Экс-премьер израиля ариэль шарон скончался после восьми лет в коме. Шарон, ариэль - биография

Отрывок, характеризующий Шарон, Ариэль

– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.

Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d"en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.

К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu"ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.

Главная международная новость - сегодня скончался бывший премьер-министр Израиля Ариэль Шарон. Непосредственный участник становления израильского государства, последние восемь лет он находился в коме. Соболезнования в связи с кончиной Шарона направил Владимир Путин. В своей телеграмме Президент назвал его последовательным сторонником дружественных отношений с Россией.

На входе клиники Тель-Ашомер в Раматгане собрались десятки журналистов ведущих мировых редакций. Ажиотаж такой, словно перед началом большой пресс-конференции.

Он умер в Шаббат - день, особый для любого иудея. Сыновья уже опровергли слухи об отключении Шарона от аппаратов жизнеобеспечения. После восьми лет комы у экс-премьера, так и не пришедшего в сознание, остановилось сердце.

"Вот и всё, его больше нет. Он ушёл тогда, когда захотел уйти. Мы благодарны всем людям в Израиле и в мире, которые молились за него", - сказал Гилад Шарон, сын Ариэля Шарона.

Уже в 14 лет он с оружием в руках защищал еврейские поселения. Шарону с детства прочили военную карьеру. Ведь даже его предки родом из Российской империи служили в царской армии.

Об Ариэле Шароне заговорили после Войны Судного дня 1973 года, когда его танковая дивизия, форсировала Суэцкий канал и, зайдя в тыл египетской армии, нанесла сокрушительный удар, который решил исход, казалось, уже проигранной войны.

"Я видел отступающих солдат - они шли по пустыне. Мне запомнился молодой офицер, он посмотрел на меня и все время повторял, как будто бы сам не верил в то, что говорил: "Мы не можем остановить египтян, не можем", - рассказывал Ариэль Шарон.

Невероятно популярный в армии, Шарон - уже политик - через четыре года становится министром обороны и лично возглавляет войска во время похода на Ливан. Но и при нем же была резня в палестинских лагерях Сабра и Шатила, за которую Шарона судили и в итоге пожизненно запретили занимать пост министра обороны. Но в 2001-м он - уже премьер. В тяжелые времена началась вторая Интифада - по сути, война палестинских арабов против государства Израиль.

На сотни терактов израильтяне ответили точечными ударами, появился разделительный барьер между Израилем и Западным берегом реки Иордан. Большим успехом Шарон считал ликвидацию шейха Ясина, основателя и духовного лидера движения ХАМАС.

"Государство Израиль уничтожило главного вдохновителя палестинских террористов и убийц. Он призывал убивать евреев просто за то, что они евреи. В этом была его идеология. Я высоко оцениванию действия сил обороны в этой операции и хочу подчеркнуть: война с терроризмом будет продолжаться", - заявил Ариэль Шарон.

Волна террора пошла на убыль, и Шарон задумался о мирном размежевании с палестинцами - выводе войск и поселений из Сектора Газа, хотя сам же считался когда-то главным идеологом расширения еврейских районов на арабских территориях. Недовольных было так много, что Шарон ушел из своей партии и создал новую. В 2005-м она готовилась к досрочным выборам, когда у ее лидера случился микроинсульт. Через месяц - повторный удар. Шарон впал в кому, но партия Шарона победила на выборах.

Многие отмечают: нынешние переговоры израильских лидеров с палестинскими были бы невозможны без политических завоеваний Шарона, человека, которого соратники называли Бульдозер за прямоту, упорство и решительность.


ПО ПРОЗВИЩУ "АРИК-БУЛЬДОЗЕР"

Мало про кого из нынешних политиков Израиля можно сказать, что им свойственны "внутренние противоречия". Один из них - лидер правого блока "Ликуд" Ариель Шарон.

Этот располневший человек среднего роста с горящими глазами временами вызывает к себе сильные симпатии и антипатии одновременно со стороны различных слоев общества. Причина тому - его позиции в политических и военных вопросах. По мнению многих наблюдателей, сегодня он представляет собой (даже в цивильном костюме) "ястреба" в военной форме.

"Арик-бульдозер" (так называют Шарона соратники по партии) - участник всех войн, которые вел Израиль за 50 лет своего существования. В свое время он был самым молодым полковником в ЦАХАЛе (Армия обороны Израиля). Он прошел путь от ефрейтора до генерала. Занимал должности министров сельского хозяйства, обороны, промышленности, строительства, инфраструктуры и, наконец, министром иностранных дел.

Многие израильтяне считают его национальным героем и даже символом Израиля.

Ариель Шейнерман появился на свет в 1928 году в семье выходцев из Центральной Европы. Родители жили на ферме к северу от Тель-Авива и воспитывали сына на социалистических догмах. Позже он взял себе имя на иврите - Шарон и всю жизнь провел в среде лейбористов, где доминировали идеи сионизма.

В 14 лет вступил в "Хагану" ("Оборона") - подпольную военную организацию еврейских поселенцев Палестины. В 1947 году, до провозглашения государства Израиль, был мобилизован англичанами в полицию.

Когда в 1948 году началась первая арабо-израильская война (в Израиле ее называют "Войной за независимость") Шарон, не закончив учебу на агронома, ушел на фронт. Дважды был тяжело ранен, но всегда возвращался в строй.

В возрасте 22 лет он стал командиром разведывательного подразделения. Но покомандовать почти не пришлось: его отправили на два года в Еврейский университет, где он изучал историю и проблемы Востока.

После завершения учебы в 1953 году ему поручили сформировать специальное подразделение "101". Оно стало прообразом "Сайерет Маткаль" - элитных частей спецназа при генеральном штабе ЦАХАЛа. Созданное как ответ палестинским террористам, это подразделение, наводившее ужас, насчитывало всего 45 человек и просуществовало недолго. Но, по словам Шарона, "эти пять месяцев оказали решающее воздействие на борьбу Израиля с терроризмом".

Наша группа всегда была готова нанести ответный удар, - вспоминал позднее Шарон, который водил своих "командос" на арабские территории с карательными рейдами.

Боевики этого подразделения были грубы, жестоки и... обожали своего командира. В тот период он много узнал об особенностях арабов и способах борьбы с ними. Это оказало решающее влияние на его мировоззрение и подход к проблемам арабо-израильского конфликта, что в свою очередь сказалось на точке зрения Шарона по вопросу, какой должна быть реакция Израиля на террористические действия арабов.

На практике его взгляды нашли свое выражение во время акций возмездия, проводившихся в период, предшествовавший Синайской кампании 1956 года. Некоторыми из этих акций он руководил лично. Кроме того, командовал парашютными частями, принимавшими участие в операциях.

Самая бесславная страница в истории подразделения "101" подразделения связана с рейдом на иорданскую деревню Киббия ночью 14 октября 1953 года. В ответ на убийство еврейской женщины и ее двоих детей боевики Шарона при поддержке регулярных частей вошли в деревню, имея с собой большое количество взрывчатки. Они взорвали 50 домов. Большая часть из 1500 жителей разбежались, но в результате взрывов погибли 69 человек, включая прятавшихся в домах женщин и детей.

Через несколько лет после этого инцидента, вызвавшего сильный международный резонанс, Шарон говорил о нем как о "случайной трагедии", которая привела к потерям среди гражданского населения. Однако этот инцидент не повредил репутации будущего генерала.

Во время Синайской кампании он был командиром парашютной бригады. Сразу же после окончания военных действий его направили в Англию на учебу в командно-штабной колледж.

Возвратившись в Израиль, Шарон в течение некоторого времени участвовал в руководстве работой по организации боевой подготовки. Потом перешел в бронетанковые войска и в 1962-м году был назначен командиром бронетанковой бригады.

Через два года его назначают начальником отдела боевой подготовки генерального штаба. Некоторое время спустя он вновь берет учебный отпуск и изучает юриспруденцию в Тель-Авивском университете.

Во время "шестидневной войны", начавшейся 5 июня 1967 года, Шарон возглавлял бронетанковое соединение, прорвавшее позиции египетских войск. Через год, почувствовав, что темп его продвижения по служебной лестнице замедлился, он стал подумывать об уходе в отставку.

Перед выборами в кнессет (израильский парламент) в 1969 году у него появилась идея активно включиться в политическую жизнь. "Либералы" пожелали выставить его кандидатуру в качестве "своего генерала". Особенно муссировалась идея включения его имени под первым номером в список блока "Гахал" на выборах в муниципалитет Тель-Авива.

Но Шарон не ушел из армии, когда ему пообещали выдвижение на одну из высших должностей. В том же 1969 году он был назначен командующим войсками Южного военного округа - самого важного в тот период.

Сторонник концепции агрессивной обороны, Шарон выразил несогласие с позиционной обороной вдоль Суэцкого канала, основой которой были укрепления "линии Барлева". Как большинство танкистов, он предпочитал подвижную оборону с использованием танков и отстаивал необходимость сочетания такой обороны с атаками в глубину территории противника. В период "войны на истощение" (1970-1972 г.г.) он командовал несколькими подобными операциями по ту сторону египетских позиций вдоль канала.

Вскоре Шарон был назначен командующим парашютно-десантными войсками с неплохой перспективой стать со временем начальником генерального штаба. Его парашютисты не только прыгали с самолетов. Он называл их "нетрадиционными антитеррористическими силами", которые в 1971 году предприняли попытку ликвидации терроризма на оккупированной территории сектора Газа.

Израильтяне переодевались в арабскую одежду и иногда с целью проникновения в палестинское подполье выдавали себя за борцов арабского сопротивления. За 7 месяцев, по подсчетам самого Шарона, его люди убили 104 и арестовали 172 палестинца. Причем, они действовали самыми жестокими методами. Коллективные наказания, высылки, экономическое давление - все это, в сочетании с его бульдожьим упорством Шарона, привело к положительным результатам.

Но ему так и не удалось занять (и, пожалуй, к счастью) высший армейский пост - начальника генерального штаба. У него было много друзей, но еще больше врагов. По иронии судьбы разочарованный Шарон вышел в отставку за месяц до начала войны "Йом Киппур" (Судный день) в 1973 году.

Однако с началом боевых действий он немедленно вернулся на военную службу. Он помог израильской армии преодолеть неудачи начального периода и глубоко продвинулся на территории Синайского полуострова, где его застало прекращение огня.

После этого Шарон решил конвертировать свой военный успех в политический капитал. В лейбористской партии уже было достаточно много генералов, и он решил подобрать себе такую партию, где мог бы играть первую скрипку. Он стал членом либеральной партии, бывшей, несмотря на свое название, партией правого толка.

С неукротимой энергией Шарон сумел в короткий срок убедить руководителей нескольких разрозненных правых оппозиционных групп объединиться под одной "крышей", которая получила название "Ликуд", что на иврите означает "объединение" или "единство". Не прошло и четырех лет, как Шарон стал свидетелем прихода к власти созданного им блока.

После победы "Ликуда" на выборах 1977 года он занялся совершенствованием тактики политических баталий в правительственной бюрократии. Со своим опытом военного он отлично понимал важность и необходимость контроля над разведывательным сообществом. Разведка дает информацию, а информация означает власть. Отставному генералу разведка представлялась как государство в государстве, со своей внешней политикой, способное оказывать влияние на внутреннюю и оборонную политику. Поэтому Шарон проявлял особый интерес к достижению такой автономии.

Он предложил премьер-министру Менахему Бегину создать новый правительственный орган - министерство по разведке. Себя, разумеется, он видел в кресле министра. Бегин отверг предложение Шарона, назначив его министром сельского хозяйства.

Но надо знать Шарона. Он использовал этот пост для перехода в наступление. Он нашел средства для строительства израильских поселений на оккупированных территориях, которые он называл "фактами на земле". Таким образом он бросал вызов всему миру, считавшему неизбежным возврат арабам захваченных территорий.

После второй победы "Ликуда" на выборах в 1981 году премьер-министр Бегин все-таки назначил Шарона на пост министра обороны. Правда, он больше года продержал его на посту министра сельского хозяйства, забрав портфель министра обороны себе. Бегин говорил (то ли в шутку, то ли всерьез), что как только Шарон станет министром обороны, он окружит резиденцию главы правительства танками.

Для "Арика-бульдозера" пост министра обороны был заветной мечтой. Но не пределом. Он не оставлял надежды прибрать к рукам разведсообщество.

Ему уже удалось убедить Бегина назначить своего старого приятеля Рафи Эйтана на пост советника премьера по борьбе с терроризмом. Он был опытным разведчиком, крупным достижением которого было участие в операции по похищению в 1960 году нацистского преступника Адольфа Эйхмана.

Чувствуя уверенность в своих силах, Шарон проявлял заинтересованность в разработке новых формулировок в области внешней и оборонной политике. В декабре 1981 года новый министр обороны выступил с программной речью, в которой провозгласил, что оборонительные интересы Израиля выходят далеко за пределы зоны непосредственной конфронтации с соседними арабскими странами, и включают Пакистан, Северную Африку и даже более отдаленные районы Африканского континента.

Причем Шарон не ограничился словами. Он пытался реализовать свои взгляды через различные военные и внешнеполитические проекты.

Почитатели "Арика-бульдозера" утверждают, что он создан из несокрушимого материала. Враги же считают его наглым, хвастливым, лживым и безответственным. Но справедливости ради следует сказать, что его военные способности никогда не ставились под сомнение. Сражения, которыми он руководил, изучаются в военных академиях.

Но, созданный, чтобы повелевать, Шарон совсем не умеет повиноваться. Поэтому его военная карьера не раз висела на волоске. В командных кругах у него сложилась репутация тяжелого, трудно выносимого человека. Он умудрился поссориться с двумя начальниками генерального штаба - Хаимом Ласковым и Моше Даяном.

В одном из интервью Шарон так сформулировал свои принципы: "У меня три критерия оценки каждого приказа, который я получаю. Первый и самый главный - это благо государства. Второй - мой долг по отношению к моим солдатам. И, наконец, третий - это моя обязанность выполнять приказы главного командования".

Весьма странные отношения сложились у первого премьер-министра Израиля Давида Бен-Гуриона с Шароном. Двери "Старика" (как называли премьера его соратники) были всегда открыты для молодого майора. И он часто приходил к главе правительства, чтобы излить душу после очередного конфликта с генералами. Бен Гурион любил Шарона, воплощавшего в его глазах облик нового Израиля.

Сегодня Шарон - лидер оппозиции. Он не скрывает, что намеревается претендовать на пост премьер-министра страны.

Он живет на своей родовой ферме неподалеку от Тель-Авива. Перед его домом степенно расхаживают гуси. У него уникальная коллекция всевозможной конской сбруи.

В момент откровенности Шарон однажды признался:

Прежде всего я - еврей. Поэтому все, что я делал и делаю для еврейского государства и народа, не может быть мне в тягость. Я люблю эту землю, мой дом, мою семью, жену. Люблю эти деревья, цветы, животных, птиц. Моя сила от всего этого. Им (очевидно арабам -К. К.) никогда меня не победить.

- (Sharon Ariel) (р. 1928, пос. Кефар Малал, близ Тель Авива), израильский военный и государственный деятель, лидер партии «Ликуд», в 2001 2006 премьер министр Израиля. Родился в семье эмигрантов из Центральной Европы. С четырнадцати лет в рядах… … Энциклопедический словарь

Ариэль Шарон אריאל אריק שרון … Википедия

Ариэль: Ариэль (ангел) имя ангела в иудаизме. Ариэль (ВИА) советский вокально инструментальный ансамбль, работающий в Челябинске. Ариэль (город) израильский город, расположенный на Западном берегу реки Иордан. Ариэль (премия) мексиканская… … Википедия

Шарон: Шарон, Ариэль (р. 1928) премьер министр Израиля (2001 2006). Долина Шарон (Сарон) плодородная равнинная местность, долина в центральном Израиле. Шарон разновидность хурмы восточной с низким содержанием танинов,… … Википедия

Ариэль Шарон - земледелец, овцевод и генерал - Ариэль Шарон (Шейнерман) родился 26 февраля 1928 года в Палестине в деревне Кфар Маляль в семье выходцев из Российской империи. В 14 летнем возрасте вступил в военизированную подпольную организацию "Хагана". Принимал участие в арабо… … Энциклопедия ньюсмейкеров

Ариэль: Ариэль город в Самарии, Израиль. Ариэль спутник планеты Урана. Ариэль фантастический роман А. Р. Беляева. Ариэль (Ariel) марка стирального порошка фирмы «Procter Gamble». Ариэль (ангел) имя ангела в … Википедия

Ариэль Шарон - Биография Ариэля Шарона Ариэль Шарон (Шейнерман) родился 26 февраля 1928 года в Палестине в деревне Кфар Маляль в семье выходцев из Российской империи. В 14 летнем возрасте вступил в военизированную подпольную организацию Хагана. В 1948 году,… … Энциклопедия ньюсмейкеров

Проверить нейтральность. На странице обсуждения должны быть подробности. У этого термина существуют и другие значения, см. Ариэль … Википедия

- … Википедия

Книги

  • Ариэль Шарон , Боровой Яков Львович. 288 стр. Ариэль Шарон первая и единственная в России книга об одной из ярких и противоречивых личностей современности. Автор книги долгое время работал на Ближнем Востоке: посетил большинство…
  • Ариэль Шарон , Яков Боровой. "Ариэль Шарон" - первая и единственная в России книга об одной из ярких и противоречивых личностей современности. Автор книги Яков Боровой долгое время работал на Ближнем Востоке: посетил…
  • Ариэль Шарон. Война и жизнь израильского премьер-министра , Петр Люкимсон. Петр Люкимсон – известный израильский журналист и писатель, автор многочисленных сенсационных журналистских расследований, в том числе в области политики. Он нераз подвергал А. Шарона…

Происхождение

Предки Ариэля Шарона происходили из Российской империи. Его дед Мордехай Шейнерман родился и вырос Брест-Литовске в семье кантониста, прадед Ариэля Шарона 25 лет прослужил в царской армии и в награду за долгую службу получил кусок земли. Мордехай Шейнерман был убежденным сионистом и стал одним из основателей сионистской организации в родном Брест-Литовске. Также он был дружен с Зеэвом Бегиным, отцом будущего премьер-министра Израиля Менахема Бегина, который также был сионистом и основателем сионистской организации города. Дед Шарона и отец Бегина были депутатами первых сионистских конгрессов. В 1910 году Шейнерман с семьёй перебирается на постоянное место жительства в Палестину. Здесь он поселяется в сельскохозяйственном поселении Реховот и устраивается на работу учителем. В Палестине семья прожила 2 года, после чего вернулась в Россию из-за тяжелых условий и нехватки денег.

В 1914 году началась Первая мировая война, и власти Российской империи издали указ о выселении всех евреев из прифронтовой зоны.

В Тифлисе сын Мордехая, Шмуэль Шейнерман поступил в Тифлисский университет, на факультет сельского хозяйства. В Тифлисе он встретил свою будущую жену Веру (Двойру) Шнейерову, дочь богача из Могилёва, она также училась в университете на врача.

В 1920 году Красная армия начинает наступление на Грузию, Шейнерманы приняли решение уехать из России в Палестину. В феврале 1921 года они прибыли в порт Яффо.

Ранние годы

Армейская карьера

Первая арабо-израильская война

В 1948 году во время Войны за независимость Израиля командовал взводом в бригаде Александрони, продвинулся до командира роты, а затем и командующего разведгруппой бригады Голани. Офицером разведки стал лишь в 1951 году, окончив соответствующие офицерские курсы.

В 1953 году Ариэль Шарон создал легендарный 101-й спецотряд (через год преобразованный в спецназ при Генштабе ЦАХАЛа), известный борьбой с палестинскими группировками. Некоторыми операциями этого спецотряда Шарон руководил лично. Кроме этого, он командовал десантными частями, принимавшими участие в операциях.

Это подразделение прославилось тем, что наводило ужас на палестинских боевиков, проводя ответные акции за нападение на израильские населённые пункты, в результате которых по ряду источников в период с июня 1949 года до конца 1952 года погибло до 124 израильтян. Так в ответ на убийство еврейской женщины и двух её детей в тогда пограничном городе Йехуд, солдаты 101-го спецотряда ночью 14 октября 1953 года совершили рейд на иорданскую деревню Киббию.

При поддержке регулярных частей они вошли в деревню, а также, имея при себе большое количество взрывчатки, взорвали 42 дома. Большая часть жителей разбежались, но в результате взрывов погибли 69 человек, включая прятавшихся в домах женщин и детей. Согласно ряду источников, они надеялись переждать израильский налет на чердаках и в погребах домов, намеченных к уничтожению, и потому не были обнаружены перед закладкой взрывчатки. Тем не менее, операция была осуждена ООН. В резолюции СБ ООН при этом было отмечено наличие веских доказательств фактов «частых актов насилия» против граждан Израиля, совершенных с территории Иордании. Спустя несколько лет Ариэль Шарон говорил об этом инциденте как о случайной трагедии, в результате которой погибли мирные жители.

Суэцкий кризис

В 1956 году, во время Суэцкого кризиса, командовал 202-й парашютно-десантной бригадой. После высадки бригады на перевале Митла в нарушение приказа командования вступил в бой с египтянами, в котором погибло около сорока израильских военнослужащих. Был отправлен на один год в военную академию Кэмберли (Великобритания), по возвращении изучал право в Тель-Авивском университете.

Шестидневная война

Во время Шестидневной войны (5-10 июня 1967) командовал на Синайском фронте 38-й бронетанковой дивизией, которая прорвала фронт египтян и вышла к Суэцкому каналу.

Война Судного дня

В 1973 году Шарон уволился из армии, но через три месяца, с началом 6 октября войны Судного дня был вновь призван на военную службу. В условиях несвоевременно объявленной мобилизации и начавшихся религиозных праздников Израиль к этому моменту смог сформировать только две бронетанковые дивизии под командованием Ариэля Шарона и другого генерала Адана.

В ночь на 16 октября израильский отряд под командованием Шарона в составе семи танков ПТ-76 и восьми БТР-50П форсировал Большое Горькое озеро на стыке 2-й и 3-й египетских армий и захватил плацдарм на египетском берегу. Возглавляемая Ариэлем Шароном 143-я бронетанковая дивизия форсировала Суэцкий канал. Египетские войска попытались отрезать переправившиеся соединения, но безуспешно. В бой были введены 21-я танковая и 16-я пехотные дивизии. С воздуха египетских танкистов поддерживали истребители бомбардировщики Су-7, атаковавшие наземные цели под прикрытием МиГ-21. Сражение развернулось на площади всего 20 км². В ходе боёв египтянам не удалось остановить израильские войска, и утром 19 октября израильские механизированные группы при поддержке авиации перешли в наступление с плацдарма. Возглавляемая Шароном 143-я бронетанковая дивизия к исходу боёв окружила 3-ю египетскую армию и вынудила египтян запросить мира.

Политический и государственный деятель

В 1973 избран в Кнессет по списку блока «Ликуд» (в то время блок «Гахал», который он создал совместно с Менахемом Бегином и Симхой Эрлихом), но от мандата отказался, решив сосредоточиться на военных делах: в 1974-1977 был советником премьер-министра Ицхака Рабина по вопросам обороны, затем вновь избран депутатом Кнессета.

Занимал посты министра сельского хозяйства (1977-1981) и министра обороны (1981-1983).

Считается одним из идеологов «поселенческого движения», хотя в действительности его можно назвать скорее практиком этого движения, нежели идеологом или теоретиком. Руководил строительством еврейских поселений на территориях, которые многими рассматриваются как арабские; удвоил количество поселений в секторе Газа и на Западном берегу реки Иордан, способствовал расселению репатриантов в «городах развития» на этих территориях.

Ливан

Инициатор и политический руководитель израильского вторжения в Ливан и осады Бейрута. В 1983 был вынужден уйти с поста министра обороны в связи с результатами расследования «Комиссии Кахана», следственной комиссии под руководством Председателя Верховного суда Израиля Ицхака Кахана, признавшей его косвенно ответственным за резню в лагерях палестинских беженцев Сабра и Шатила. 16 и 17 сентября 1982 в лагерях Сабра и Шатила в предместье Бейрута ливанские христиане-фалангисты уничтожили, по разным оценкам, от 700 до 3500 жителей лагерей при попустительстве находившихся неподалёку израильских войск. С этого момента Шарону было пожизненно запрещено занимать пост министра обороны. В 2001 в бельгийском суде родственники убитых в 1982 в Бейруте предприняли безуспешную попытку привлечь Шарона к ответственности как военного преступника.

Дальнейшая карьера

В 1983-1999 занимал посты: министра торговли и промышленности (до 1990), министра строительства (до 1992), министра инфраструктуры (в 1996-1998 годах) и Министра иностранных дел (до сентября 1999 года) Израиля.

Лидер партии «Ликуд» с сентября 1999 по ноябрь 2005. 7 марта 2001 был избран, а 28 января 2003 - переизбран на пост главы правительства. В первую каденцию Шарона (2001-2002) был принят ряд решений, которые, по мнению некоторых, поставили экономику страны на грань финансового краха (резкое увеличение пособий для многодетных). Ряд политических обозревателей полагают, что фактически была отменена воинская обязанность для ультрарелигиозного сектора. 21 ноября 2005 Ариэль Шарон оставил пост лидера правящего блока «Ликуд» и вышел из партии, которой отдал 30 лет жизни, заявив о намерении основать свою центристскую партию «Кадима» (קדימה - «Вперёд»). Этот постулат и лёг в основу политической программы «Кадимы».

Одностороннее размежевание

Шарон многократно подвергался резкой критике со стороны как либеральной, так и консервативной части израильского общества.

Шарон пришёл к власти как сторонник самых жёстких силовых методов. Однако именно он разработал план «одностороннего размежевания» с палестинцами и эвакуировал поселенцев и вывел войска из сектора Газа в августе-сентябре 2005. Именно это привело к тому, что он лишился поддержки части членов своего кабинета министров.

Партия «Ликуд» фактически раскололась. Противники эвакуации создали так называемую фракцию мятежников во главе с Биньямином Нетаньяху, который в знак протеста покинул правительство. Мощная внутрипартийная оппозиция стала препятствовать принятию ключевых политических решений, так что Шарону для проведения своих законопроектов понадобилось обращаться за поддержкой к другим партиям.

В октябре Шарон вынужден был пойти на внеочередные выборы лидера партии и с большим трудом сохранил этот пост за собой.

Однако в ноябре произошла смена лидера в партии «Авода», являвшейся основным партнёром Шарона в коалиционном правительстве. Новый глава «Аводы» - профсоюзный лидер Амир Перец, исповедующий левые взгляды, - заявил о выходе из коалиции и намерении добиваться проведения досрочных выборов.

В этих условиях Шарон после долгих консультаций со своими сторонниками решил уйти из «Ликуда» и создать новую партию. Вместе с ним «Ликуд» покинули первый вице-премьер, министр финансов Эхуд Ольмерт, министр юстиции Ципи Ливни, министр внутренней безопасности Гидеон Эзра, министр транспорта Меир Шитрит, министр туризма Авраам Хиршзон. Ариэль Шарон также предложил присоединиться к нему некоторым членам партии «Авода» (бывшему лидеру партии Шимону Пересу, и Хаиму Рамону).

Здоровье

18 декабря 2005 Ариэль Шарон был доставлен в иерусалимскую больницу «Хадасса», где был поставлен диагноз - микроинсульт. Через два дня Шарон был выписан и вернулся к работе. На 5 января 2006 года была назначена операция шунтирования сердечных сосудов.

Однако уже 4 января 2006 он был вновь госпитализирован в больницу «Хадасса», на этот раз с обширным инсультом. После семичасовой операции по остановке кровотечения и дренажу вытекшей крови Шарон был отправлен в реанимационное отделение. С тех пор Шарон находится в коме. Состояние его врачи определяют как тяжёлое, но стабильное.

Хроника болезни

Днём 5 января после повышения внутричерепного давления и нового кровотечения была проведена повторная 2-часовая операция.

Днём 6 января в результате компьютерной томографии были обнаружены сгустки крови в правом полушарии головного мозга и повышенное давление, после этого было решено провести срочную третью операцию, которая длилась несколько часов. 6 января врачи определяли состояние премьер-министра как «тяжёлое, но стабильное» . Сообщалось также, что сердце и мозг Шарона работают самостоятельно. С другой стороны, по мнению врачей, шансы Шарона на полное выздоровление или возвращение к работе были очень малы.

9 января, когда Шарон находился под общим наркозом уже более 100 часов, было принято решение постепенно снижать дозу анестетика, вплоть до полного пробуждения. Врачи сообщали, что внутричерепное и кровяное давление в норме, температура тела тоже нормальная, отёк мозга спадает, церебральная жидкость постепенно всасывается. Состояние продолжает оставаться тяжёлым, но стабильным.

9 января Шарон начал самостоятельно дышать и пошевелил правой рукой и правой ногой, а 10 января - левой рукой и левой ногой. Кроме того, обе половины тела реагировали на болевое раздражение. Отсюда следует, что частого последствия инсульта - паралича или потери чувствительности половины тела - в данном случае удалось избежать.

12 января вечером врачи вынули катетер для откачки жидкости из мозга, в котором больше не было необходимости. Операция была проведена под общим наркозом.

11 февраля кровотечение в пищеварительном тракте вызвало необходимость экстренной операции. Родные Шарона были вызваны в госпиталь «Хадасса». Как выяснилось, Шарон страдал некрозом кишечника, и его жизнь была в опасности. Однако врачи сумели спасти Шарона, удалив ему участок кишечника длиной около 50 см. Шарон по-прежнему остался в коматозном состоянии.

В январе 2011 года один из врачей Шарона заявил, что тот способен чувствовать щипки, а также открывает глаза, когда к нему обращаются.

Политические следствия болезни

До парламентских выборов, которые состоялись 28 марта 2006 года, обязанности премьер-министра исполнял его первый заместитель Эхуд Ольмерт.

Шарон не был включён в список кандидатов от партии Кадима, поскольку для включения кандидата необходима его подпись, а Шарон физически не мог расписаться. Кадима выиграла выборы.

11 апреля 2006 года Ариэль Шарон, уже более трех месяцев находящийся в коме, был объявлен полностью недееспособным. Обязанности премьера перешли к Эхуду Ольмерту.

В пятницу 14 апреля истекало 100 дней с начала болезни Шарона, а по израильскому законодательству это максимальный срок, в течение которого на месте главы правительства мог находиться исполняющий его обязанности. После инаугурации нового правительства премьером официально стал Эхуд Ольмерт.

На протяжении последующих лет Шарон подвергался интенсивной терапии, пережил ещё несколько операций, но так и не вышел из комы.



Похожие записи