Далай-лама. Биография. Кто такой далай-лама

Предисловие

Именно как обычный монах я и предлагаю читателю историю своей жизни, хотя это отнюдь не книга о буддизме. У меня есть две основные причины для этого: во-первых, всё большее число людей проявляют интерес к тому, чтобы узнать что-либо о Далай-Ламе. Во-вторых, существуют определённые исторические события, о которых я хочу рассказать как их непосредственный свидетель.

Держатель Белого Лотоса

Я бежал из Тибета 31 марта 1959 года и с тех пор живу в изгнании в Индии. В период с 1940-1950-х годов Китайская Народная Республика совершила вооружённое вторжение в мою страну. На протяжении почти десятилетия, оставаясь политическим, духовным лидером своего народа, я пытался восстановить мирные отношения между нашими двумя государствами. Но эта задача оказалась невыполнимой, и я пришёл к печальному выводу, что извне смогу лучше служить своему народу.

Вспоминая то время, когда Тибет был ещё свободной страной, я понимаю, что это были лучшие годы моей жизни. Сейчас я определённо счастлив, но теперешняя моя жизнь, конечно же, весьма отличается от той, к которой меня готовили. И хотя, разумеется, нет смысла предаваться ностальгии, но, думая о прошлом, каждый раз я не могу не испытывать печали. Я вспоминаю об ужасных страданиях моего народа. Старый Тибет не был совершенным, но, тем не менее, можно по праву сказать, что наш образ жизни представлял собой нечто весьма примечательное. Несомненно, существовало многое, что было достойно сохранения и что ныне утрачено навсегда.

Я уже сказал, что слово «Далай-Лама» означает разное для разных людей и что для меня оно всего лишь название должности. «Далай» - это монгольское слово, означающее «океан», а «Лама» - тибетский термин, соответствующий индийскому слову «гуру», то есть «учитель». Вместе слова «Далай-Лама» иногда вольно переводят как «Океан Мудрости». Но мне кажется, это следствие недоразумения. Первоначально «Далай» было частичным переводом «Сонам Гьяцо», имени третьего Далай-Ламы: «Гьяцо» по-тибетски значит «океан». Далее досадное недоразумение происходит вследствие перевода на китайский язык слова «Лама» как «хо-фо», что подразумевает «живой Будда». Это неверно. Тибетский буддизм не признаёт таких вещей. В нём только признаётся, что определённые существа, одним из которых является Далай-Лама, могут выбирать способ своего перерождения. Такие люди называются «тулку» (воплощения).

… Несколько слов об истории буддизма в Тибете. Основателем буддизма было историческое лицо, Сиддхартха, которого признали Буддой Шакьямуни. Он родился более 2500 лет назад. Его учение, известное теперь как Дхарма, или буддизм, было введено в Тибете в IV веке нашей эры. Понадобилось несколько столетий, чтобы оно вытеснило исконную религию бон и прочно закрепилось, однако, в конце концов, страна настолько полно обратилась в буддизм, что буддийские принципы стали управлять обществом на всех уровнях. И хотя тибетцы по своей природе народ весьма агрессивный и воинственный, рост их интереса к религиозной практике был главным фактором, приведшим к изоляции страны. До этого Тибет являлся обширной империей, которая господствовала в Центральной Азии. На юге её территории охватывали большую часть Северной Индии, Непал и Бутан. Она также включала в себя многие китайские территории.

В 763 году нашей эры тибетские войска фактически захватили китайскую столицу, где добились обещания платить дань и прочих уступок. Однако по мере того как росла приверженность тибетцев к буддизму, отношения Тибета с соседями приобретали скорее духовный, нежели политический характер. Особенно верно это было в отношении Китая, с которым у Тибета установилась связь, как у священнослужителя с мирским покровителем - милостынедателем. Маньчжурские императоры, которые были буддистами, почитали Далай-Ламу как «Царя Проповеди Буддизма».

… Я считаюсь воплощением каждого из предшествующих тринадцати Далай-Лам Тибета (первый из них родился в 1391 году нашей эры), которые, в свою очередь, рассматриваются как воплощение Авалокитешвары, или Чэнрэзи, Бодхисатвы Сострадания, Держателя Белого Лотоса. Считается, таким образом, что я тоже воплощение Авалокитешвары, фактически семьдесят четвёртый в той линии преемственности, которая восходит к мальчику-брахману, жившему во времена Будды Шакьямуни. Меня часто спрашивают, действительно ли я верю в это. Не так просто ответить на этот вопрос. Но теперь, когда мне пятьдесят шесть лет, обращаясь к опыту своей текущей жизни и буддийской веры, я не испытываю затруднений в том, чтобы признать, что я духовно связан с тринадцатью предшествующими Далай-Ламами, и с Авалокитешварой, и с самим Буддой.

Конечно, пока я жил в Тибете, быть Далай-Ламой значило очень и очень многое. Это значило, что я жил жизнью, далёкой от тяжёлого труда и невзгод огромного большинства своего народа. Куда бы я ни отправлялся, всюду меня сопровождала целая свита слуг. Я был окружён министрами правительства и советниками, разодетыми в роскошные шёлковые одеяния, людьми из самых высокопоставленных семей страны. Моими постоянными собеседниками были блестящие учёные и достигшие высочайшего духовного уровня религиозные деятели. А каждый раз, когда я покидал Поталу, величественный, тысячекомнатный зимний дворец Далай-Лам, за мной следовала процессия из сотен людей.

Во главе колонны шествовал «нгапа», человек, несущий символическое «колесо жизни». За ним следовал отряд «татара», всадников, одетых в красочные национальные костюмы и держащих флаги. За ними носильщики, переносившие моих певчих птиц в клетках и моё личное имущество, завёрнутое в жёлтый шёлк. Затем шли монахи из Намгьела, личного монастыря Далай-Ламы. Каждый из них нёс знамя, украшенное священными текстами. За ними следовали конные музыканты. Потом ещё две группы чиновников-монахов, сначала подчинённые, выполняющие функции носильщиков, следом монахи ордена «Цедрунг», являющиеся членами правительства. Затем грумы вели коней из собственных конюшен Далай-Ламы, красиво убранных и осёдланных.

За этим шествовал другой строй коней, везших государственные знаки. Меня несли в жёлтом паланкине двадцать человек - офицеры, одетые в зелёные плащи и красные шляпы. В отличие от самых старших чиновников, носивших свои волосы подобранными кверху, у этих волосы были заплетены в одну косу и спускались на спину. Сам паланкин, который был жёлтого цвета (как признак монашества), поддерживали ещё восемь человек в длинных одеяниях из жёлтого шёлка. По бокам ехали верхом четыре члена Кашага, внутреннего кабинета Далай-Ламы, в сопровождении «кусун-дэлон» - главы телохранителей Далай-Ламы и «макчи» - главнокомандующего армии Тибета. Оба они маршировали, салютуя своими грозно поднятыми мечами. На них была военная форма, состоящая из синих брюк и жёлтого кителя, обшитых золотым галуном, на головах шлемы с султанами. Окружал главную процессию эскорт монашеской полиции - «синг-гха». Эти мужчины устрашающего вида были, по крайней мере, шести футов ростом, и тяжёлая одежда на вате придавала им ещё более внушительный вид. В руках они держали хлысты, которые пускали в ход не мешкая.

За паланкином следовали два моих наставника, Старший и Младший (первый из них был Регентом Тибета, пока я не достиг совершеннолетия), Затем шли мои родители и другие члены моей семьи, а за ними большая группа чиновников-мирян, знатных и простых вместе, располагавшихся по чинам.

Неизменно почти всё население Лхасы, нашей столицы, приходило, чтобы попытаться увидеть меня, когда бы я ни выходил из дворца. Стояла благоговейная тишина и часто в глазах людей были слёзы, когда они склоняли головы или простирались передо мной.

Эта жизнь очень отличалась от той, которую я знал, когда был маленьким мальчиком.

Я родился 6 июля 1935 года и получил имя Лхамо Тхондуп. Буквально это значит «Исполняющая Желания Богиня».

Мои родители были мелкими фермерами: я не называю их крестьянами, потому что они не были связаны с каким-либо хозяином; но они ни коим образом не относились к знати. Они арендовали небольшой участок земли и обрабатывали его сами. Главными зерновыми культурами в Тибете являются ячмень и гречиха, и их выращивали мои родители, да ещё картофель. Но случалось, что их труд за целый год шёл насмарку из-за сильного града или засухи. Кроме того, они держали некоторое количество животных, которые были более надёжным источником существования. Помню, у нас было пять или шесть «дзомо» (помесь яка с коровой), от которых получали молоко, и несколько кур-несушек. Имелось смешанное стадо примерно из восьми овец и коз, а у моего отца почти всегда были одна-две или даже три лошади, которых он очень любил. И, наконец, моя семья держала яков…

Большая часть того, что выращивали в своём хозяйстве мои родители, шла исключительно на нужды нашей семьи. Но порой отец сбывал зерно или несколько овец проходящим мимо кочевникам. В такой глуши деньги не в ходу, и сделки проходили обычно в виде обмена. Так отец мог обменять сезонные излишки на чай, сахар, хлопчатобумажную ткань, иногда на какие-нибудь украшения или железную утварь. Порой он возвращался с новой лошадью, что очень его радовало. Он хорошо разбирался в них и слыл в округе лошадиным лекарем.

Дом, в котором я родился, был типичным для нашей части Тибета. Он был построен из камня и глины в виде буквы «П» и имел плоскую кровлю. Единственной необычной его чертой являлся водосток из ветвей можжевельника, выдолбленных так, что получалась канавка для дождевой воды. Прямо перед домом, между двумя его «крыльями», помещался небольшой дворик, посреди которого стоял высокий флагшток с флагом, на котором были написаны бесчисленные молитвы.

Загон для животных находился за домом. В доме было шесть комнат: молитвенная комната с небольшим алтарём, где все мы собирались в начале дня совершения подношений; комната родителей; дополнительная комната, предназначавшаяся для гостей; кладовая для провизии и, наконец, коровник для скота. Спальни для нас, детей не было. Младенцем я спал с матерью, затем на кухне у очага. Что касается мебели, то стульев или кроватей мы не имели, но в комнате моих родителей и в комнате для гостей были возвышения для постелей. Имелось также несколько посудных шкафов, сделанных из ярко раскрашенного дерева. Полы тоже были деревянными, из аккуратно настланных досок.

Мой отец был человеком среднего роста, с очень вспыльчивым характером. Помню, однажды я потянул его за ус и хорошо получил за это. Тем не менее, он был добряком и никогда не держал зла. Мне рассказали интересную историю, происшедшую с ним во время моего рождения. Несколько недель он был болен и не вставал с постели. Никто не знал, что с ним такое, начали уже опасаться за его жизнь. Но в день, когда я родился, он без видимых причин вдруг пошёл на поправку. Это нельзя было объяснить возбуждением из-за того, что он стал отцом, ведь моя дала жизнь уже восьми детям, хотя выжило лишь четверо. Деревенские семьи, как наша, по необходимости считали нужным иметь большую семью, и моя мать родила в общей сложности шестнадцать детей, из которых выжило шестеро…

Моя мать, без сомнения, была из самых добрых людей, которых я когда-либо знал. Она являлась поистине замечательным человеком, И я совершенно уверен, что её любили все, кто её знал. Она была исполнена сострадания и не отпускала ни одного нищего с пустыми руками, даже если для этого приходилось отдать еду, необходимую для нашей семьи, так что мы оставались голодными.

Церинг Долма, самая старшая из детей, была на восемнадцать лет старше меня. Когда подошло время моего рождения, она помогала матери по хозяйству и взяла на себя роль повитухи…

Со своими тремя братьями я общался совсем мало. Тхупэн Джигмэ Норбу, старший, был уже признан воплощением высокого ламы - Такцера Ринпоче (Ринпоче - это духовный титул, буквально означает «драгоценный») - и находился в Кумбуме, знаменитом монастыре, расположенном в нескольких часах конного пути. Следующий брат Гьело Тхондуп был старше меня на восемь лет и ко времени моего рождения обучался в школе в соседней деревне. Только самый младший из старших братьев Лобсан Самтэн ещё оставался дома. Он был на три года старше меня. Но затем и его тоже отправили в Кумбум, и я почти знал его.

Конечно, никто не думал, что я могу быть чем-то иным, нежели обычным ребёнком. Было почти немыслимым, чтобы в одной и той же семье могли родиться больше одного «тулку», и, конечно же, родители никак не предполагали, что я буду провозглашен Далай-Ламой. Выздоровление моего отца явилось благоприятным знаком, но ему не придали большого значения…

Когда мне не исполнилось ещё трёх лет, в монастырь Кумбум прибыла поисковая группа, посланная правительством, чтобы найти новое воплощение Далай-Ламы. Сюда её привёл ряд знамений. Одно из них было связано с бальзамированным телом моего предшественника - Тхуптэна Гьяцо, тринадцатого Далай-Ламы, который умер в 1933 году в возрасте пятидесяти семи лет. Его тело было помещено на трон в сидячем положении, и через какое-то время обнаружилось, что его голова повернулась лицом с юга на северо-восток. Вскоре после этого Регент, сам, являясь высоким ламой, имел видение. Глядя в воды священного озера Лхамой Лхацо в южном Тибете, он ясно увидел тибетские буквы «Ах», «Ка» и «Ма». За ними последовало изображение трёхэтажного монастыря с бирюзово-золотой крышей, от которого шла тропа. Наконец, он увидел небольшой дом с водостоками странной формы. Он был уверен, что буква «Ах» означает Амдо, северо-восточную провинцию, поэтому поисковая группа была послана именно сюда.

Прибыв в Кумбум, члены поисковой группы почувствовали, что находятся на правильном пути. Они предположили, что если буква «Ах» относится к Амдо, то буква «Ка» должна обозначать монастырь Кумбум - который в самом деле был трёхэтажным и с бирюзовой крышей. Теперь осталось лишь найти гору и дом с необычными водостоками, и они стали обследовать близлежащие деревни. Когда члены группы увидели странные стволы можжевельника на крыше дома моих родителей, то наполнились уверенностью, что новый Далай-Лама где-то недалеко. Тем не менее, прежде чем открыть цель своего визита, они просто попросили остаться на ночлег. Глава группы, Кевцанг Ринпоче выдал себя за слугу и провёл большую часть вечера, наблюдая за самым маленьким ребёнком в семье и играя с ним.

Ребёнок узнал его и закричал «Сера-лама, Сера-лама!» Сера назывался монастырь, из которого был Кевцанг Ринпоче. На следующий день они уехали - но через несколько дней вернулись в качестве официальной делегации. На этот раз они захватили с собой некоторые вещи, принадлежавшие моему предшественнику, и несколько похожих вещей, но ему не принадлежавших. Во всех случаях ребёнок правильно определил вещи, которые принадлежали тринадцатому Далай-Ламе, говоря: «Это моё. Это моё». Поисковая группа почти уверилась, что нашла новое воплощение. Но был ещё другой кандидат, на которого следовало взглянуть, прежде чем выносить окончательное решение. Однако не прошло много времени, как новым Далай-Ламой признали мальчика из Такцера. Этим ребёнком был я…

Как только поисковая группа пришла к выводу, что ребёнок из Такцера - истинное воплощение Далай-Ламы, об этом было сообщено в Лхасу Регенту. Официальное утверждение должно было прийти через несколько недель. До тех пор мне полагалось оставаться дома. Тем временем местный губернатор Ма Буфэн стал чинить нашей семье неприятности. Однако, в конце концов родители отвезли меня в монастырь Кумбум, где я был торжественно принят на церемонии, которая происходила на рассвете. Я запомнил это, прежде всего потому, что удивился, когда меня разбудили и одели до восхода солнца. Ещё помню, что я сидел на троне.

Так начался довольно безрадостный период моей жизни. Родители пробыли со мной недолго, и вскоре я остался один в новом, незнакомом окружении.

В столицу я приехал спустя неделю после моего четвёртого дня рождения…

Путешествие в Лхасу продлилось три месяца. Я мало что помню, кроме огромного чувства удивления перед всем, что видел: огромными стадами диких яков (дронг), передвигающимися по равнинам, и не столь многочисленными табунами диких ослов (кьянг), перед внезапным промельком небольших оленей (гова и нава), которые так легки и быстры, что могли показаться призраками. Ещё мне нравились громадные стаи перекликающихся гусей, которые время от времени попадались нам на глаза.

Большую часть пути мы ехали с Лобсан Самтэном в особом паланкине, называемом «дрелжам», запряжённом парой мулов. Частенько мы спорили и ссорились, как все дети, и нередко доходило до драки, так что наше транспортное средство то и дело подвергалось опасности перевернуться…

Наконец наш отряд стал приближаться к Лхасе. К тому времени уже наступила осень. Когда оставалось несколько дней пути, группа высокопоставленных правительственных чиновников встретила нас и сопроводила до равнины Догутханг, в двух милях от ворот столицы. Здесь был поставлен огромный палаточный лагерь. Посредине находилось бело-голубое сооружение, называемое «Мача Ченмо» - «Великий Павлин». Мне оно показалось огромным, внутри него находился искусно вырезанный деревянный трон, который выносился для приветствия лишь тогда, когда ребёнок Далай-Лама возвращался домой.

Последовавшая за этим церемония, в ходе которой на меня возложили духовное руководство моим народом, продолжалась целый день. Помню я её очень смутно. Запомнилось только охватившее меня сильное чувство того, что я вернулся домой, и бесконечные толпы людей: я никогда не думал, что их может быть так много. По общему мнению, для четырёхлетнего возраста я вёл себя хорошо, это признали даже два высокопоставленных монаха, которые явились, чтобы убедиться, что я действительно являюсь воплощением тринадцатого Далай-Ламы. Затем, когда всё закончилось, меня вместе с Лобсан Самтэном отвезли в Норбулингку (что означает «Драгоценный Парк»), которая расположена к западу от самой Лхасы.

Обычно она используется только как летний дворец Далай-Ламы. Но Регент решил отложить официальное возведение меня на трон в Потале, резиденции тибетского правительства, до конца следующего года.

Таким образом, целый год я наслаждался свободой от всяких обязанностей, беззаботно играя с братом и довольно регулярно встречаясь с родителями. Это была последняя мирская свобода, которую я когда-либо знал…

Львиный трон

Зимой 1940 года меня призвали в Поталу, где я был официально введён на должность духовного главы Тибета. Мне не запомнилось ничего особенного в церемонии, сопровождавшей это событие, за исключением того, что я впервые сидел на Львином троне - огромном, инкрустированном драгоценными камнями и украшенном резьбой деревянном сооружении, которое стояло в зале «Сиши-пунцог» (Зале Всех Благих Деяний Духовного и Земного Мира), главном парадном покое восточного крыла Поталы.

Вскоре меня отвезли в храм Джокханг в центре города, где я был посвящён в монахи. Состоялась церемония, называемая «тапху», что означает «отрезание волос». Отныне я должен был брить голову и носить тёмно-бордовую монашескую одежду. И об этой церемонии я почти ничего не помню, только то, что увидев ослепительно яркие одежды исполнителей ритуальных танцев я совершенно забылся и возбуждённо крикнул Лобсан Самтэну: «Смотри сюда!»

Прядь волос мне символически срезал Регент, Ретинг Ринпоче, который, кроме того, что занимал должность главы государства до достижения мной совершеннолетия, также был назначен моим Старшим наставником…

Согласно древнему обычаю, я лишился своего имени, Лхамо Тхондуп, и принял его имя, Джампэл Еше, а также помню несколько других, так что моё полное имя стало теперь Джампэл Нгаванг Лобсан Еше Тензин Гьяцо.

Кроме старшего наставника, Ретинга Ринпоче, мне был назначен Младший наставник, татхаг Ринпоче, который являлся человеком в высшей степени духовным, а, кроме того, очень сердечным и добрым. После наших уроков он часто беседовал и шутил со мной, что я очень ценил. Кроме того, пока я был ещё мал, глава поисковой группы Кевцанг Ринпоче получил неофициальную должность третьего наставника. Он подменял первых, когда кто-нибудь из них был в отъезде. Кевцанга Ринпоче я особенно любил…

Кроме наставников, в мою личную свиту были назначены ещё три человека, все монахи. Это - «Чойпон Кхэнпо», Мастер Ритуала, «Солпон Кхэнпо», Мастер Кухни, и «Симпон Кхэнпо» Хранитель Одежд. Последним стал Кенрап Тэнзин, тот член поисковой группы, чьи пронзительные глаза произвели на меня такое впечатление…

Сразу после посвящения в монахи началось моё образование. Оно поначалу состояло исключительно в том, что меня учили читать. Лобсан Самтэн и я учились вместе. Я очень хорошо помню наши классные комнаты (одну в Потале и другую в Норбулингке). На противоположных стенах висели две плётки: одна из жёлтого шёлка, а другая кожаная. Нам сказали, что первая предназначалась для Далай-Ламы, а вторая - для брата Далай-Ламы. Орудия пыток нас обоих приводили в ужас. Один только взгляд учителя на ту или другую из этих плеток заставлял меня дрожать от страха. К счастью, жёлтую так никогда и не употребили, но кожаную раз или два снимали со стены. Бедный Лобсан Самтэн! На его горе, он был не таким прилежным учеником, как я. Я подозреваю к тому же, что били его, по старинной тибетской пословице: «Бей козу, чтобы овца боялась». Ему приходилось страдать ради меня.

Сама Потала была не только дворцом. В её стенах находились не только правительственные учреждения и бесчисленные кладовые, но и монастырь Намгьел (что означает «Победоносный») со 175 монахами и множеством молитвенных помещений, а также школа для молодых монахов, которым предстояло занять должности в «Цэдрунге».

Мне, ребёнку, предоставили личную спальню Великого Далай-Ламы Пятого, находившуюся на седьмом (верхнем) этаже. Она была ужасно холодная и сумрачная, и я сомневаюсь, чтобы ею пользовались со времён пятого Далай-Ламы.

В Потале я обычно вставал около шести часов утра. После одевания примерно час отводился на молитвы и медитацию. Затем в начале восьмого приносили завтрак. Он неизменно состоял из чая и цампы с мёдом или карамелью. Потом начинались утренние занятия с Кенрап Тензином. С того времени, как я научился читать, и до тринадцати лет это всегда были занятия по каллиграфии. В тибетском языке существуют два основных варианта письма: «у-чен» и «у-ме». Один - для книг, а другой - для документов и личной переписки. Мне необходимо было знать только «у-ме», но я самостоятельно довольно быстро выучил и «у-чен».

После каллиграфии шло запоминание. Оно заключалось в простом заучивании какого-либо буддийского текста с тем, чтобы потом повторять его в течение дня. Мне это казалось скучным, потому что заучивал я быстро и забывал.

В десять часов наступал перерыв после утренних занятий, и в это время происходило собрание членов правительства, на котором, несмотря на свой юный возраст, я должен был присутствовать. С самого начала меня готовили к тому дню, когда, кроме положения духовного руководства, я приму на себя и светское управление Тибетом. Зал в Потале, где проходили эти собрания, находился за стеной моей комнаты. Чиновники поднимались в него из правительственных учреждений, расположенных на втором и третьем этаже здания. Сами эти собрания были довольно формальными мероприятиями, во время которых распределялись текущие поручения, и, конечно же, часть этикета, касающаяся меня, соблюдалась очень строго. Мой гофмейстер, «Доньэр Ченмо», должен был заходить в мою комнату и вести меня в зал, Ге сначала меня приветствовал Регент, а затем четыре члена «Кашага», каждый в соответствии со своим рангом.

После утренней встречи с правительством я возвращался в свою комнату для дальнейших наставлений. Теперь со мной занимался Младший наставник, которому я читал наизусть отрывки, выученные утром во время урока запоминания. Затем он прочитывал мне текст на следующий день, сопровождая его подробными разъяснениями. Это занятие продолжалось примерно до полудня. В этот момент звонил колокольчик (он звонил каждый час - и только однажды звонарь забылся и прозвонил тринадцать раз!). Кроме того, дули в раковину. Затем следовал самый важный пункт в расписании юного Далай-Ламы: игры.

Мне посчастливилось иметь прекрасный набор игрушек. Когда я был маленьким ребёнком, один чиновник из Дромо, деревни на границе с Индией, частенько посылал мне импортные игрушки, а также ящики с яблоками, когда они были доступны. Ещё мне дарили подарки различные иностранные деятели, приезжавшие в Лхасу. Одной из любимых игрушек у меня был «конструктор», подаренный руководителем Британской торговой миссии, имевшей офис в столице. Становясь старше, я получал всё новые конструкторские наборы, и к тому времени, как мне исполнилось пятнадцать, у меня была полная коллекция «конструкторов», начиная с простейших и кончая самыми сложными.

Вскоре после часу дня наступало время лёгкого полдника. Потала была расположена так, что теперь, после полудня, когда кончались мои утренние занятия, комнату заливал солнечный свет. Но к двум часам дня он начинал угасать, и комната снова погружалась в тень. Я терпеть не мог этот момент: когда комната в ночь погружалась в полумрак, моё настроение тоже мрачнело. Вскоре после полдника начинались дневные занятия. Первые полтора часа отводились на общее развитие под руководством моего Младшего наставника. Он делал всё, чтобы привлечь моё внимание. Я учился безо всякого энтузиазма и не любил все предметы в равной степени.

Программа, по которой я учился, была та же, что и всех монахов, претендующих на степень доктора буддийских наук. Она была очень несбалансированна и во многих отношениях не подходила для главы государства во второй половине двадцатого столетия. Учебная программа включала в себя пять главных и пять второстепенных предметов; к первым относились: логика, тибетское искусство и культура, санскрит, медицина, буддийская философия. Последний предмет был самым важным (и самым трудным) и распадался, в свою очередь, на пять разделов:

«Праджняпарамита» - совершенство мудрости; «Мадхьямика» - философия Срединного пути; «Винная» - устав монашеской дисциплины; «Абхидхарма» - метафизика; «Прамана» - логика и эпистемология.

Пять «малых» предметов - это поэзия, музыка и драматургия, астрология, метрика и композиция, синонимы. На деле докторская степень присуждается только на основе буддийской философии, логики и диалектики. По этой причине до середины семидесятых годов я не занимался санскритской грамматикой, а некоторые предметы, такие как медицина, никогда не изучал иначе, чем неформальным образом.

Основу тибетской системы монашеского образования составляет диалектика, искусство диспута. Два участника диспута поочерёдно задают вопросы, сопровождая их стилизованными жестами. Задавая вопрос. Спрашивающий поднимает правую руку над головой и затем хлопает ею по вытянутой левой руке, топая при этом левой ногой. Затем он медленно убирает правую руку с левой, поднося её к голове своего оппонента. Человек отвечающий сохраняет пассивность и сосредотачивается на том, чтобы постараться не только ответить, но и побить оппонента его же оружием, а оппонент при этом всё время ходит вокруг него. Важным элементом этих диспутов является находчивость, и большой заслугой считается умение с юмором обратить постулаты противника в свою пользу. Всё это делает диалектику популярной формой развлечения даже среди необразованных тибетцев, которые хотя могут и не понимать интеллектуальных хитросплетений, тем не менее способны оценить юмор и зрелищную сторону. В старые времена можно было увидеть кочевников и других сельских жителей, приехавших в Лхасу издалека, которые проводили время, наблюдая за учёными диспутами на монастырском дворе.

Способность монаха к этой уникальной форме диспута является критерием, по которому судят о его интеллектуальных достижениях. Поэтому, будучи Далай-Ламой, я должен был не только получить хорошую подготовку в буддийской философии и логике, но и овладеть искусством диспута. Таким образом, в возрасте десяти лет я начал очень серьёзно изучать эти предметы, а в двенадцать мне назначили двух «ценшапов», знатоков, которые тренировали меня в искусстве диалектики.

Следующий час после первого из дневных занятий мой наставник посвящал объяснению того, как дискутировать на тему, которую мы проходили сегодня. Затем в четыре подавался чай. Если кто-то пьёт чая больше, чем британцы, то это тибетцы…

В Тибете чай по традиции пьют подсоленным и с маслом «дри» вместо молока. Получается очень хороший и питательный напиток, конечно, если он правильно приготовлен, но вкус его очень зависит от качества масла. Кухни Поталы регулярно снабжались свежим сливочным маслом, и чай заваривался великолепный. Только там я действительно наслаждался тибетским чаем. Сейчас я обычно пью чай по-английски, утром и вечером. Днём пью чистую горячую воду, эту привычку я приобрёл в Китае в пятидесятых годах. Может прозвучать банально, но это действительно очень полезно. Горячая вода считается первейшим средством в тибетской медицине.

После чая приходили два монаха «ценшапа», и следующий час с лишним мы проводили в обсуждениях таких абстрактных вопросов, как, например, природа сознания. Приблизительно в половине шестого дневные мучения наконец подходили к концу. Я не могу указать точного времени, поскольку тибетцы в отличие от многих других людей не придают большого значения смотрению на часы и всё начинают и заканчивают тогда, когда это удобно. Спешки всегда избегают.

Если это происходило в Потале, то едва только уходил наставник, я мчался на крышу со своим телескопом. Благодаря ему открывалась великолепная панорама Лхасы от медицинской школы Чакпори близ Священного Города - той части столицы, которая окружает храм Джокханг, - дальше. Однако меня больше интересовала деревня Шол, которая лежала далеко внизу у подножия Красной Горы, потому что именно там находилась государственная тюрьма и это было время прогулки заключённых по тюремному дворику. Я считал заключённых своими друзьями и пристально следил за их движениями. Они это знали и всегда, когда замечали меня, простирались ниц. Я знал их всех в лицо, всегда был в курсе, если кто-то освобождался или если прибывал новенький. Ещё я любил пересчитывать штабеля дров и кучи кормов, лежавших во дворе.

После этой инспекции у меня оставалось время ещё немножко поиграть в доме или порисовать, пока не наступало время вечерней еды, которую мне приносили вскоре после семи. Еда состояла из чая (неизменно), супа, иногда с небольшим количеством мяса, и простокваши, или «шо», а также представлявшего мне возможность выбора разнообразного хлеба, выпеченного моей матерью и присылаемого каждую неделю. Моим любимым хлебом был хлеб по-амдосски: это небольшие круглые хлебцы с твёрдой корочкой и воздушные внутри.

После еды я спускался по лестнице из семи пролётов во двор, где мне полагалось гулять, повторяя тексты и молитвы. Но, пока я был юн и беззаботен, вряд ли я когда-либо это делал. Вместо этого я проводил время в придумывании историй и предвкушал те, которые мне расскажут перед сном. Очень часто они были о сверхъестественном, поэтому в девять часов вечера в свою тёмную, населённую вредными тварями спальню прокрадывался совершенно перепуганный Далай-Лама. В оной из самых жутких историй рассказывалось о гигантских совах, которые хватали маленьких мальчиков после наступления темноты. В основе таких историй лежали древние фрески в храме Джокханг. Это заставляло меня очень точно соблюдать правило находиться в доме с наступлением ночи.

Моя жизнь в Потале, и в Норбулингке была очень монотонной. Её течение нарушалось только во время больших праздников или тогда, когда я уходил в затворничество. Во время последнего около меня находился один из моих наставников, а иногда и оба, или же это были другие старшие ламы монастыря Намгьел. Обычно я совершал одно затворничество в год, зимой. Оно продолжалось три недели, в это время у меня был всего лишь один короткий урок и мне не разрешалось играть на улице - только долгие молитвы и медитации, проводимые под присмотром. Когда я был мал, мне не всегда это нравилось. Я проводил много времени, глядя то в одно, то в другое окно, смотревшее на север, на фоне гор виднелся монастырь Сера. Южное окно выходило в большой зал, где проводились утренние встречи с правительством.

Этот зал был увешан коллекцией бесценных старинных «танка», обрамлённых шелками и изображавших жизнь Миларепы, одного из самых любимых духовных мастеров Тибета. Я часто рассматривал эти прекрасные картины. Хотел бы я знать, что с ними стало.

Во время моих периодов затворничества вечера были ещё хуже, чем дни, потому что именно в это время мальчишки моего возраста гнали коров домой в деревне Шол у подножия Поталы. Я хорошо помню, как сидел неподвижно в тишине сумерек, произнося мантры, и слышал песни, которые они пели, возвращаясь с близлежащих пастбищ. Не раз мне хотелось поменяться с ними местами. Но постепенно я стал понимать ценность затворничества. Сейчас бы я очень хотел иметь побольше для этого времени.

В основном я неплохо продвигался по учёбе у всех моих наставников, поскольку схватывал быстро. Я довольно неплохо соображал, что и обнаружил с некоторым удовольствием, когда меня свели с некоторыми из лучших тибетских учёных. Но большей частью я работал только до такой степени, чтобы не было неприятностей. Однако пришло время, когда наставники стали беспокоиться об уровне моих успехов. Поэтому Кенрап Тэнзин устроил поддельный экзамен, в котором я должен был соревноваться с Норбу Тхондупом, моим любимым уборщиком. Втайне от меня Кенрап Тэнзин предварительно его проинструктировал, и соревнование я проиграл. Меня это совершенно убило прежде всего потому, что унижение было публичным.

Хитрость удалась, и некоторое время я усердно трудился из одной только злости. Но в конце концов мои добрые намерения иссякли и всё снова пошло по-старому. Только достигнув совершеннолетия я понял, как важно для меня получить образование, и стал относиться к занятиям с подлинным интересом. Сейчас я жалею о своей лености в ранние годы и всегда занимаюсь по крайней мере четыре часа в день. Я думаю, только одно могло изменить моё отношение к учёбе в ранние годы - какое-либо настоящее соревнование. Поскольку у меня не было одноклассников, мне не с кем было себя сравнивать…

В этом же году закончилась мировая война, свирепствовавшая последние пять лет. Я знал о ней очень мало, только то, что когда она кончилась, моё правительство послало делегацию с подарками и поздравлениями британскому правительству в Индии. Члены делегации были приняты вице-королём лордом Уэйвелом. На следующий год в Индию снова была послана делегация, которая должна была представлять Тибет на конференции по азиатским связям.

… Я отправился с Татхагом Ринпоче в монастыри и Сера (которые расположены соответственно примерно в пяти милях к западу и в трёх с половиной милях к северу от Лхасы). В то время Дрейпунг являлся самым большим монастырём мира, в нём находилось свыше семи тысяч монахов. Сера был несколько меньше: пять тысяч монахов. Эти поездки ознаменовали мой публичный дебют в качестве диалектика. Я должен был дискутировать с настоятелями каждого из трёх колледжей Дрейпунга и двух колледжей Сера. Из-за недавних беспорядков были приняты особые меры по обеспечению безопасности, и я чувствовал себя неуютно. Кроме того, перед своей первой в этой жизни поездкой в столь великие оплоты учёности я очень нервничал. Однако оба они оказались мне знакомы, и я убедился в наличии некоторой связи с моими предыдущими жизнями. Эти диспуты, которые проводились перед аудиторией, состоявшей из сотен монахов, прошли достаточно благополучно, несмотря на то, что я очень волновался.

Приблизительно в то же время я получил от Татхага Ринпоче особое учение пятого Далай-Ламы, которое считается специально предназначенным для самого Далай-Ламы. Великий Пятый (как до сих пор его называют тибетцы) получил это учении в видении. В последующие недели у меня было несколько необычных переживаний, как правило, в виде снов, которым я не придал особенного значения, но которые теперь представляются мне весьма важными…

Тибетский календарь довольно сложен. Он базируется на лунном месяце. Кроме того, вместо столетий мы придерживаемся шестидесятилетнего цикла: каждый год цикла обозначен одним из пяти элементов в таком порядке: земля, воздух, огонь, вода и железо, - а также одним из двенадцати животных: мышь, бык, тигр, заяц, дракон, змея, лошадь, овца, обезьяна, птица, собака и свинья. Каждый из элементов повторяется два раза подряд: сначала идёт его мужской аспект, затем женский. Таким образом, они кончаются за десять лет. Затем первый элемент присоединяется к одиннадцатому и двенадцатому животному знаку, второй - к тринадцатому и четырнадцатому и так далее. Например, 2000 год нашей эры будет годом Железа-Дракона.

В течение столетий, предшествовавших вооружённому вторжению Китая в Тибет, наступление сезонов отмечалось многочисленными праздниками. Обычно они имели религиозное значение, но праздновались одинаково монахами и мирянами. Последние во время праздника ели, пили, танцевали и участвовали в играх, и всё это перемежалось молитвами.

Одним из наиболее важных событий такого рода был праздник Нового Года (или «Лоссар»), который приходится на февраль- март по западному календарю. Для меня основное значение этого праздника состояло в ежегодной публичной встрече с Нэйчунгом, государственным оракулом. Об этом я расскажу в следующей главе, но, главное, мне и правительству представлялась возможность получить через медиума (или «кутэна») советы от Дорже Дракдэна, божества-покровителя Тибета, по поводу наступающего года.

Был один праздник, который вызывал у меня самые разноречивые чувства. Это был «Монлам» - Праздник Большой Молитвы, - начинавшийся сразу же после Лоссара. Причина моего двойственного отношения состояла в том, что как Далай-Лама я должен был, несмотря на свой юный возраст, участвовать в самой главной церемонии. Кроме того, во время Монлама я неизбежно испытывал приступ инфлюэнцы, что и сейчас случается со мной каждый раз, когда приезжаю в Бодхгайю, - из-за пыли. Тогда это происходило потому, что моей резиденцией в это время являлись комнаты в храме Джокханг, которые были даже ещё более запущенными, чем моя комната в Потале.

Эта церемония (или «пуджа»), которой я так страшился, происходила в послеполуденное время в конце первой из двух недель, посвящённых Монламу. Она следовала после длинной лекции Регента о жизни Будды Шакьямуни. Сама пуджа длилась более четырёх часов, а после этого я должен был читать наизусть отрывок из Канона. Я так волновался, что не понимал ни слова из того, что говорилось до этого. Мой Старший наставник - Регент, Младший наставник и Мастера Ритуала, Одежд и Кухни - все были взволнованы в равной степени. Главная причина их тревоги заключалась в том, что во время церемонии я сидел высоко на троне и никто не мог подсказать мне, если я вдруг запнусь.

Но вспомнить свой текст было только половиной дела. Эта процедура длилась так долго, что у меня появился ещё один повод для страха: я боялся, что мочевой пузырь может не выдержать. В конце концов, всё проходило благополучно, даже самый первый раз, когда я был совсем юн. Но помню, что был ни жив ни мёртв от страха. Мои чувства были скованы до такой степени, что я не замечал ничего из происходящего вокруг. Я не замечал даже голубей, которые воровали подношение с блюд. Начинал замечать их я только на второй половине своей речи.

Когда всё это оставалось позади, я бывал безумно счастлив. И не только потому, что следующие двенадцать месяцев оказывались свободными от этого страшного дела, но ещё и потому, что затем следовал один из наилучших моментов жизни Далай-Ламы в течение года. После этой церемонии мне разрешалось ходить по улицам, чтобы я мог увидеть «торма», огромные, ярко раскрашенные скульптуры из масла, которые по традиции в тот день подносились Буддам. Разыгрывались кукольные представления, военные оркестры играли музыку, и повсюду люди были совершенно счастливы.

Последний день праздника Монлам посвящался уличным шествиям. Сначала процессия, во главе которой несли большую статую Майтреи, грядущего Будды, обходила по периметру старый город. Этот маршрут назывался «Лингхор»…

Вскоре после того, как статуя завершала свой круг, всё вокруг приходило в движение, потому что всеобщее внимание переключалось на спортивные состязания. Они включали в себя скачки лошадей и соревнования в беге участников из публики и служили для всех большой забавой. Скачки лошадей были довольно необычными, так как лошади были без всадников. Их выпускали под монастырём Дрейпунг, а конюхи и зрители направляли их к центру Лхасы. Перед прибытием лошадей начиналось соревнование претендентов на звание чемпионов по лёгкой атлетике: они бежали на более короткое расстояние, но тоже к центру города. Те и другие прибывали одновременно, и это часто приводило к забавной неразберихе. Но однажды произошёл злополучный случай, когда некоторые бегуны ухватились за хвосты пробегавших лошадей и шли на буксире. Сразу после окончания забегов гофмейстер обвинил в этом «преступлении» тех, кто в нём, по его мнению, участвовал. Большинство из них были моими служащими. Я был огорчен, когда услышал, что их, наверное, накажут. Но, в конце концов, мне удалось заступиться за них, хоть раз в жизни…

Из всех празднеств мне больше всего нравился фестиваль оперного искусства, который начинался в первый день седьмого месяца каждого года и продолжался неделю. Он включал в себя представления, которые давали труппы танцоров, певцов, музыкантов и актёров со всего Тибета.

Публика тоже приходила посмотреть представления, хотя в отличие от правительственных чиновников и аристократии у неё не было особых мест для сидения. Люди шли не только на просмотр представления, но также для того, чтобы подивиться на вельмож в их церемониальном убранстве. Народ также пользовался возможностью обойти вокруг Жёлтой Стены с молитвенным барабаном в руке. (Молитвенный барабан представляет собой цилиндр, в котором находятся молитвы, и его вращают, читая при этом мантры).

Приходили не одни только жители Лхасы; но и высокие задиристые кхампинцы с востока с длинными волосами, экстравагантно связанными красными лентами; непальские и сиккимские торговцы с юга; и, конечно же, мелькали щуплые фигурки крестьян-кочевников. Люди от души предавались забаве - тибетцы на это большие мастера. Мы большей частью совсем простые люди, которые ничто так не любят, как хорошее зрелище и добрую вечеринку. Даже некоторые монахи участвовали в веселье, хотя тайком и переодевшись.

Это было такое счастливое время! В период представления люди сидели и разговаривали: песни и танцы были настолько знакомы, что они знали все эпизоды наизусть. Почти все приносили закуски, чай и чанг, приходили и уходили, как кому вздумается. Молодые женщины кормили грудью своих младенцев. Дети бегали туда-сюда со смехом и воплями, останавливаясь только на секунду, чтобы вытаращить глаза на выход нового исполнителя, одетого в фантастический красочный костюм. При этом каменные лица одиноко сидевших стариков просветлялись, а старухи на мгновение прекращали свою болтовню…

Одним из других важных праздников, проводимых в течение года, был праздник Махакалы, который приурочивался к восьмому дню третьего месяца. В этот день официально начиналось лето, и все члены правительства переодевались в летнюю одежду. Именно в этот день я переселялся из Поталы в Норбулингку. В пятнадцатый день пятого месяца проводился «Дзамлинг Чисанг», Всеобщий День Молитвы, который отмечал начало продолжавшегося неделю праздника, когда большинство жителей Лхасы, которые не были монахами или членами правительства, поселялись в палатках на равнине за Лхасой, чтобы проводить время в пикниках и других совместных развлечениях. Я совершенно уверен, что некоторые люди, которые, казалось бы, никак не должны были участвовать в таких вещах, всё таки участвовали, но тайно, переодевшись.

Затем, в двадцать пятый день десятого месяца, день смерти Цзонхавы, великого реформатора буддизма в Тибете и основателя традиции гелугпа, проводилось особое празднество. Оно включало в себя факельные шествия и зажжение бесчисленных масляных светильников по всей стране. Это событие также знаменовало официальное начало зимы, когда чиновники переодевались в зимние одежды, а я с неохотой перебирался обратно в Поталу…

В октябре подтвердились наши худшие опасения. До Лхасы дошли сведения о том, что восемьдесят тысяч солдат НОАК переправились через реку Дричу к востоку от Чамдо. Китайское радио объявило что в годовщину прихода к власти коммунистов в Китае началось «мирное освобождение» Тибета.

Итак, удар был нанесён. Вскоре должна была пасть Лхаса. Мы не имели никакой возможности противостоять такому натиску. Мало того, что тибетская армия была немногочисленной, она страдала и от недостатка современного вооружения и почти полной необученности. К армии не проявлялось никакого интереса на протяжении всего периода регентства. Несмотря на свою историю, тибетцы, по существу, любят мир, а быть в армии означало находиться в низших слоях общества: солдаты считались кем-то вроде мясников. И хотя теперь всему по Тибету стали поспешно собирать дополнительные формирования и создали одно новое, всё же качество войск, выступивших навстречу китайцам, было невысоко.

Бесполезно рассуждать о том, каковы были бы последствия, если бы положение вещей было иным. Нужно только сказать, что китайцы потеряли большое количество солдат при завоевании Тибета: в некоторых районах они встретили отчаянное сопротивление и, кроме прямых военных потерь, очень страдали от трудностей снабжения и сурового климата. Многие умерли от голода; другие не могли перенести горной болезни, которая всегда мучает, а иногда просто убивает иностранцев в Тибете. Но что касается исхода боёв, то независимо от того, насколько велика или хорошо подготовлена была тибетская армия, в конце концов, все её усилия были бы тщетными. Ведь даже тогда китайское население более чем в сотню раз превышало наше.

Эта угроза свободе Тибета не осталась незамеченной в мире. Индийское правительство, поддержанное Великобританией, заявило протест Китайской Народной Республике и объявило, что это вторжение противоречит интересам мира. Седьмого ноября 1950 года Кашаг и правительство обратилось в Организацию Объединённых Наций с просьбой выступить в нашу защиту. Но, к несчастью, Тибет, следуя своей политике изоляции от мира, никогда не выказывал желания стать членом ООН, поэтому никакого результата не последовало, не было пользы и от двух последующих телеграмм, отправленных до конца того года.

Приближалась зима, новости становились всё хуже, и начали поговаривать о том, чтобы объявить о совершеннолетии Далай-Ламы. Народ начал выступать за предоставление мне светской власти на два года раньше положенного. Мои уборщики докладывали, что в Лхасе расклеиваются листовки, в которых ругают правительство и призывают к немедленному возведению меня на трон, и что народ поёт песни такого же содержания.

Люди разделились на две группы: в одной были те, возлагал надежды на моё руководство в этом кризисе; в другой - те, кто считал, что я слишком молод для такой ответственности. Я был согласен со второй группой, но, к сожалению, со мной не посоветовались. Вместо этого правительство вопросило оракула. Состоялась очень напряжённая сцена, в итоге которой, наконец, кутэн, пошатываясь под весом своего церемониального головного убора, подошёл к тому месту, где сидел я, и положил «ката», белый шёлковый шарф для подношений, на мои колени со словами: «Тху-ла-бал» - «Его время пришло».

Дело было за государственным астрологом - назначить день возведения меня на престол. Они выбрали 17 ноября 1950 года как наиболее благоприятную дату до конца года. Меня же такое развитие событий скорее опечалило. Ещё месяц назад я был беззаботным юношей, неторопливо ожидающим ежегодный оперный фестиваль. А теперь я оказался перед лицом перспективы возглавить свою страну, в то время как она готовится к войне. Но, оглядываясь назад, я вижу, что не должен был особенно удивляться: уже несколько лет оракул выказывал нескрываемое презрение к правительству, обращаясь в то же время ко мне с большим уважением…

В начале ноября, примерно за две недели до моего официального возведения, в Лхасу прибыл мой старший брат. Я почти не знал его. Будучи Такцером Ринпоче, он стал настоятелем монастыря Кумбум, где я провёл те, самые одинокие первые восемнадцать месяцев после моего обнаружения. Лишь взглянув на него, я понял, что он очень многое перенёс. Брат был в ужасном состоянии, крайне напряжён и встревожен.

По прошествии года, в течение которого брат видел, как его общину громят китайцы, он постепенно пришёл к выводу, что должен бежать в Лхасу, чтобы предостеречь меня об уготованной Тибету участи, если китайцы захватят нас. Единственным способом осуществить это было притвориться, что он принял их предложение. Потому брат, наконец, согласился на сделку с ними. Я слушал его, открыв рот. До сих пор я почти ничего не знал о китайцах. И ещё меньшее представление я имел о коммунистах, хотя и слышал, что они принесли страшные бедствия народу Монголии. Кроме того. Я знал только то, что собрал по крохам со страниц журнала «Лайф», номер которого попал в мои руки. Но теперь, благодаря брату мне стало ясно, что они не только не религиозны, но на самом деле препятствую религиозной практике. Я очень испугался, когда Такцер Ринпоче сказал, что наша единственная надежда заключается в том, чтобы добиться поддержки за рубежом и противостоять китайцам силой оружия...*

Тайны тибетских лам

Борис КАМОВ

СТО СОРОК ЛЕТ НАЗАД ПОД ЧИТОЙ ВСПЫХНУЛА ЭПИДЕМИЯ БРЮШНОГО ТИФА. Медицинских средств для борьбы с нею не существовало. Смерть косила и население, и самих медиков. Эпидемия угрожала всей России. Началась паника. Кто-то посоветовал губернатору, графу Муравьеву-Амурскому, обратиться за помощью к буряту-знахарю по имени Сультим Бадмаев: мол, он с детства учился врачебной науке Тибета, лечил и людей, и скот и пользовался «огромной известностью в Забайкалье».

Разыскали Бадмаева. Тот согласился помочь и за двадцать дней ликвидировал эпидемию, раздавая пакетики с какими-то порошками.

Знахаря вызвали в столицу, представили Александру II. Крестили, назвав Александром Александровичем. Царь сказал: «Награжу всем, что пожелаешь». Думал, Бадмаев попросит орден или денег. А тот попросил... госпиталь – чтобы лечить по своей методе, и погоны военного врача – чтобы не унижали коллеги-медики. Придворных изумила и даже возмутила просьба. А Александр II велел: «Пусть покажет, что может».

Бадмаеву отвели палату в Николаевском госпитале. Поместили в нее страдающих сифилисом, туберкулезом и раком – всех в последней стадии. За лечением с пристрастием наблюдали врачи. Все пациенты выздоровели. «Столичное чудо» потрясло больше читинского. За этот беспримерный врачебный подвиг правительство «испросило у Государя Императора небывалую награду для человека, который плохо говорил по-русски... сравняв его с военными врачами, получившими высшее медицинское образование»: Бадмаеву было разрешено принимать больных на дому и открыть аптеку восточных лекарственных средств.

Aлександр Александрович еще не знал, что в день своего небывалого триумфа был проклят столичными коллегами вместе со всей тибетской медициной. И проклятие это не утратило разрушительной силы до сих пор...

Врачебная наука Тибета вобрала в себя лучшие достижения мировой восточной медицины. Ее главное руководство Жуд – Ши содержит разделы по эмбриологии, анатомии, физиологии, патологии, диагностике, гигиене, фармакогнозии, фармакологии, хирургии и многое другое.

В ее основе – энергетическая теория, открытая йогами: все живое на Земле зависит от универсальной жизненной силы, получаемой от Солнца. В организм человека энергия поступает по системе каналов (схему сегодня можно найти в любом пособии по иглоукалыванию) и накапливается в особых центрах – чакрах. Если энергия поступает в организм без перебоев, человек здоров. Если возникает ее дефицит или переизбыток – человек заболевает.

Работа лекаря восточной школы в связи с этим укладывалась в два действия: выяснить, в какой части тела (органе, системе) произошел энергетический сбой, и подобрать способ или средства для ликвидации дефицита или переизбытка.

Индусы-йоготерапевты диагностировали с помощью «третьего глаза». Это рудиментарный орган, так называемая шишковидная железа. Расположена она в лобной части мозга, выше переносицы. По размеру чуть больше пшеничного зерна. Железа эта имеется у каждого, и развить ее можно с помощью дыхательных упражнений.

Диагностирование с помощью «третьего глаза» базировалось на простейших механизмах. Больная зона или больной орган темнее, чем здоровые, имеют иной электрический заряд, нежели здоровые ткани. Эту разницу и улавливает шишковидная железа. Она работает как чуткий электронный датчик.

А тибетские лекари ставили диагноз, слушая пульс больного. Здесь роль шишковидной железы выполняли нервные окончания в подушечках пальцев. Они считывали сведения о состоянии организма по тому, как кровь движется по сосудам. Успеть получить сведения нужно было в паузе между сердечными сокращениями.

Обученные ремеслу с четырех лет, лекари легко улавливали оттенки кровопотока. Он мог быть горячим, теплым, холодным; сильным, средним, слабым; круглым, квадратным, плоским или винтообразным; ритмичным, беспорядочным, с нарушенным ритмом, имеющим повторяющуюся мелодику. Поток мог быть спокойным, колющим или режущим – несколько сот оттенков. Совокупность оттенков давала законченную картину состояния организма.

Медики прошлого открыли способность крови быть надежным банком и передатчиком информации. Она сохранялась на жидком движущемся носителе и охватывала все эпизоды жизни пациента, начиная с момента рождения. Современные ученые только недавно обнаружили гораздо более слабые информационные свойства чистой, неподвижной воды.

В пульсовой диагностике, как и в применении «третьего глаза», не было никакой мистики. Это была нормальная физиология – использование скрытых возможностей рук и мозга врача.

Александр II

По способности к сверхчувственному восприятию к целителям восточной школы ближе всего пианисты и живописцы. Известно, к примеру, что художники способны различать до сорока оттенков одного только черного цвета.

Попытки некоторых европейских ученых использовать лечебные средства восточной медицины, отбросив энергетическую теорию, по бесплодности были равноценны усилиям овладеть высшей математикой без знания четырех правил арифметики.

Существуют свидетельства, что тибетские медики, находившиеся в войске Чингисхана, прямо в поле спасали от смерти воинов с проникающим ранением в сердце. Это было за четыреста с лишним лет до открытия европейцем Уильямом Гарвеем кровеносной системы и за 750 лет до начала нашумевших операций на открытом сердце... Нынешним хирургам будет интересно узнать, что в буддистских монастырях сохранились старинные инструменты для удаления опухоли спинного мозга без повреждения позвонков.

Тибетская медицина еще в глубокой древности постигла много тайн эмбриологии, что позволило на протяжении тысячелетий получать здоровое потомство. Тибетские ламы знали о существовании микробов за тысячу с лишним лет до великого Пастера и владели надежными средствами борьбы с восемнадцатью возбудителями заразных болезней. Среди них чума, холера, оспа, туберкулез, дифтерия, малярия, сифилис, бешенство, корь, брюшной тиф и другие.

Средства из аптеки времен Чингисхана могли бы найти применение и сегодня, ведь набор инфекционных болезней, включая чуму, холеру и давно известный СПИД, угрожает нам и теперь.

Как тибетские медики очутились в России?

В начале ХVIII века ламы, занимаясь миссионерской деятельностью, обосновались на окраине России – в Бурятии, где местное население в большинстве своем исповедовало буддизм. При буддистских храмах открылись школы. Из самых способных мальчиков готовили лам-врачевателей.

Россия в ту пору не имела собственных дипломированных медиков. Царей лечили иноземцы. В лучшем случае это были третьесортные специалисты. В 1703 году Петр I распорядился открыть госпитальную школу. Она готовила младший медперсонал. И только в 1764 году при Московском университете был открыт медицинский факультет. А бурятские ламы к этому моменту выпестовали уже не одну сотню медиков в шафранных одеждах. Лучшие из них уезжали на стажировку в Индию и Тибет. Возвращались увенчанные титулом «глава медицины», что соответствовало рангу академика.

Миссионерские школы тибетских лам в Бурятии просуществовали до начала ХХ века. Но не случись в 1861 году «читинского чуда», мы могли бы вообще не знать об их существовании.

Однако вернемся к Александру Бадмаеву. Получив разрешение лечить больных, он вызвал к себе на подмогу младшего брата. Крестным отцом Петра Александровича стал император Александр III.

Имея диплом ламы-врача, Петр Бадмаев, не прерывая частной практики, окончил факультет восточных языков в Санкт-Петербургском университете и на правах вольнослушателя – Императорскую медико-хирургическую академию. Как позднее писал Петр Александрович, они с братом в течение полувека исцеляли «тех больных, недуги которых не поддавались лечению средствами европейской медицины».

О возможностях врача тибетской школы свидетельствуют такие цифры. После смерти старшего брата Петр с 1873 по 1910 год работал один. За 37 лет принял в своем кабинете 573 856 больных, что подтверждалось регистрационными книгами. Это 16 тысяч с лишним пациентов в год. Около пятидесяти человек в день. По свидетельству Бориса Гусева, родного внука великого врача, рабочий день деда длился 16 часов. До самой смерти трудился он без выходных, праздников и отпусков.

По сохранившимся документам, из полумиллиона с лишним больных, излеченных Петром Бадмаевым, более ста тысяч относились к категории инкурабельных, то есть безнадежных. Диагноз Бадмаев ставил по пульсу. Эта процедура длилась не более минуты. Больной получал билетик с номерами порошков, которые приобретал в аптеке, расположенной в том же здании. Пациентам Бадмаева было выдано бесплатно и продано в аптеке 8 140 276 порошков. Рабочий платил за визит 1 рубль, господа – до 25 рублей золотом.

Петр Бадмаев имел генеральский чин и высшие ордена российской империи, состоял в доверительной переписке с Николаем II, с которым дружил еще в юности. Его приглашали на консультации в Зимний дворец. Вся знать лечилась у него – но заниматься он мог только частной практикой.

В 1910 году Бадмаев обратился в Министерство внутренних дел, которое ведало также здравоохранением, с просьбой разрешить:

1. Организовать в Санкт-Петербурге общество, способствующее скорейшему исследованию врачебной науки Тибета.

2. Именовать врачами тибетской медицины выпускников медицинских учебных заведений, овладевших врачебной наукой Тибета, и предоставить им право лечить по этой системе.

3. Открыть общедоступную аптеку средств тибетской медицины, где каждый препарат будет продаваться по цене 10 копеек порция при стоимости лечения 1 руб. 40 коп. в неделю.

4. Открыть Клинику тибетской медицины (Бадмаев сам обязался ее содержать, выделяя ежегодно по 50 000 рублей золотом).

5. Подготовить специалистов тибетской медицины из числа молодых дипломированных врачей.

В обмен на это Бадмаев обещал раскрыть секреты тибетских рецептур, хранимые веками.

Медицинский совет при МВД отказал ему по всем пунктам. Профессура, не имевшая ни малейшего понятия о рассматриваемом предмете, вынесла заключение, что «тибетская медицина... представляет собой не что иное, как сплетение зачаточной архаичной науки с невежеством и суеверием». На бланке Министерства внутренних дел проставлены дата и номер, но нет ни одной подписи членов Совета. Это был первый организованный выпад российской медицинской «мафии». «Лучше пусть больные мрут, – посчитали члены Совета, – нежели их будут лечить по тибетской методике».

В 1915 году резко ухудшилось состояние здоровья наследника престола цесаревича Алексея. Он страдал гемофилией. Профессор Федоров и хирург Деревянко, личные врачи Алексея, остановить очередное кровотечение не смогли. Они предупредили царя, что мальчик в ближайшее время умрет.

Узнав об этом, Петр Александрович примчался во дворец, но его... не пустили. Бадмаева звали на помощь, как только заболевали дочери царя. Но к Алексею дворцовые медики не подпустили его ни разу. Тогда он потребовал передать императрице лекарства для Алексея. Их не передали. Врачи объяснили Александре Федоровне, что состав лекарств, привезенных Бадмаевым, настоящей медицинской науке неизвестен и они опасаются, что лекарь может мальчика отравить.

«Ужас обуял меня, когда прочитал сегодня вечером бюллетень о состоянии здоровья государя-наследника, – писал Бадмаев Александре Федоровне. – Со слезами умоляю вас давать эти лекарства государю-наследнику в продолжение трех дней. Я убежден, что после трех чашек отвара, принятых внутрь, и одной чашки отвара для компресса снаружи улучшится состояние государя-наследника...»

Зная о клевете, которую распространяли о нем врачи, Бадмаев продолжал: «Что в этих лекарствах никаких ядов нет, вы можете убедиться, выпив подряд три чашки отвара». И пояснял, намекая на придворных эскулапов: «А Европа не имеет никаких средств против ушиба наружного и внутреннего, кроме льда, йода, массажа, особенно в острых случаях с высокой температурой».

Порошков, посланных Бадмаевым, придворные врачи не дали и после письма. Не приготовили они на основе тибетских порошков и примочки. Цеховые интересы для этих медиков оказались выше интересов больного. Федоров и Деревянко лишь меняли Алексею, который истекал кровью, тампоны и повязки. Смерть должна была наступить от кровопотери. Переливание крови тогда еще было неизвестно. Но из письма Петра Александровича императрица поняла, что шанс спасти ребенка существует, и тайком послала за Распутиным.

В той борьбе, которая шла вокруг наследника, власть врачебной мафии оказалась сильнее власти царя.

В начале ХХ века европейским специалистам был известен единственный способ борьбы со злокачественной опухолью – нож. А у Бадмаева больной с любой стадией этого недуга принимал два порошка в день. Стоил каждый порошок 10 копеек. Лечение (амбулаторное!) продолжалось от 2 до 8 месяцев. Человек выздоравливал, заплатив от 12 до 48 рублей. Месячная зарплата рабочего средней квалификации составляла тогда около 30 рублей.

Препарат Мугбо-юлжал № 115, которым пользовался Бадмаев, не истреблял злокачественные клетки, а активизировал защитные силы организма. Происходило рассасывание опухоли. При этом больного не тошнило, у него не пропадал аппетит, не возникали запоры и задержка мочи, не ухудшался состав крови, не требовались многоразовые ее вливания. Не выпадали волосы. Не возникало физического и нервного истощения. Не сужалась эмоциональная сфера. Не подавлялась сексуальность. Не было болей. Порошки исключали возникновение метастазов.

Решение членов Медицинского совета (которые даже не назвали своих имен) отказаться от применения средств тибетской медицины обрекло на бессмысленные страдания, инвалидность, смерть миллионы людей в России и за рубежом. Сколько было таких бессмысленных трагедий за минувшие десятилетия, подсчитать невозможно.

Предлагая узаконить в России тибетскую медицину, Петр Бадмаев писал: «Настанет счастливое время – и все выработанное врачебной наукой Тибета сделается достоянием каждого. Только тогда врачи займут то высокое положение, которое им принадлежит по праву в культурном мире... И больные не будут обременять Государство...» Пока – все наоборот.

А каков был уровень тогдашней общей терапии? В 1922 году заболел Владимир Ленин. Лечили его самые знаменитые медики России и зарубежья (ныне их имена ничего нам не говорят). Я насчитал семнадцать профессоров, пользовавших главу государства. Красная Армия ходила тогда в лаптях. А зарубежным светилам платили советскими червонцами, которые обменивались на золото и котировались выше тогдашнего доллара.

Передо мной книга академика РАМН Ю.М. Лопухина «Ленин: правда и мифы о болезни, смерти и бальзамировании». Монография базируется на секретных документах. Она дает представление о том, каким образом богатырского здоровья человек, способный участвовать в сорока (!) заседаниях в день и принимать по сложнейшим вопросам до семидесяти (!) человек в сутки, с помощью профессуры переселился за короткий срок из Кремля в мавзолей.

Синклит из семнадцати гениев евромедицины за два с половиной года поставил вождю три взаимоисключающих диагноза: неврастения (переутомление); хроническое отравление свинцом (в его теле остались две крошечные пульки из пистолета Ф. Каплан); скандальный, всемирно известный «сифилис мозга». Попутно, когда у Ленина начались мозговые явления, а заодно и лекарственное отравление, природу которых тоже никто не распознал, ему поставили четвертый диагноз – гастрит.

По поводу «отравления свинцом» полуживой Ленин перенес тяжелую операцию, которую не рискнули провести в 1918 году, когда глава государства был значительно здоровей. Для ликвидации «сифилиса мозга» он прошел массированный курс лечения «препаратами мышьяка и йодистых соединений». И еще, «принимая во внимание тяжесть симптомов... ртутное лечение в форме втираний», Ленин получал чудовищные дозы ртути, которые привели к отравлению мозга, печени и почек. Из-за резкого ухудшения здоровья втирания пришлось отменить.

А при вскрытии выяснилось: все четыре диагноза – «врачебная ошибка». Реальный же диагноз был студенчески простым: «распространенный атеросклероз сосудов на почве преждевременного их изнашивания».

Для тибетского медика даже среднего уровня такой промах был невозможен. Как невозможно нормальному человеку выпить керосин вместо воды. Я не говорю о том, что у тибетской врачебной науки, в отличие от европейской, имелись лекарственные средства против склероза.

Как же цвет европейской медицины мог так опростоволоситься? Академик Лопухин объясняет: «В медицине бывают ситуации, когда лечение проводят наугад, вслепую, при непонятной или неразгаданной причине болезни... В случае с Лениным... это так и было».

История любит парадоксы. Один из них заключается в том, что российский «престол» унаследовал не Алеша Романов, а большевик Владимир Ульянов. Однако и он, заболев, очутился в положении Алеши, потому что врачебные нравы и при советском строе остались прежними.

Расскажу эпизод, который, к сожалению, не попал в отличную книгу академика Лопухина.

Как и в случае с Алексеем, существовал реальный шанс спасти Ленина. Восемнадцатым известным мне консультантом у одра Ильича оказался российский врач Залманов. На основе опыта народных целителей Залманов разработал метод лечения, названный капилляротерапией. Это были горячие скипидарные ванны. Они расширяли и очищали кровеносные сосуды. Во время процедуры и после нее в теле больного происходила мощнейшая прокачка крови.

В ситуации с Лениным это было единственное средство, способное реально помочь. Есть основание думать: ему от скипидарных ванн даже стало легче, потому что Залманова... прогнали. Не в глушь, не в Саратов, а в Париж – чтобы не смог вернуться и долечить «дорогого Ильича». В Париже изгнанник открыл клинику, стал невероятно знаменит и богат. На берегу Сены Залманов написал и свой бестселлер «Тайная мудрость организма».

Ненависть врачей к нетрадиционным методам лечения дорого обошлась России и Европе. Если бы Ленин получил квалифицированную медицинскую помощь, когда его болезнь только начиналась (а развивалась она постепенно, и «профессиональный интеллект», по свидетельству Лопухина, сохранялся у него «до последней финальной стадии»), Ленин мог бы продержаться в активной политике еще несколько лет.

Снова вернемся к Петру Бадмаеву. Жизнь его после залпа «Авроры» протекала в трех точках: дом, врачебный кабинет в Петрограде и подвалы ПетроЧК. Время от времени Бадмаева из подвалов выпускали, чтобы вскоре заточить опять. Обвинение одно: «Зачем лечил царскую семью?» Он отвечал: «Я по своей профессии интернационалист. Я лечил лиц всех наций, всех классов и... партий». От унижений и тягот великий врач умер в 1920 году. За несколько месяцев до смерти в письме из камеры к председателю ПетроЧК Медведю Бадмаев писал, что ему 109 лет. На самом деле, вероятно, было меньше.

На этой трагедии несчастья семьи Бадмаевых не закончились.

В начале 1970-х годов в Ленинграде я познакомился с доктором медицинских наук Кириллом Николаевичем Бадмаевым, сыном Николая Николаевича, племянника Петра Александровича Бадмаева.

Николай Николаевич с детства обучался тибетской врачебной науке. В Петербурге окончил, по семейной традиции, Военно-медицинскую академию. В гражданскую войну был хирургом в Красной Армии. Жил в Ленинграде. Был консультантом «кремлевки», лечил Бухарина, Ворошилова, Куйбышева, Горького, Алексея Толстого. Как и его дядя, мечтал открыть клинику тибетской медицины.

В 1937 году такое решение было принято. Руководителем клиники назначили Николая Бадмаева. А через сутки после публикации сообщения об этом событии Бадмаева арестовали. Больше никто и никогда его не видел. Но и в этой трагической истории торчат «уши в белом халате».

Аресту Николая Николаевича сопутствовали интересные подробности. Семья осталась жить в прежней квартире. Сыновей не исключили из комсомола и из медицинского института. Не было обыска, остался нетронутым архив с бесценными рецептами и методиками.

Вероятно, существовал донос, но не политический, а как бы профессиональный. Бадмаева обвиняли не в измене Родине, а в нарушениях правил, скажем, в применении лекарств, не включенных в официальный госреестр. Допускаю даже, что доносчики не желали смерти Николая Бадмаева, а хотели только помешать открытию новой клиники.

Сыновья Николая Николаевича стали врачами. Двое – докторами наук. Тибетской медицине посвятил себя лишь один, Андрей Николаевич, с которым мне тоже довелось познакомиться. Но отец не успел обучить его искусству диагностики по пульсу.

В 1972 году я познакомился и подружился с Галданом Ленхобоевичем Ленхобоевым. Он был действительным членом Географического общества СССР – за помощь академику А.П. Окладникову в открытии знаменитых наскальных рисунков; членом Союза художников СССР – за уникальные скульптуры из камня, которые выставлялись на международных выставках. Ленхобоев был заслуженным изобретателем РСФСР – за четыреста с лишним изобретений и усовершенствований и при этом более сорока лет проработал формовщиком в литейном цехе.

Живя в Бурятии, Ленхобоев в четыре года был взят в монастырь. Там по 16 часов в сутки он обучался искусству лекаря. Его руки художника идеально подходили для пульсовой диагностики. Когда после революции началась война с богами, были взорваны в с е буддистские храмы Бурятии. Лам-лекарей расстреливали из пулеметов. Мальчишку Галдана спрятали, а затем тайком устроили формовщиком на завод. Лишь выйдя на пенсию, Ленхобоев позволил себе заняться главным делом своей жизни – лечением средствами тибетской медицины. Он помнил все уроки, полученные в детстве.

Из дальних углов Бурятии к нему потянулись люди. Случались дни, когда он принимал до четырехсот человек. Это было возможно, потому что диагностика занимала у него 10 – 15 секунд и всегда была очень точной: я часами наблюдал его работу и опрашивал десятки людей. Ошибок в диагнозах не было. А потом ассистенты лекаря выдавали больным пронумерованные порошки.

Бурятский обком эту индивидуальную трудовую деятельность вскоре прикрыл. Однако сами обкомовцы продолжали лечиться у Ленхобоева (я тому свидетель). От них о тибетском медике узнали в Москве. Ленхобоева стали вызывать в «кремлевку». Я видел у него визитные карточки маршалов Г.К. Жукова и Р.Я. Малиновского, генконструктора А.С. Яковлева и других. Лечилась у него и литературно-художественная Москва.

Когда в Бурятии Ленхобоева стали особенно сильно прижимать, я вызвался поехать от «Литературной газеты» в Улан-Удэ, хотел подготовить очерк о возможностях тибетской медицины и тем самым защитить лекаря. Очерк отказались завизировать в обкоме, а следом и в ЦК – в том самом отделе, который регулярно вызывал Ленхобоева на консультации.

Как и Петр Бадмаев, Ленхобоев хотел открыть на свои средства клинику, мечтал об учениках с медицинскими дипломами. По всем пунктам следовал решительный отказ. Умер Галдан Ленхобоевич в возрасте 82 лет от травмы позвоночника...

Однажды я спросил его, почему же он не спас Жукова и Малиновского.

– Меня очень поздно вызывали, – ответил он. – Врачи тянули до последней минуты. Когда меня пригласили к Жукову первый раз, я ему помог. Он подарил мне визитную карточку со всеми телефонами: звони, сказал, если будет нужно. А второй раз я прилетел, когда уже ничего нельзя было сделать. То же с Малиновским.

Расскажу еще одну историю. Она приключилась в Улан-Удэ у меня на глазах. Из обкома на квартиру Ленхобоева приехал заведующий отделом науки.

– Галдан, дорогой! Из Москвы, из Союза композиторов, пришла телеграмма к нашим композиторам. Тяжело болеет... сейчас скажу кто: Шос-та-ко-вич. Герой труда. Они просят, чтобы ты его полечил.

– Хорошо. Пусть едет.

– Как едет? Мы уже ответили, что ты не можешь его принять: ты очень занят...

Я вмешался:

– Почему вы не разрешаете Шостаковичу приехать? Он же очень болен.

Завотделом, не стесняясь, поманил меня рукой и громко прошептал: «А вдруг он здесь умрет от порошков Галдана? Кто будет отвечать? Ведь Герой труда».

А Шостакович вскоре умер.

В 16 в., когда основанная знаменитым проповедником Цзонхавой (1357-1419) буддийская школа гэлук-па получила распространение в Монголии, ее приверженец, монгольский князь Алтан-хан, пригласил к себе настоятеля одного из самых влиятельных тибетских монастырей Соднам Джамцо (1543-1588) и даровал ему титул далай-ламы. Впоследствии этот титул был распространен и на двух предшественников Соднам Джамцо, наместников школы гэлук-па в Тибете (Гедун Дуб, 1391-1474, и Гедун Джамцо, 1475-1542). Со временем далай-лама, чья резиденция находилась в столице Тибета Лхасе во дворце Потала, сосредоточил высшую духовную и политическую власть и стал общепризнанным авторитетом для приверженцев ламаизма, сфера влияния которого кроме Тибета охватывала Монголию, Бурятию, Калмыкию, Туву и Бутан. По сложившейся на протяжении 14–15 вв. традиции глава буддисткой школы гэлук-па считался воплощением бодхисаттвы Авалокитешвары, который, согласно ламаистскому учению, отказался от полного просветления, чтобы осуществить на земле миссию по спасению всех живых существ. В дальнейшем земным воплощением Авалокитешвары стал считаться далай-лама. Как воплощение бодхисаттвы милосердия, он был призван осуществлять защиту верующих и покровительство им. Духовным наставником далай-ламы является Панчен-лама, воплощение будды Амитабы.

Годы жизни: Далай-лама I (1391-1474), Далай-лама II (1475-1541), Далай-лама III (1543-1588), Далай-лама IV (1589-1616), Далай-лама V (1617-1682), Далай-лама VI(1683-1706), Далай-лама VII (1708-1757), Далай-лама VIII (1758-1804), Далай-лама IX (1806-1815), Далай-лама X (1816-1837), Далай-лама XI (1838-1856), Далай-лама XII (1856-1875), Далай-лама XIII (1876-1933), Далай-лама XIV (1935)

Его Святейшество Далай Лама XIV Тэнзин Гьяцо (Океан Держатель Учения) родился 6 июля 1935 года (год Дерева Свиньи согласно тибетскому календарю) в маленькой деревне под названием Такцэр в районе Докхам на северо-востоке Тибета. Его отец Чойкьон Цэринг и мать Сонам Цомо (ее имя было в дальнейшем изменено на Дики Цэринг) были простыми крестьянами. При рождении ему было дано имя Лхамо Дхондруп. В своей автобиографии “Моя земля и мой народ” Его Святейшество пишет: “Если бы я родился в богатой аристократической семье, я бы не смог проникнуться чувствами и чаяниями беднейших тибетцев. Но благодаря своему простому происхождению я могу понять их, предвидеть их мысли, и именно поэтому я так сильно сострадаю им и всегда пытался сделать все, чтобы облегчить их долю.”

В 1909 году Далай-лама XIII, совершая паломничество по святым местам, посетил деревню Такцер. Он отметил красоту этого места и сказал, что хотел бы вернуться сюда вновь. В 1937 году, уже после кончины Далай-ламы XIII, в деревню Такцер прибыла особая группа лам, искавшая его новое воплощение. После соответствующих испытаний двухлетний Лхамо Дхондруп был признан реинкарнацией своего предшественника.

Далай-ламы являются воплощениями на земле Ченрезига, Будды Сострадания; они рождаются здесь, чтобы служить людям. Признанный Далай-ламой Лхамо Дхондруб получил новое имя - Джецун Джампел Нгаванг Йеше Тензин Гьяцо. Среди возможных переводов этих многочисленных эпитетов: «Святой», «Нежная слава», «Великомилосердный», «Защитник веры», «Океан мудрости». Тибетцы обычно называют его Йеше Норбу - «Всеисполняющая драгоценность» или просто Кундун - «Присутствие».

Далай-лама XIV был возведен на трон 22 февраля 1940 года в Лхасе, столице Тибета. После вторжения в Тибет китайских коммунистов в 1949-50х годах он в течение девяти лет предпринимал попытки мирного сосуществования с китайскими властями. Не заручившись поддержкой Пекина, он был вынужден оставить Лхасу в ночь на 17 марта 1959 года, чтобы найти пристанище в Индии.

Далай-лама обучался по традиционной тибетской системе, у него было два официальных наставника - Линг Ринпоче и Триджанг Ринпоче. В программу обучения входили «пять больших наук» (логика, тибетское искусство и культура, санскрит, медицина, буддийская философия) и «пять малых» (поэзия, музыка и драматическое искусство, астрология и словесность).

Далай-лама приступил к учебным занятиям в шестилетнем возрасте и завершил обучение в двадцать пять лет, получив высшую ученую степень геше лхарамба (доктора буддийской философии). В двадцать четыре года он сдал предварительные экзамены в трех главных монастырских университетах Тибета: Дрепунге, Сера и Гандене. Финальные экзамены состоялись в главном храме Лхасы во время ежегодного молитвенного фестиваля Монлам зимой 1959 года. Они проходили в присутствии 20 000 ученых-монахов.

17 ноября 1950, после вступления в Тибет войск народно-освободительной армии Китая, Его Святейшество, которому было тогда всего 16 лет, был вынужден принять на себя политические полномочия, став главой государства и правительства.

В 1954 он едет в Пекин для проведения мирных переговоров с Мао Цзе-дуном и другими китайскими лидерами, в том числе с Джоу Эн-лаем и Дэн Сяо-пином. В 1956, посещая Индию в рамках празднования 2500-летия со дня рождения Будды, он проводит ряд встреч с премьер-министром Индии Джавахарлалом Неру и премьер-министром Китая Джоу Эн-лаем для обсуждения обострения ситуации в Тибете.

Его усилия по мирному урегулированию тибето-китайского конфликта были сведены на нет жесткой политикой Пекина в восточном Тибете, которая повлекла за собой народные волнения.

Движение сопротивления быстро распространилось и в другие части Тибета. 10 марта 1959 года в столице Тибета, Лхасе, вспыхнуло беспрецедентное по своему размаху восстание. Его участники требовали Китай уйти из Тибета и утверждали независимость своей страны. Тибетское народное восстание было жестоко подавлено китайской армией. Его Святейшество покинул Тибет и получил политическое убежище в Индии. За ним в изгнание последовало около 80 тысяч тибетцев. С 1960 года Далай-лама проживает в индийском городке Дхарамсала, которую называют «маленькой Лхасой». Там расположена штаб-квартира тибетского правительства в изгнании.

В первые годы изгнания Его Святейшество неоднократно обращался в Организацию Объединенных Наций с просьбой о содействии в разрешении тибетского вопроса. В результате Генеральной Ассамблеей ООН было принято три резолюции (в 1959, 1961 и 1965), призывающих Китай уважать права человека в Тибете и стремление тибетцев к самоопределению. Сформировав новое тибетское правительство в изгнании, Его Святейшество видел первоочередную задачу в выживании тибетцев в изгнании и спасении их культуры. Для этой цели были основаны поселения тибетских беженцев, основным занятием стало сельское хозяйство. Экономическое развитие и создание системы образования способствовало воспитанию нового поколения тибетских детей, прекрасно знающих свой язык, историю, религию и культуру. В 1959 году был создан Тибетский институт драматических искусств (TIPA), а также Центральный институт высшей тибетологии - высшее учебное заведение для тибетцев, проживающих в Индии. Для сохранения обширного собрания учений тибетского буддизма - основы тибетского образа жизни, в изгнании было воссоздано свыше 200 монастырей.

В 1963 году Его Святейшество провозгласил демократическую конституцию, основанную на буддийских принципах и Всеобщей декларации прав человека как модель будущего свободного Тибета. Сегодня тибетский парламент формируется на основе выборов. Его Святейшество постоянно подчеркивает необходимость демократизации тибетской администрации и неоднократно заявлял, что после разрешения тибетского вопроса он не будет занимать какого бы то ни было политического поста.

1987 году на Совещании Конгресса США по правам человека Далай-лама выдвинул «План мира из пяти пунктов» как первый шаг по созданию в Тибете зоны мира. План предусматривал прекращение массового переселения китайцев в Тибет, восстановление основополагающих прав человека и демократических свобод, прекращение использования Китаем территории Тибета как места для производства ядерного оружия и захоронения ядерных отходов, а также начало серьезных переговоров о будущем Тибета.

15 июня 1988 года в Страсбурге он выдвинул расширенный вариант «Плана из пяти пунктов», предложив демократическое самоуправление в Тибете «в сотрудничестве с Китайской Народной Республикой».

2 сентября 1991 года тибетское правительство в изгнании объявляет страсбургское предложение недействительным в силу закрытости и негативного настроя китайского руководства по отношению к выдвинутым в Страсбурге предложениям.

9 октября 1991 года выступая в Йельском университете в США, Его Святейшество сказал, что хотел бы посетить Тибет, чтобы собственноручно оценить сложившуюся политическую ситуацию. «Я очень беспокоюсь, - сказал он, - что эта взрывоопасная ситуация может повлечь за собой вспышки насилия. Я хочу сделать всё, что в моих силах, дабы это предотвратить... Мой визит стал бы новой возможностью для достижения понимания и создания основы для выработки решения путем переговоров».

С 1967 года Его Святейшество Далай-лама предпринял ряд путешествий по всем пяти континентам и к настоящему моменту побывал уже в 46 странах мира. Россию Его Святейшество посетил уже семь раз: трижды в советский период - в 1979, 1982 и 1986 годах; позднее, в 1991 и 1992 годах он посетил традиционные буддийские республики: Бурятию и Агинский Автономный Округ, Туву и Калмыкию. В 1994 году вновь побывал в Москве, и 1996 году посетил Москву по дороге в Монголию. В ноябре 2004 года, после десятилетнего перерыва, Его Святейшество прибыл с кратким пастырским визитом в буддийскую республику Калмыкия.

Его Святейшество Далай-лама встречался Папой Римским Павлом VI в Ватикане в 1973 году. На пресс-конференции в Риме в 1980 он выразил надежду на встречу с Иоанном Павлом II: «Мы живем в период колоссального кризиса, в период событий, сотрясающих мир. Невозможно обрести душевный покой, если нет гарантий безопасности и гармонии в отношениях между народами. Вот почему с верой и надеждой я жду встречи со Святейшим Отцом, дабы обменяться идеями и чувствами и выслушать его суждение о том, как можем мы открыть дверь к миру и покою в отношениях между народами».

Далай-лама встречался с Папой Римским Иоанном Павлом II в Ватикане в 1980, 1982, 1990, 1996 и 1999. В 1981 Его Святейшество беседовал с епископом Кентерберийским Робертом Ранси и другими лидерами англиканской церкви в Лондоне. Он также встретился с лидерами исламской, римской католической и иудейской церкви и выступил на конгрессе мировых религий, где в его честь была проведена межконфессиональная служба.

«Я всегда верю, - говорил он, - что гораздо лучше, если у нас будет широкое разнообразие религий, широкое разнообразие философий, нежели одна религия или философия. Это необходимо в силу того, что у людей разные ментальные наклонности. У каждой религии есть свои уникальные идеи и методы. Изучая их, мы обогатим собственную веру».

С 1973 года, когда Его Святейшество впервые посетил страны запада, многие зарубежные институты и университеты присуждали ему награды и почетные ученые степени в знак признания его блестящих трудов по буддийской философии и активной пропаганды межрелигиозного диалога, решения международных конфликтов, вопросов, связанных с нарушением прав человека и загрязнением окружающей среды.

Вручая Его Святейшеству премию имени Рауля Валленберга (совещание Конгресса США по правам человека), конгрессмен Том Лантос отметил: «Мужественная борьба Его Святейшества Далай-ламы свидетельствует о том, что он является ведущим лидером в борьбе за права человека и мир во всем мире. Его неиссякаемое стремление положить конец страданию тибетского народа посредством мирных переговоров и политики примирения требует колоссального мужества и жертвенности».

Среди многочисленных премий и наград, присужденных Его Святейшеству за его заслуги в борьбе за мир и соблюдение прав человека: филиппинская премия Магсейсея (известная как «Нобелевская премия Азии»); гуманитарная премия имени Альберта Швейцера (Нью-Йорк, США); премия имени доктора Леопольда Лукаса (Германия); «Премия памяти» (фонд Даниэля Миттерана, Франция); «Награда за лидерство в области миротворческой деятельности» (фонд «Ядерного век», США); награда «За мир и объединение» (Национальная мирная конференция, Нью-Дели, Индия) и Первая премия Фонда Сарториуса (Германия).

Решение норвежского Нобелевского комитета присудить Премию мира Его Святейшеству Далай-ламе вызвало одобрение всего мирового сообщества (за исключением Китая). Комитет подчеркнул, что «Далай-лама в своей борьбе за освобождение Тибета неуклонно выступает против применения насилия. Он призывает к поиску мирного решения, основанного на терпимости и взаимном уважении, с целью сохранения исторического и культурного наследия своего народа».

10 декабря 1989 года Его Святейшества Далай-лама принял Нобелевскую премию от имени всех, кто подвергается гонениям, всех, кто борется за свободу и трудится во имя мира во всем мире, а также от имени тибетского народа. «Эта премия, - заявил Его Святейшество, - подтверждает нашу убежденность в том, что оружием правды, мужества и решимости Тибет добьется освобождения. Наша борьба должна быть ненасильственной и свободной от ненависти».

Его Святейшество также направил слова поддержки возглавляемому студентами демократическому движению в Китае: «В июне этого года народное демократическое движение в Китае было жестоко подавлено. Но я не думаю, что демонстрации протеста не принесли плодов, ибо дух свободы вновь ворвался сердца китайского народа, и Китай не сможет устоять перед этим духом свободы, захлестнувшим сегодня многие части мира. Мужественные студенты и их сторонники показали китайскому руководству и всему миру лицо подлинного гуманизма, присущее этой великой нации».

Его Святейшество часто говорит: «Я - всего лишь простой буддийский монах, не больше, не меньше». Он ведет жизнь буддийского монаха. В Дхарамсале он просыпается в 4 утра, медитирует, читает молитвы и выдерживает жесткий график официальных встреч, аудиенций, религиозных учений и церемоний. Каждый свой день он завершает молитвой. Отвечая на вопрос об источнике своего вдохновения, он часто приводит свое любимое четверостишие из труда прославленного буддийского святого Шантидевы:

Покуда длится пространство,
Покуда живые живут,
Пусть в мире и я останусь
Страданий рассеивать мглу.

А в данной статье поговорим об основах — о тибетском буддизме — философии, теории и практике. И кто знает — вдруг найдём какой-нибудь практический вывод.

Тибетский буддизм, тантра и Далай Лама — можно сказать, что они родственники. Так, тибетский буддизм создавался, чтобы очистить существенно исказившиеся теоретические основы и практику существовавшего на то время буддизма. Но начнём с начала и разберёмся с терминами.

Далай-ламы — линия передачи (тулку) в тибетском буддизме школы гелуг. В 1578 г. правитель монголов-тумэтов Алтан-хан вместе со своим народом принял буддизм от одного из высших лам школы Гэлуг и дал ему титул Далай-лама. По представлениям тибетского буддизма, Далай-ламы являются инкарнацией бодхисаттвы сострадания.

Гэлуг, также Гелуг — традиция буддийского монастырского образования и ритуальной практики, основанная в Тибете ламой Чже Цонкапой (1357—1419). Более известна в монголоязычном мире как «жёлтая вера» (монг. шарын шашин). «Далай» означает в монгольском языке «океан», «лама» (bla ma) в тибетском эквивалентно санскритскому «гуру», и имеет значения «учитель» или «монах».

Уникальным для тибетского буддизма является начавшаяся в XIII веке традиция передачи как учения, так и духовной и светской власти в рамках линий перерождений (тулку) видных буддийских деятелей. Это резко отличает тибетскую цивилизацию от других, где преобладают такие способы избрания лидеров, как наследственный и выборный. В своём развитии данная идея привела к объединению духовной и светской власти в линии Далай-лам.

Начиная с XVII века вплоть до 1959 года Далай-ламы имели титул правителя Тибета, руководя страной из Лхасы. Далай-лама претендует на то, чтобы считаться также главой всего тибетского буддизма, хотя это и вызывает вполне законную оппозицию в трёх остальных школах. которые имеют своих признанных лидеров, независимых от Далай ламы и Гэлугпы. Но как бы то ни было, Далай Лама выбирается на основе линии перерождений.

После смерти Далай-ламы монахи организуют поиски его следующей инкарнации (тулку, тиб. sprul sku), маленького ребёнка, который должен обладать определёнными признаками и пройти тесты. Поиск занимает обычно несколько лет. Затем ребёнок отправляется во Лхасу, где проходит обучение под руководством опытных лам. Основную роль в признании Далай-ламы играет Панчен-лама.

Панчен-лама — второй по рангу лама после Далай-ламы в школе Гелуг тибетского буддизма. Панчен-ламы — линия перерождений (тулку), существующая с начала XVII века. Представители этой линии считаются эманациями будды Амитабхи. «Панчен-лама» означает «великий учёный», от санскритского paṇḍit (пандит, учёный) и тибетского chen (великий).

Панчен-лама несёт частичную ответственность за нахождение реинкарнации следующего Далай-ламы, и наоборот. При этом поиск следующей реинкарнации является вопросом сугубо религиозным, связанным со сложными ритуалами и выработанными традициями. При поиске Панчен-ламы окончательное решение должен принимать Далай-лама.

В 1959 году, после того как в У-Цанг вошли войска НОАК и Далай-лама XIV бежал в Индию, Панчен-лама X стал главной политической фигурой в Тибете. Однако спустя девять лет он был посажен в китайскую тюрьму, и освобождён в 1977 г., при этом до 1982 г. он содержался в Пекине под домашним арестом. В 1983 г. он женился на китаянке, у него родилась дочь. Для ламы школы Гелуг такое поведение является необычным. В 1989 г., находясь в Шигадзе, он неожиданно умер в возрасте 51 года. Известно, что перед этим он произнёс речь с осуждением китайской оккупации Тибета. Некоторые организации критиковали его, называя китайской марионеткой, однако Далай-лама и большинство буддийских лам и учёных считали, что он делал всё возможное, попав в трудную ситуацию и пытаясь помочь людям.

14 мая 1995 года Далай-лама объявил новым Панчен-ламой шестилетнего Гендуна Чокьи Ньиму. Китайское правительство немедленно отреагировало, и "назначило" другого ребёнка — Гьялцэна Норбу, а Гендун Чокьи Ньима был взят «под защиту» властями КНР, его местонахождение с тех пор неизвестно. Большинство верующих не признает Гьялцэна Норбу подлинным Панчен-ламой, т.к. вся система "назначений" высших лам партийными чиновниками КНР грубо противоречит религиозным канонам.

Таким образом, правительство Китая, несмотря на отсутствие какого-либо духовного статуса, пытается взять на себя процедуру выборов новой реинкарнации, опираясь на прецедент во время правления императора Хунли династии Цин, который применял процедуру выборов Далай-лам и Панчен-лам с помощью жребия, золотой урны и шариков с именами. Недавно такую практику применили для назначения Панчен-ламы, которые теперь должен якобы обладать полномочиями для избрания нового Далай-ламы. Возможность такой подтасовки по политическим мотивам после смерти Далай-ламы вызывает опасения тибетцев.

Далай-лама XIV заявил, что новый Далай-лама не будет рождён на территории Китайской Народной Республики, и вполне возможно вообще не будет перерождён. Однако, он обратил внимание, что ему нужно будет продолжать незаконченную работу, и если ситуация на Тибете не изменится, он всё-таки переродится. Он отмечал, что институт Далай-лам уже выполнил свои цели и может прекратиться.

Итак, Далай Лама — линия передачи власти в школе гэлуг тибетского буддизма. Непосредственным источником вдохновения для традиции Гэлуг стала традиция тибетского буддизма Кадампа. Тогда как нравственные и этические нормы были введены монахом Чжэ Цонгкхапой.

Одной из главных целей письменных трудов, учений и практики Чжэ Цонгкхапы было очищение тибетского буддизма. Его очень беспокоили нарушения монашеской дисциплины , которые к тому времени стали обычным явлением в монастырях Тибета, неверные толкования Дхармы, а также деградация тантрической практики. В особенности он критиковал распространившиеся среди тибетских тантриков сексуальные практики , что, по его мнению, было несовместимо с высокими монашескими идеалами, о которых учил Будда.

В традиции Гэлуг особое внимание уделяется нравственности, монашеская дисциплина рассматривается как идеальная основа для религиозного образования и практики. Вследствие этого подавляющее большинство гэлугпинских лам — монахи, а наставник-мирянин в этой традиции — большая редкость. Кроме того, в традиции считается, что серьёзная философская подготовка является необходимой предпосылкой для эффективной медитации, а, следовательно, как Тантра, так и Сутра (своды философских текстов в виде диалогов) подвергаются всестороннему анализу в ходе философских диспутов.

Теперь в тибетском буддизме тантра — это один из путей просветления, связанный с практикой пограничных состояний, просветлённых состояний, смерти и промежуточных состояний между смертью и следующим рождением. Тантра понимается как практика достижения окончательного результата («плода») — состояния Будды.

Занятия тантрой, индивидуальные и коллективные, могут осуществляться только под руководством гуру — опытного ламы. Некоторые ритуалы и символы выглядят с точки зрения посторонних страшными или отталкивающими, поэтому для занятий тантрой требуется посвящение учителя и подробные объяснения. Разглашение или популяризация деталей тантрической практики не принята, система посвящений предназначена для защиты учения от профанации, а также передачи важнейших наставлений и создания у практикующего связи с линий преемственности.

Кстати, одна из наиболее известных тантр — это тантра, в тибетской традиции считающаяся вершиной тайн Ваджраяны (тантрического направления в буддизме). Инициацию Калачакры осуществляют несколько учителей, наиболее известна инициация, проводимая Далай-ламой.

Инициация Далай-ламы проводится при большом скоплении народа (до 200 000 человек), нередко более десяти тысяч человек и сопровождается детальным объяснением учения, длящимся более недели.

Несмотря на массовость, Калачакра считается сложной практикой, и не ожидается, что все присутствующие смогут её принять и освоить.

Таким образом, тибетский буддизм, тантра и Далай Лама обЪединены в единое целое.

И когда вы в следующий раз посмотрите на обЪявление "Изучаем тантрический секс" на заборе — вспомните эту статью. И посмейтесь наивности тех, кто надеется чего-то достичь таким странным, далёким от действительных источников, способом.