onto it, a crucial stage begins in the history of the nation being subdued. If it manages to overcome antinational elements, it grows stronger; otherwise it becomes a pseudomorphic, weak copy of the dominating culture.

Contemporary Europe has achieved the final stage of cultural "aging" - a technogenic civilization. It threatens with "decline" of both Europe and the world as the expansion and aggression of the West have drawn all the peoples of the world into its orbit and made the planet a global neo-colony.

Keywords: "Decline ofthe West"; O. Spengler; civilization; culture; people; Europe; Russia; expansion; neocolonialism

Afanasiev, V. V. (2009) Sotsiologiia politiki Osval"da Shpenglera : A monograph. Moscow, KDU Publ. 192 p. (In Russ.).

Berdyaev, N. A. (1992) Dusha Rossii . In: Russkaia ideia / comp. and foreword by M. A. Maslin. Moscow, Respublika Publ. 496 p. Pp. 295-312. (In Russ.).

Gergilov, R. E. (2007) Shpengler i Tretii reikh . Novyi istoricheskii vestnik, no 1 (15). Available at: http://nivestnik.ru/2007_l/05.shtml (accessed 12.11.2015). (In Russ.).

Gorelov, A. A. (2013) Global"nyi neokolonializm i russkaia ideia . Moscow, LENAND Publ. 256 p. (In Russ.).

Gorelov, A. A. (2015) Kontseptsiia kul"turno-istoricheskikh tipov N. Ia. Danilevskogo i so-vremennaia sotsial"no-politicheskaia real"nost" . Znanie. Ponimanie. Umenie, no. 4, pp. 53-62. DOI: 10.17805/zpu.2015.4.5 (In Russ.).

Zinoviev, A. A. (2007) Zapad . Moscow, Algoritm Publ. ; Eksmo Publ. 512 p. (In Russ.).

Mockel, C. (2007) Diagnostika krizisa: Gusserl" protiv Shpenglera . Logos, no. 6 (63), pp. 147-175. (In Russ.).

Что такое история? Нескончаемый поток времени, на берегах которого покоятся важные события прошлого или же смена эпох, которые зарождаются, существуют и гибнут, отворяя тем самым двери новому поколению? В «Закате Европы» Освальд Шпенглер склонялся ко второму варианту развития событий. Он верил, что существуют культуры, которые становятся цивилизациями, а после, отжив своё, исчезают. Краткое содержание «Заката Европы» Освальда Шпенглера поможет разобраться в этом вопросе.

Немного об авторе

Освальд Шпенглер родился 29 мая 1880 года в маленьком провинциальном городе Бланкенбурге в семье почтового чиновника. В 1891 году семья Шпенглеров переезжает в другой город. Здесь Освальд имеет возможность изучать латинский язык, математику, философию и естественные науки. Заканчивая учебу в университете, защитил диссертацию «Метафизические основы философии Гераклита», получил степень доктора философских наук и начал преподавательскую деятельность в Гамбурге.

Сначала работает учителем математики, параллельно пытается заниматься публицистикой, но после того, как ко власти пришли нацисты и изъяли одну из его книг, начал вести уединенный образ жизни. Умер 8 мая 1936 года, незадолго до своей кончины выдвинул предположение, что Третий Рейх не просуществует и десяти лет. Он оказался прав.

Философские взгляды

Автор «Заката Европы» Освальд Шпенглер был в своем роде уникальной личностью. Его идеи вызывали резонанс в широких кругах научных деятелей. Особой популярностью пользовались взгляды Шпенглера, касающиеся исторического развития наций и культуры.

Основным предметом философских исследований Шпенглера выступала морфология всемирной истории. Он изучал своеобразие мировых культур, которые рассматривал как полноценные и неповторимые органические формы. Шпенглер не желал признавать общепринятую классификацию исторических эпох. Древний мир, Средневековье, Новое время - все это было слишком скучным, неправильным и простым, к тому же порождало больше вопросов, чем ответов. Да и сложно применить подобную классификацию к обществам неевропейского происхождения.

В полной мере осознав эту проблему, Шпенглер предложил взглянуть на мировую историю под другим углом. Краткое содержание «Заката Европы» Освальда Шпенглера в полной мере отображает его основные идеи.

Ученый уверен, что мировую историю следует рассматривать как скопление независимых друг от друга культур, которые существуют подобно живым организмам. Они также имеют точки начала и конца, периоды расцвета и упадка. Такая позиция Шпенглера полностью нивелировала стандартную идею исторического процесса. Он говорил, что история имеет циклический порядок становления, в ходе которого рождались и умирали независимые друг от друга культуры.

Идейный базис

Как и представители классической немецкой философии XIX века, Шпенглер различал науки о природе и духе. Он часто повторял: «Средство для познания мёртвых форм - закон, средство для понимания живых - аналогия». Вот только Шпенглер был уверен, что науками стоит называть исключительно естественные дисциплины, но никак не историю. Он не желает воспринимать процесс становления человечества как линейную парадигму. Немецкому философу история мирового развития представляется в виде рождения и упадка отдельных культур, о чем он и говорит в «Закате Европы». В книге Шпенглер описывает основные принципы соотношения культуры и цивилизации, которые можно считать идейным базисом произведения:

• Культура - это основное содержание истории.
• Культура, как и человек, имеет этапы взросления: детство, юность, зрелость, старость.
• Культура - это человеческая индивидуальность самого высокого уровня.
• Каждой новой культуре присуще новое мировоззрение.
• У каждой культуры есть собственная цивилизация.

О книге

Произведением «Закат Европы» Шпенглер повлиял на становление философской мысли тысячи, а то и миллиона читателей. Первая публикация увидела в свет в 1918 году, после окончания Первой мировой войны. Многие исследователи жизни и деятельности Шпенглера отмечают, что именно война стала тем толчком, который сделал идеи философа популярными среди читателей. Ведь, как ни посмотри, а эта книга по-своему является пророческой. Ее основная мысль и спрогнозированные исходы событий стали реальностью спустя десятилетия. Поэтому без краткого содержания «Заката Европы» О. Шпенглера сложно будет разобраться в идеях писателя и философа, которые воплотились в жизнь и так же актуальны в уже наступившем будущем.

«Закат Европы» - это двухтомное произведение, в котором заключены две основные идеи. Первая говорит о том, что европейская цивилизация - всего лишь одна из многих, и она ничем не превосходит остальные. Вторая идея более сложная для понимания: цивилизация - это некоторый промежуток времени, описывающий культуру в период ее упадка. И чтобы с этим разобраться, необходимо ознакомиться хотя бы с кратким содержанием «Заката Европы» О. Шпенглера.

«Падение Европы»

Книга, вышедшая в 1918 году, 1 том «Заката Европы» О. Шпенглера, называется «Падение Европы». Если говорить в общих чертах, то в этом томе автор обозначил существование основных мировых культур, независимых друг от друга. Особое внимание он уделил египетской, индийской и китайской. В этом же томе Шпенглер предрекает скорое падение европейской культуры, которое повлекут за собой индустриализация и урбанизация общества.

Пересказ краткого содержания «Заката Европы» О. Шпенглера стоит начать с описания проблемы, перед которой автор ставит читателя. Первый том начинается с характеристики форм мировой истории. Шпенглер выносит на рассмотрение общественности основную проблему начала ХХ века: «Как определить историческое будущее человечества, если историки вынуждены использовать ограниченную линейную форму деления истории: Древний мир - Средневековье - Новый век?».

Несмотря на то что эту триаду исторического деления поддерживали выдающиеся умы человечества (в том числе Маркс и Вебер), Шпенглер был против. Почему? Прежде всего из-за очевидного падения европейской культуры в начале ХХ века, которое породило Первую мировую войну и революцию в России. Шпенглер объявил европейский социализм фазой упадка культуры. Именно рационализм и стремление к политической и экономической власти автор рассматривал как признаки заката западноевропейской культуры, то есть как переход Европы в стадию цивилизации.

Культура, история, природа, кризис

Продолжая пересказ краткого содержания «Заката Европы» О. Шпенглера, стоит упомянуть о том, что автор дал ответы на глобальные вопросы:

• Что такое культура?
• Что такое всемирная история?
• В чем отличие бытия мира как истории от бытия мира как природы?
• В чем заключается великий кризис современности?

Согласно произведению Шпенглера, под культурой он подразумевал величайшую форму жизни, исторический суперорганизм, который, как и все организмы, смертен. Из этого определения само собой выплывает следующее: всемирная история - это поток бытия сверхорганизмов. Шпенглер выделяет восемь основных культур. Каждая из них имеет свои формы: язык, народ, эпоха, государство, искусство, право, мировоззрение и т. д. Согласно Шпенглеру, за каждой из этих культур скрывается свое лицо, собственно об этом он говорит уже во второй главе книги «Физиогномика и систематика».

Современные этносы стремятся обладать лицом, непохожим на другие. Это проявляется в ревностном отношении к своему языку, культуре, менталитету. Собственно, как и говорил философ 100 лет назад: «Все науки будут частями единой физиогномики человечества». Шпенглер был уверен, что культуру можно изучать при помощи не только физиогномики, но и систематики, то есть причинно-следственной связи. Что касается соотношения истории и природы, то Шпенглер выдвигает версию о том, что действительность становится природой, которая и есть историей.

Трагедия человечества и начало цивилизации

Шпенглер настаивал, что у человечества нет никакой цели, идеи или плана. Оно существует подобно бабочкам или орхидеям. Рождается, существует и умирает. Всемирная история по Шпенглеру - это картина вечного рождения, изменения, становления и умирания органических форм, такими органическими формами и считает философ культуру.

В первом томе автор рассказывает о своем видении цивилизации. В целом это слово используют, чтобы обозначить противоположность варварскому и дикому образу жизни. Шпенглер же считал, что это последний период очередной культурной эпохи - каждая культура заканчивается собственной цивилизацией. Чтобы понять, о чем говорит философ, стоит обратиться к таким примерам, как расцвет и вырождение Древнего Рима и Египта.

Также Шпенглер отмечал, что любая власть, которая появляется в период развития той или иной культуры - это признак империализма, который предшествует превращению культуры в цивилизацию. Урбанизация мегаполисов, четкое разграничение на «центр» и «провинцию» - это основные признаки цивилизации, которая приведет к завершению очередной культурной эпохи.

Взывая к читателям, Шпенглер советовал им заниматься техникой, а не лирикой, мореходным делом вместо живописи или политикой вместо теории познания.

«Всемирно-исторические перспективы»

В 1922 году выходит 2 том «Заката Европы» Шпенглера. В этой работе он продолжает развивать свои идеи, но уже в более локальном смысле. Он выделяет две основные темы:

1. Историю нужно воспринимать морфологически.
2. Европейская культура трансформировалась в цивилизацию, то есть вступила в эпоху увядания.

Рассматривать краткое содержание по главам «Заката Европы» О. Шпенглера лучше, ссылаясь на второй том его произведения. Так, в первом параграфе «Возникновение и ландшафт» автор проводит аналогию культуры с органическим существом, рассматривая его «микрокосм» и собственно само космическое, телесное существование. Рассматривает проблемы мироощущения и мышления живых организмов. Подробно описывает поведение животных и растений, находя различные характеристики и схожие черты. Рассказывает о том, что такое мышление и как оно стало причиной раскола в человеческом обществе. А в завершение добавляет, что «чертами животности обладают все, кто не обладает способностью к мышлению». Развивает мысль о том, что всемирная история состоит из двух основных аспектов: существование отдельных культур и взаимоотношения между ними.

Вторая глава второго тома носит название «Города и народы». Здесь Шпенглер вводит такое понятие, как «душа города». В истории можно найти не один десяток ситуаций, когда обнаруживаются настроения масс, что можно спокойно отнести к проявлениям человеческой души. К тому же эту душевность можно применить не только к конкретному городу, но и к определенной культуре. Шпенглер рассматривает понятие «народ» как самое часто употребляемое в современной исторической науке. Шпенглер уверяет, что народ - это осознанная взаимосвязь, а не научные псевдореалии.

В четвертой главе «Государство» Шпенглер рассматривает проблему сословий, в частности знати и духовенства, которые отождествляет с мужскими и женскими течениями истории. В пятой главе рассматривает формы экономической жизни и проблематику денег в становлении культуры.

Основные моменты

Проводя характеристику работы «Закат Европы» Освальда Шпенглера, можно сказать следующее:

• В ходе мирового исторического развития выделялось восемь основных культур, которые никак не были связаны друг с другом. Они возникали и умирали, оставляя после себя новую цивилизацию и предпосылки для возникновения новой культурной среды.
• Дополняя свою идею о различных культурах, Шпенглер вводит идею расовой теории, согласно которой существуют «белые» и «цветные» культуры. «Белые» характеризуются возникновением различного рода революций. «Цветные» культуры являются характерными для народов, которые еще не пришли к техническому освоению.
• Культура - это живой организм.

Интерпретация

Освальд Шпенглер расписывал свои идеи на протяжении 1918-1922 годов. С того времени «Закат Европы» переиздавали не один раз. Книги немецкого философа переведены на множество языков, из-за чего появляется несколько блоков восприятия. Задолго до того, как вышел в мир «Закат Европы» О. Шпенглера 1993 года выпуска, автора провозгласили пророком своего времени. Томас Манн, Федор Степун, Йетс, Яков Букшпан - все они видели в Шпенглере прорицателя, предсказавшего упадок Западной Европы.

Но далее отзывы о работе приобретают множество оттенков, его слова интерпретируют по-своему, а со временем работу Шпенглера начинают рассматривать в политизированном ключе. Геббельс называет идеи Шпенглера расистскими и антисемитскими, при этом он не осуждает философа, а напротив - пытается с его помощью найти приверженцев расизма. Правда, в свое время Шпенглер опротестовал подобное заявление.

В России имя Шпенглера начали упоминать только в связи с как критикой западного антикапитализма. В 50-х годах начало развиваться новое течение интерпретации: Шпенглер стал авторитетной личностью для антиколониальных движений.

«Закат Европы» каждый интерпретирует по-разному. Но если бы Шпенглер увидел все возможные толкования своей работы, он бы всего лишь отмахнулся, ведь нельзя предсказать судьбу своего высказывания. Каждое предложение и теория имеют свою биографию, и автор абсолютно не способен контролировать их судьбу.

Шпенглер был духом своего времени. В его работе прослеживается некий трагизм и романтизм повествования. Вдохновенный идеями Ницше и Гете, Шпенглер создал свой мир, свою теорию, идею и размышления, вписав тем самым себя на страницы истории.

«Живые культуры умирают» - именно так начинается «Закат Европы» О. Шпенглера в переводе Свасьяна. И уже этого предложения более чем достаточно, чтобы понять всю глубину философской мысли и неординарность мышления немецкого философа.

Новая статья постоянного обозревателя ресурса сайт Евгения Чернышева показывает, насколько точно западноевропейский философ Освальд Шпенглер почти сто лет назад описал все то, что мы сегодня наблюдаем на Западе. И название Шпенглер подобрал любопытное: «Закат Европы».

"Об истории пишут многие. Осмысляют её единицы. Одним из таких гениев был Освальд Шпенглер (1880 — 1936). Главнейший труд всей его жизни – «Закат Европы» (первый том вышел в 1918, второй – в 1922). В этом поистине великом произведении он дает глубинное понимание философии истории. Как все сущее рождается, крепнет, достигает зрелости и затем неотвратимо угасает, умирая и возвращаясь в вечный космический поток жизни, так и культуры в своем развитии проходят те же самые жизненные стадии.

Развивая концепцию культур как наиболее крупных исторических организмов, в основе которых лежит своя уникальная душа, он описывает надвигающийся и уже ясно наблюдаемый закат каменеющей западной цивилизации, закат предопределенный и неотвратимый. Цивилизация по Шпенглеру – это неизбежная судьба всякой культуры; это то, что остается, когда культура умирает, переходя в окостеневшие формы всепоглощающего техницизма, бессмысленности и бесплодия.

Хотел бы представить читателю, не знакомому с «Закатом Европы», видение Шпенглером судьбы Запада, его государственных форм и западных демократий, а также судьбу «международного права», на наших глазах превращенного Западом в бандитизм. Сегодня эти вопросы волнуют очень многих, и, несмотря на усвоенную со школьной скамьи веру в бесконечный прогресс, мы интуитивно и в каком-то трансцендентном предчувствии ощущаем нечто непостижимо зловещее и неотвратимое, нависшее над «цивилизованным миром». Его предвидение настолько актуально, что кажется, будто это сказано сегодня! (Курсив – мой.)

«Суверенность, суверенитет — жизненный символ высшего порядка . Сила руководства является несомненным признаком жизненной силы политического единства, причем до такой степени, что потрясение существующего авторитета превращает всю нацию в объект чужой политики, причем очень часто навсегда…

[Из Англии] пошло бесцеремонное использование денег в политике — не тот подкуп отдельных занимающих высокое положение личностей, какой был характерен для испанского и венецианского стиля, но обработка самих демократических сил. Здесь в XVIII в. впервые планомерно с помощью денег организуются парламентские выборы, а затем — ими же — проводятся и постановления нижней палаты, а что до идеала свободы печати, то здесь же был открыт и тот факт, что пресса служит тому, кто ею владеет. Она не распространяет «свободное мнение», но его создает.

Вместе то и другое либерально, а именно свободно от оков связанной с землей жизни. Однако оба они без стеснения ориентированы на господство одного сословия, не признающего над собой суверенитета государства. Совершенно неорганичные дух и деньги желают государства не как естественно произросшей формы, обладающей великой символикой, но как учреждения, служащего одной цели... Парламентаризм пребывает сегодня в полном упадке. В самом деле, всякая современная избирательная кампания — это проводимая посредством избирательного бюллетеня и разнообразных подстрекающих средств, речей и писаний гражданская война.

С началом XX в. парламентаризм, в том числе и английский, скорым шагом приближается к той роли, которую он сам готовил королевской власти. Парламентаризм делается производящим глубокое впечатление на толпу верующих представлением, между тем как центр тяжести большой политики перераспределяется на частные круги и волю отдельных личностей... Через два поколения появятся те, чья воля сильнее суммарной воли всех жаждущих покоя. В эти войны за наследство целого мира будут вовлечены континенты, мобилизованы Индия, Китай, Южная Африка, Россия, ислам, в дело будут введены новые и сверхновые техника и тактика.

Единственная мораль, которую допускает сегодня логика вещей, — это мораль альпиниста на крутом гребне. Минутная слабость — и все кончено. Вся сегодняшняя «философия» — не что иное, как внутреннее капитулянтство и самораслабление, и еще трусливая надежда на то, что с помощью мистики удастся увильнуть от фактов. То же было и в Риме… (Шпенглер недаром берет «философию» в кавычки. Мы, ныне живущие, не увидим ли здесь современное слюнтяйство «прав и свобод»? – Е.Ч. )

«Быть в форме» (in Verfassung) — от этого зависит теперь все. Приходит тяжелейшее время из всех, какие только знает история высокой культуры.

В начале, там, где цивилизация движется к полному расцвету — т.е. сегодня, — высится чудо мировой столицы, этот великий каменный символ всего бесформенного, чудовищного, великолепного, надменно распространяющегося вдаль. Оно всасывает в себя потоки существования бессильной деревни, эти человеческие толпы, передуваемые с места на место, как дюны, как текучий песок, ручейками струящийся между камней. Дух и деньги празднуют здесь свою величайшую и последнюю победу. В образе демократии восторжествовали деньги. Было время, когда политику делали только они. Однако стоило им разрушить старинные культурные порядки, как из хаоса является новая, всепревосходящая, достигающая до первооснов всего становления величина: люди цезаревского покроя. Силы крови, первобытные побуждения всякой жизни, несломленная телесная сила снова вступают в права своего прежнего господства. Раса вырывается наружу в чистом и неодолимом виде: побеждает сильнейший, а все прочее — его добыча.

Потоки крови обагрили в эпоху борющихся государств мостовые всех мировых столиц, чтобы превратить великие истины демократии в действительность. Теперь эти права завоеваны, однако внуков даже наказаниями не заставишь ими воспользоваться. Еще сто лет — и даже историки уже не понимают этих старых поводов для раздора. Уже ко времени Цезаря приличная публика почти не участвовала в выборах. В речи за Сестия Цицерон указывает на то, что на плебисцитах присутствует по пять человек от каждой трибы, которые к тому же принадлежат к другой трибе. Однако и эти пятеро приходят сюда лишь для того, чтобы продаться власть имущим. А ведь пятидесяти лет не прошло с тех пор, как италики за это самое право голоса гибли массами.

Мир во всем мире — который воцарялся уже часто — содержит в себе частный отказ колоссального большинства от войны, однако одновременно с этим и неявную их готовность сделаться добычей других, которые от войны не отказываются. Начинается все желанием всеобщего примирения, подрывающим государственные основы, а заканчивается тем, что никто пальцем не шевельнет, пока беда затронула лишь соседа. (Насколько точно сто лет назад Шпенглер предвидел современные «европейские ценности»! – Е.Ч. )

Современные средства на долгие годы останутся парламентскими: выборы и пресса. Что до свободной прессы, то пускай мечтатели удовольствуются тем, что она «свободна» по конституции; знаток же спрашивает лишь о том, в чьем распоряжении она находится… Форма правящего меньшинства беспрерывно развивается дальше — от сословия через партию к свите одиночки. Поэтому конец демократии и ее переход к цезаризму выражаются в том, что исчезает вовсе даже не партия третьего сословия, не либерализм, но партия как форма вообще. Умонастроение, популярные цели, абстрактные идеалы всякой подлинной партийной политики уходят, и на их место заступает частная политика, ничем не скованная воля к власти немногих людей расы…

Демократия так бы и осталась в умах и на бумаге, когда бы среди её поборников не оказывались подлинные властительные натуры, для которых народ не более чем объект, а идеалы не более чем средства, как ни мало они зачастую сознавали это сами. Абсолютно все, в том числе и наиболее беззастенчивые методы демагогии, — все это было разработано честными, но практичными демократами…

В начале демократии весь оперативный простор принадлежит одному только духу. Не может быть ничего благороднее и чище, чем ночное заседание 4 августа 1789 г., где люди, имея власть в своих руках, совещались относительно всеобщих истин, а в это время реальные власти собрались с силами и отодвинули фантазеров в сторону . Однако уже довольно скоро о себе заявляет другая составляющая всякой демократии, напоминая о том, что конституционными правами можно воспользоваться, лишь имея деньги…

Пробуждается, наконец, ощущение того, что всеобщее избирательное право вообще никакого действительного права не содержит даже в отношении выбора между партиями, потому что выросшие на его почве властные образования с помощью денег господствуют над всеми духовными средствами воздействия, направляя по собственному усмотрению мнение отдельного.

Либеральное буржуазное чувство гордится упразднением цензуры, этого последнего ограничителя, между тем как диктатор прессы погоняет рабскую толпу своих читателей бичом своих передовиц, телеграмм и иллюстраций. С помощью газеты демократия полностью вытеснила книгу из духовной жизни народных масс. Книжный мир с его изобилием точек зрения, принуждающим мышление к выбору и критике, сделался по преимуществу достоянием лишь узких кругов. Народ читает одну, «свою» газету, которая ежедневно в миллионах экземпляров проникает во все дома, уже с утра пораньше околдовывает умы своими чарами и самим своим внешним видом обрекает книги на забвение; а если та или другая книга все же в поле зрения попадет, предпринятой заблаговременно критикой газета их действие выключает. Публичная истина момента, которая лишь и имеет значение в фактичном мире действий и успехов, является сегодня продуктом прессы. Истинно то, чего желает она. Ее командиры создают, преобразуют, подменяют истины. Три недели работы прессы — и весь мир познал истину...

Бои, происходящие сегодня, сводятся к выхватыванию этого оружия друг у друга. Когда власть газет делала свои первые невинные шаги, её ограничивали цензурные запреты, которыми защищались поборники традиции, а буржуазия вопила, что духовная свобода под угрозой. Читатель ничего не замечает, между тем как его газета, а вместе с ней и он сам меняют своих властителей. Деньги торжествуют и здесь, заставляя свободные умы себе служить. Народ как толпу читателей выводят на улицы, и она ломит по ним, бросается на обозначенную цель, грозит и вышибает стекла. Кивок штабу прессы – и толпа утихомиривается и расходится по домам. Пресса сегодня – это армия, тщательно организованная по родам войск, с журналистами-офицерами и читателями-солдатами. Однако здесь то же, что и во всякой армии: солдат слепо повинуется и цели войны и план операции меняются без его ведома. Читатель не знает, да и не должен ничего знать о том, что с ним проделывают, и он не должен знать о том, какую роль при этом играет. Более чудовищной сатиры на свободу мысли нельзя себе представить. Некогда запрещалось иметь смелость мыслить самостоятельно; теперь это разрешено, однако способность к тому утрачена. Всяк желает думать лишь то, что должен думать, и воспринимает это как свою свободу...

И вот ещё одна сторона этой поздней свободы: всякому позволено говорить что хочет; однако пресса также свободна выбирать, обращать ей внимание на это или нет. Она способна приговорить к смерти всякую «истину», если не возьмет на себя сообщение её миру — поистине жуткая цензура молчания, которая тем более всесильна, что рабская толпа читателей газет её наличия абсолютно не замечает…

Это конец демократии. Как английская королевская власть в XIX в., так парламент в XX в. неспешно становятся пышным и пустым спектаклем. Как в первом случае — скипетр и корону, так во втором — права народа с великими церемониями проносят перед толпой, соблюдая их тем скрупулезнее, чем меньше они значат на деле. Однако уже сегодня власть перемещается из парламентов в частные круги, и выборы у нас с той же неуклонностью, как в Риме, вырождаются в комедию. Деньги организуют весь их ход в интересах тех, у кого они имеются, и проведение выборов становится заранее оговоренной игрой, поставленной как народное самоопределение.

С помощью денег демократия уничтожает саму себя — после того как деньги уничтожили дух. Капиталистическая экономика опротивела всем до отвращения. Возникает надежда на спасение, которое придет откуда-то со стороны, упование, связываемое с тоном чести и рыцарственности, внутреннего аристократизма, самоотверженности и долга».*

*Цит. по: Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т.2. Всемирно-исторические перспективы / Пер. с нем. и примеч. И.И. Маханькова. — М.: Мысль, 1998. — 606 с.

Шпенглер насчитывает несколько культур: китайская, индийская, вавилонская, египетская, греко-римская, европейская, арабская, культура майи. Все они абсолютно автономны. Несоизмеримы сами интервалы развития культур. В Европе кумулятивное осмысление. Постепенно развиваясь, появляются науки, искусства, все остальное лишь полигон для этого. Шпенглер - а на основе чего такое заявление? Почему Европа квинтэссенция развития культуры?

Другие культуры существуют тысячелетия и могли повторить путь развития Европы n-ое количество раз. Но у них были другие ценностные установки и они пошли другим путем. Культуры: греко-римская, арабская и европейская. В основе гpеко-pимской культуры - Аполлонская душа, как некий символ стремления греков к красоте. Арабы - магическая душа (принципиальное раздвоение души и тела). Европейская культура - фаустовская душа. Человек недоволен своим существованием, и он начинает метаться. Динамика, экспансия, агрессивность. Исходные души дают начало культур. Культура - зарождение и юность, цивилизация - старость. На уровне культуры существуют духовные начала, на уровне цивилизации - структурное начало (окаменение души). Для культуры характерна поэзия. На стадии цивилизации - философия (разум). Культура - религия, вера.

Цивилизация - атеизм, безверие, секты. Культура - высокая стадия моральности, этичность поведения и невозможность поступить иначе. Цивилизация - право. Боязнь наказания. Культура - искусство (в мировом смысле слова). Греки - олимпиады, скульптура. Слово агон - элемент соревнования. На стадии цивилизации - спорт, как образ жизни. Все эти метаморфозы проходит любая история. Цивилизация - закат той или иной истории. «Закат Европы» (18 г.). Имела жесточайший успех. Она уравнивала побежденных и победителей. Проиграла Европа, а не только Геpмания. Стадию цивилизации переживали все культуры. Экспансия, стремление покорить других, за счет них поживиться в культурном плане. Раз существуют независимые культуры, то существует гомология, подобие в развитии отдельных элементов. Существуют принципиальные отличия в понимании вещей. Отношение к числу у греков было принципиально отличное. Символ числа у греков - дорическая колонна, монада, ограниченная сверху. Hе было отрицательных чисел (нет отрицательных вещей).

Для европейцев символ числа - готический храм (устремлен в бесконечность). Вpемя - двигатель цивилизации. Часы - страшнейшее изобретение - символ неумолимости времени. Такого времени не знала античность. Отношение к вечности вообще и о человеческой жизни в разных культурах разное. В Европе (захоронения) одно, в Дpевней Греции (сжигание) другое. В Египте - мумификация. Появление упаднических движений: буддизм, стоицизм, социализм - направлены на нивелировку личности (лишение покровительства культуры). Шпенглер солидарен с Hицше, считая что социализм продолжает учение о восстании рабов морали. Он не предрекает заката истории вообще. Один из видов возможной новой культуры - русско-сибирская.

О. Шпенглер, автор всемирно известной работы “Закат Европы”, считал действительность проекцией души в область протяженного Находящийся в процессе становления, во власти судьбы мир есть всего лишь символ и знак того, кто его воспринимает. Шпенглер исходил из тезиса, что существует столько же миров, сколько людей и культур, и каждый такой мир “оказывается постоянно новым, однократным, никогда не повторяющимся переживанием”.

Религия для Шпенглера являлась осуществлением языка форм культуры. Он выделял три формы культуры и соответственно выражения душевной стихии: аполлоновскую, фаустовскую и магическую, которые являются Причиной возникновения религии. Источник религиозного миросозерцания - это вражда между душой и миром; страх перед миром, находящимся в процессе становления, вызывает в человеческой душе стремление к созиданию определенных форм, в которых находят воплощение религиозные потребности индивида. Причины религии, с точки зрения Шпенглера, коренятся в Интуитивном Переживании душой процесса жизни, судьбы (неотвратимости смерти), времени и временности бытия. Происходит раздвоение действительности в сознании личности на, так сказать, светский мир человеческой души и ее религиозный мир. Душа сознает свое одиночество среди чуждого ей мира, .представляющегося царством темных сил, воплощением зла, поэтому в противоборстве с действительностью создает мир культуры, сущностью которого является религия.

По мнению Шпенглера, существует два вида глубинного страха. Первый, присущий даже животным, - перед пространством кaк таковым, его довлеющей мощью, перед смертью. Второй - перед временем, потоком бытия, жизнью. Первый вид страха рождает культ предков, второй - культ богов и природы.

Именно религия, по Шпенглеру, освобождает от обоих видов страха. Существуют различные формы освобождения: сон; мистерии, молитва и т. п. Высшей формой освобождения является религиозное преодоление страха, происходящее путем познания самого себя. Тогда “коллизия между микрокосмом и макрокосмом становится чем-то, что мы можем любить, во что можем полностью погрузиться. Мы называем это верой, и она является началом интеллектуальной деятельности человека”. Вера в Бога для человека - спасение от ощущения власти и неизбежности судьбы. Только с помощью веры преодолевается страх перед непознанным и загадочным, ибо вера лежит в основе познания мира. Знание лишь более поздняя форма веры.

Религия является душой каждой культуры , полагал Шпенглер, культура не вольна сделать выбор в пользу иррелигиозности. Религии, так же как и культуре, присущи все моменты органической жизни. Она проходит стадии возникновения, роста, расцвета, упадка и гибели. “Культуры суть организмы. Всемирная история - их общая биография. Огромная история китайской или античной культуры представляет собой морфологически точное подобие микроистории отдельного человека, какого-нибудь животного, дерева или цветка”, - писал Шпенглер,

Биологизм (рассмотрение по аналогии с органической жизнью) в отношении религии, духовной жизни и культуры вообще Шпенглер соединял с попыткой показать историческое развитие религиозного мировоззрения в рамках различных форм культуры. Само понятие религии у Шпенглера трактовалось неоднозначно, приближаясь по смыслу то к мифу, то к метафизике. Религиозный опыт находит свое выражение в мифе (это теория) и культовых действиях (это техника). И то и другое требует высокой степени развития человеческого мировосприятия и рождается либо страхом, либо любовью. На основании этого Шпенглер разделял всю мифологию на два вида - мифология страха (свойственная первобытным религиозным представлениям) и мифология любви (характерная, например, для раннего христианства и более поздней мистики).

Шпенглер считал, что для цивилизации (которую он отождествлял с упадком и гибелью культуры) присуще, в первую очередь, развитие атеизма и теории социализма; “Эллинско-римский стоицизм атеистичен в той же мере, как социализм и буддизм западно-европейской и индийской современности - зачастую при самом почтительном употреблении слова „Бог"”. Полагая, что отрицание в человеке религиозного начала является “второй религиозностью”, философ, по существу, рассматривал атеизм как одну из разновидностей религиозного мировоззрения. Он выделял античный, арабский, западный атеизм. Тезис Ницше о смерти Бога Шпенглер именовал “динамическим атеизмом”, означающим “обезбожение бесконечного пространства”. Религиозное и атеистическое мировоззрения, по Шпенглеру, являлись едиными в своей сути духовными явлениями; разница между ними заключается в том, что в основе лежит вера в противоположное: утверждение идеи Бога и ее отрицание. Рассматривая религию как метафизику, философ полагал, что религия есть “...потусторонность, бодрствование посреди мира, в котором свидетельства чувств высвечивают только передний план; религия есть жизнь в сверхчувственном и со сверхчувственным, и там, где недостает силы, чтобы обладать Taким бодрствованием или хотя бы верить в него, там подлинная религия перестает существовать”. Несмотря на релятивистское рассмотрение различных культур, все они, согласно Шпенглеру, характеризуются наличием религии как основы общества. Упадок же религиозного мировоззрения влечет за собой гибель культуры.