Краткое произведение шинель. «Шинель» главные герои

Современным школьникам не всегда понятен язык и слог знаменитых писателей прошлого, поэтому некоторые произведения сложно дочитать до конца. Но ознакомиться с классикой необходимо, к тому же подобные рассказы входят в школьную программу. Что же делать? Узнать сюжет знаменитого произведения Николая Васильевича Гоголя поможет краткий пересказ «Шинели».

Знакомство с главным героем

Им является Акакий Акакиевич Башмачкин. Почему у героя такое имя и отчество, мы вам сейчас расскажем.

Младенец родился в ночь на 23 марта. Тогда малышей называли исключительно по именам святых: Дула, Варахасия, Трифилия, Соссия, Моккия - одним из этих имен должна была наградить мать своего сына. Но ей ни одно не понравилось, поэтому женщина решила назвать мальчика по отцу, то есть тоже Акакием. Фамилия у них была Башмачкины.

Мальчик рос и превратился во взрослого человека, которого теперь все назвали Акакием Акакиевичем. Он поступил на службу в департамент, где трудился потом много лет, но за эти годы не смог заслужить уважение не только сослуживцев, но даже обслуживающего персонала: швейцары даже не здоровались с ним, как будто не видели.

Сотрудники открыто подтрунивали над Акакием, ему приходилось терпеть их издевки. Они могли кинуть ему на голову изорванные бумажки и сказать, что это снег. На такое отношение к себе он лишь робко просил, чтобы люди не делали этого.

Краткий пересказ «Шинели» продолжается описанием внешнего вида и характера неприметного героя. Он был невысокого роста, лысоватый.

Работа

Акакий Акакиевич много лет служил статским советником. В его обязанности входило переписывание бумаг. Ему очень нравилась такая работа. Писарь старательно выводил каждую букву, было видно, что некоторые являются его любимицами.

Пожалуй, единственным, кто хорошо относился к статскому советнику, был его начальник. Он пытался давать Акакию более сложные задания с целью повысить того в должности. Но Башмачкин, пытаясь выполнить, потел над ними и просил вернуть ему прежнюю работу.

Она была несложной, но и платили за это соответствующе - немного. Поэтому чиновник довольно плохо одевался. Про это вам поведает краткий пересказ «Шинели».

Мечта

Костюм писаря был небогатым, а шинель и вовсе представляла собой печальное зрелище. Акакий Акакиевич уже не раз относил ее в починку к одноглазому портному Петровичу. В последний раз тот сказал, что ставить заплатки на шинель уже невозможно, так как она скоро рассыплется. Портной резюмировал, что необходимо купить новую, и стоит она 150 рублей. По тем временам это были большие деньги, поэтому Башмачкин очень расстроился. Ведь в Санкт-Петербурге, где он жил, стояли суровые зимы, и без теплой верхней одежды писарь бы просто замерз. Таких денег у чиновника не водилось, но ему была необходима шинель. Краткий пересказ повести расскажет, как Башмачкин вышел из положения.

Он подумал, что если Петрович сошьет одеяние, то оно обойдется в 80 рублей. Однако у чиновника было только 40. И то он их откладывал с большим трудом, экономя на всем. Но писарю повезло: начальник прибавил ему жалование. Теперь вместо сорока он получал целых 60 рублей. Чтобы хватило на обновку, статский советник должен был еще сократить свои расходы, поэтому теперь жил впроголодь. Однако уже через 2-3 месяца нужная сумма была накоплена.

Радость Башмачкина

Краткий пересказ «Шинели» дошел до того позитивного момента, когда настал час исполнения мечты статского советника. Вместе с Петровичем они пошли покупать сукно и все необходимое для создания обновки. За свою работу портной, как и обещал, взял 12 рублей. Зато в результате получилась теплая модная вещь. Своей работой Петрович был очень доволен. Он обогнал Акакия окружными путями, чтобы, идя ему навстречу, еще раз полюбоваться тем, какой справной получилась вещь.

Большое впечатление произвела и на сослуживцев модная добротная шинель. Краткий пересказ повести продолжается тем, что, когда Башмачкин пришел на работу, все стали рассматривать обновку и поздравлять его. Затем кто-то сказал, что это событие необходимо отметить. Чиновник не знал, как быть. Но ему на выручку пришел коллега, который объявил, что по этому поводу всех приглашает к себе. К тому же у того был день рождения, который нужно было отметить.

Если бы только знал Акакий Акакиевич, чем это закончится для него, вряд ли бы пошел. Краткий пересказ рассказа «Шинель» поведает читателю о последующих событиях.

Крушение мечты

Наш герой прибыл по указанному адресу. Здесь было весело. Сначала все разговаривали, обсуждали обновку Башмачкина, затем пошли за стол. Люди выпивали, шутили. Чиновнику было хорошо в компании. Но часы уже пробили полночь, поэтому он решил пойти домой.

Вино сыграло свою роль: Акакию было хорошо и весело, он даже хотел приударить за встречной женщиной, но та быстро ушла. Однако вскоре рядом с ним оказались две подозрительные личности. Один из этих прохожих толкнул статского советника и снял с него шинель.

Башмачкин пытался догнать грабителей, найти защиты у будочника, но все было тщетно. Тот посоветовал бедолаге завтра сходить к надзирателю и все рассказать ему. Несчастный так и сделал. Но ни надзиратель, ни вышестоящие чиновники не помогли ему. Мало того, «значительное лицо», у которого писарь пытался искать защиты, накричал на него и выгнал.

Кончина

От такой несправедливости Башмачкин побрел домой в своей старой ветхой одежонке, глотая морозный воздух. Поэтому он простудился, тяжело заболел и вскоре скончался. Этим почти заканчивается краткий пересказ. «Шинель» Гоголь написал в 1842 году, но и сейчас этот рассказ актуален.

С тех пор дух Акакия Акакиевича иногда являлся прохожим и требовал у них шинель. А с того «значительного лица» призрак стащил этот предмет верхней одежды и с тех пор перестал являться людям, успокоившись. Этим заканчивается повесть и ее краткий пересказ.

«Шинель» по главам

Рассказ на главы, но можно условно разбить его на 5 частей и раскрыть очень кратко основное содержание каждой.

Так, из первой мы узнаем о рождении и наречении Акакия, о его скромной одежде и работе. Во второй рассказывается, как Башмачкин пришел к Петровичу, чтобы он починил шинель. Третья глава поведает о том, что портной посоветовал Акакию Акакиевичу обзавестись новым пальто. Четвертая глава рассказывает, как веселый вечер закончился грустно для нашего героя, и он пытался искать защиты у высоких чинов, но ему никто не помог. В пятой части повести мы узнаем о кончине писаря и о том, что его призрак часто являлся гуляющим по Петербургу и требовал верхнюю одежду.

На этом заканчивается краткий пересказ. «Шинель» Гоголь задумал как «канцелярский анекдот» о бедном чиновнике, и у него это получилось. Только вот очень жаль главного героя - маленького, неприметного, который никому не делал плохого, а сам терпел обиды, и его недолгое счастье превратилось в настоящую трагедию.

Повесть «Шинель» была впервые опубликована в 1843 году. Она рассказывает о жизни «маленького человека» в обществе. Он всем безразличен, но искренне любит свою маленькую должность. Лишь одно обстоятельство выдергивает его из привычного уклада жизни: покупка новой шинели.

По выражению Белинского, повесть «Шинель» стала «одним из глубочайших достижений Гоголя», в ней широко развернут общественно-нравственный мотив более ранних работ писателя.
Для детального ознакомления с сутью произведения предлагаем прочитать ниже нашу версию краткого содержания «Шинели» Гоголя.

Главные герои

Акакий Акакиевич Башмачкин – скромный, тихий, неприметный титулярный советник, старше 50 лет, небольшого роста, на вид немножко подслеповат, с лысиной на лбу и морщинами на щеках. Не женат и не имеет приятелей. Искренне любит свою работу.

Другие персонажи

Петрович – бывший крепостной Григорий, кривой на один глаз, рябой, любит выпить, верен дедовским обычаям. Женат. О жене ничего не известно.

«Значительное лицо» – недавно повышенное в должности «незначительное лицо», которое ведет себя напыщенно, «стараясь придать себе еще большую значительность» .

Акакию Акакиевичу Башмачкину не везло с самого рождения: даже «имени другого подобрать было невозможно» , рожденным в ночь на 23 марта (год не указывается), календарь предлагал странные имена Соссия или Хоздата. Мама младенца перевернула страницу календаря, надеясь найти хорошее имя, но и здесь выбор пал между Павсикахием и Вахтисием.

Ребенка назвали в честь отца – Акакием Акакиевичем, после крещения он скривился так, «будто предчувствовал, что будет титулярный советник» .

Жил герой на съемной квартирке в бедном районе Петербурга. Работал в одном из департаментов, по долгу службы – переписывал документы. Должность настолько мелкая и низкооплачиваемая, что в департаменте даже сторожа относятся к нему с пренебрежением, а чиновники молча подкладывают ему бумаги на переписку, часто не имея на то полномочий. При этом они посмеиваются над Акакием Акакиевичем. Но он не обращает на них внимания, только когда чиновники его под локоть толкают, тогда он просит: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» .

Свою работу Башмачкин искренне любит. Над отдельными буквами трудится дольше, выводя каждую закорючку, подмигивает им, улыбается. Часто берет работу на дом, где быстро ест щи, и садится что-то переписывать. Если такой надобности нет, он все равно что-то переписывает, просто для своего удовольствия, даже укладываясь в постель, он с удовольствием думает о завтрашней работе. Лишь однажды директор поручил ему дело важнее – самому исправить документ, изменить титульные буквы и некоторые глаголы, но Акакий Акакиевич оказался на это не способен, сильно вспотел, и попросил дать ему «что-то переписать» . Больше его не просили ничего исправлять.

Сокращенно он ведет тихую, размеренную жизнь, не имеет приятелей и семьи. Ему безразлично происходящее вокруг. Казалось, только «лошадь, положившая свою морду ему на плечо, могла вернуть его в реальность петербургской улицы с середины какой-то строчки» . Он носит вылинявший мундир и такую прохудившуюся шинель, что в департаменте ее называют капотом. Если бы не мороз, этот «маленький человек» не заметил бы изъянов в своей шинели. Но ему приходится отнести ее в починку к кривоглазому портному Петровичу. В прошлом – крепостному, Григорию, который умел «солидно пить» , и «удачно чинить чиновничьи панталоны и фраки» .

Портной заверяет, что шинель починить нельзя, а новая обойдется в 150 рублей. Это очень большая сумма, которой у Башмачкина нет, но он знает, что Петрович становится сговорчивее, когда выпьет, и решает придти к портному еще раз в «подходящий момент». В итоге шинель обходится ему в 80 рублей, сэкономить получается на дешевом воротнике из кошки. Около 40 рублей у него уже скоплены, благодаря привычке откладывать по грошу с каждой зарплаты. Остальные деньги нужно сэкономить: по вечерам Акакий Акакиевич отказывается от чая и свечей, реже стирает белье, дома носит халат на голое тело, «чтобы не изнашивать белья» , на улице старается ступать так аккуратно, чтобы «не истереть преждевременно подмёток» . Башмачкину трудно, но мечта о новой шинели окрыляет его, он часто заходит к Петровичу обсуждать детали.

Наконец он скопил нужную сумму и Григорий пошил новую шинель, счастливый Акакий Акакиевич идет в ней на службу. Самое грандиозное событие в жалкой жизни титулярного советника не остается незамеченным: его окружают сослуживцы и начальники, требуют по случаю обновки устроить вечер. Башмачкин очень смущен, он отдал все свои сбережения на новую шинель, но его выручает некий чиновник, который приглашает всех, в том числе и Акакия Акакиевича, к себе, по случаю именин. Дом чиновника находится в другой части города. Отобедав дома, герой отправляется туда пешком.
Чиновники, которые еще вчера подтрунивали над Акакием Акакиевичем, сегодня его осыпают комплиментами, в новой шинели он выглядит гораздо солиднее. Вскоре о нем забывают, переходят к танцам и шампанскому. Впервые в жизни Акакий Акакиевич позволяет себе расслабиться, но долго не засиживается, и уходит с ужина раньше других. Разгоряченный шампанским, он даже следует за какой-то дамой с хорошей фигурой. Но на пустынной площади его настигают неизвестные люди с усами, один из них заявляет, что шинель на плечах Акакия Акакиевича принадлежит ему, толкает его в снег, и отнимает ее.

Частный пристав вместо помощи, сконфузил Акакия Акакиевича окончательно расспросами о том, почему он так поздно оказался на улице, и не посещал ли какой-нибудь непристойный дом, он ушел, так и не поняв, будет ли делу дан ход. В департамент он снова вынужден придти в старой дырявой шинели, и снова над ним подшучивают, хотя находятся и те, кто его жалеет, и советует отправиться к «значительному лицу, кое может поспособствовать более успешному поиску шинели» . Несчастный Акакий Акакиевич, вынужден терпеть незаслуженный выговор этого «значительного лица», которое «значительным стало лишь недавно, а потому озабоченно, как бы придать себе большей значительности» . Так и не добившись помощи, он, промерзший в стареньком капоте, возвращается к себе домой в сильной горячке.

На службе о нем спохватились только на четвертый день после его похорон.

На этом рассказ о жизни «маленького человека» заканчивается. Но повесть продолжается, описывая последовавшие странные события после похорон титулярного советника. Поговаривали, что по ночам возле Калинкина моста показывается покойник, который со всех сдирает шинели, не различая их владельцев по чину и рангу. Полиция была бессильна. Однажды, поздним вечером, бывший титулярный советник сорвал шинель и с того самого «значительного лица». С тех пор «значительное лицо» вело себя гораздо скромнее со своими подчиненными.

С тех пор приведения Акакия Акакиевича больше никто не видел, но на смену ему пришел другой призрак – большего роста и с усами.

Заключение

Образ «маленького человека» поднимался в литературе задолго до того, но Н.В.Гоголь, в отличие от прочих литераторов, увидел в своем персонаже не предмет насмешек, а человека, достойного сочувствия и понимания.

«Шинель» – это протест против общественных порядков, где вывод о человеке делается «заранее», исходя из его должности, оклада и внешнего вида. Даже названа повесть не в честь героя, безразличного обществу, и уничтоженного им, потому что материальные ценности это общество выводит на первый план.

Повесть занимает всего 30 страниц, поэтому после прочтения этого краткого пересказа «Шинели» Гоголя советуем ознакомиться и с её полным вариантом.

Тест по произведению

После изучения краткого содержания вы можете проверить свои знания, ответив на вопросы этого теста.

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.5 . Всего получено оценок: 8211.

В департаменте... но лучше не называть, в каком департаменте. Ничего нет сердитее всякого рода департаментов, полков, канцелярий и, словом, всякого рода должностных сословий. Теперь уже всякий частный человек считает в лице своем оскорбленным всё общество. Говорят, весьма недавно поступила просьба от одного капитан-исправника, не помню какого-то города, в которой он излагает ясно, что гибнут государственные постановления и что священное имя его произносится решительно всуе. А в доказательство приложил к просьбе преогромнейший том какого-то романтического сочинения, где чрез каждые десять страниц является капитан-исправник, местами даже совершенно в пьяном виде. Итак, во избежание всяких неприятностей, лучше департамент, о котором идет дело, мы назовем одним департаментом . Итак, в одном департаменте служил один чиновник ; чиновник нельзя сказать чтобы очень замечательный, низенького роста, несколько рябоват, несколько рыжеват, несколько даже на вид подслеповат, с небольшой лысиной на лбу, с морщинами по обеим сторонам щек и цветом лица что называется геморроидальным... Что ж делать! виноват петербургский климат. Что касается до чина (ибо у нас прежде всего нужно объявить чин), то он был то, что называют вечный титулярный советник, над которым, как известно, натрунились и наострились вдоволь разные писатели, имеющие похвальное обыкновенье налегать на тех, которые не могут кусаться. Фамилия чиновника была Башмачкин. Уже по самому имени видно, что она когда-то произошла от башмака; но когда, в какое время и каким образом произошла она от башмака, ничего этого неизвестно. И отец, и дед, и даже шурин и все совершенно Башмачкины ходили в сапогах, переменяя только раза три в год подметки. Имя его было Акакий Акакиевич. Может быть, читателю оно покажется несколько странным и выисканным, но можно уверить, что его никак не искали, а что сами собою случились такие обстоятельства, что никак нельзя было дать другого имени, и это произошло именно вот как. Родился Акакий Акакиевич против ночи, если только не изменяет память, на 23 марта. Покойница матушка, чиновница и очень хорошая женщина, расположилась, как следует, окрестить ребенка. Матушка еще лежала на кровати против дверей, а по правую руку стоял кум, превосходнейший человек, Иван Иванович Ерошкин, служивший столоначальником в сенате, и кума, жена квартального офицера, женщина редких добродетелей, Арина Семеновна Белобрюшкова. Родильнице предоставили на выбор любое из трех, какое она хочет выбрать: Моккия, Сессия, или назвать ребенка во имя мученика Хоздазата. «Нет, – подумала покойница, – имена-то всё такие». Чтобы угодить ей, развернули календарь в другом месте; вышли опять три имени: Трифилий, Дула и Варахасий. «Вот это наказание, – проговорила старуха, – какие всё имена; я, право, никогда и не слыхивала таких. Пусть бы еще Варадат или Варух, а то Трифилий и Варахасий». Еще переворотили страницу – вышли: Павсикахий и Вахтисий. «Ну, уж я вижу, – сказала старуха, – что, видно, его такая судьба. Уж если так, пусть лучше будет он называться, как и отец его. Отец был Акакий, так пусть и сын будет Акакий». Таким образом и произошел Акакий Акакиевич. Ребенка окрестили, причем он заплакал и сделал такую гримасу, как будто бы предчувствовал, что будет титулярный советник. Итак, вот каким образом произошло всё это. Мы привели потому это, чтобы читатель мог сам видеть, что это случилось совершенно по необходимости и другого имени дать было никак невозможно. Когда и в какое время он поступил в департамент и кто определил его, этого никто не мог припомнить. Сколько ни переменялось директоров и всяких начальников, его видели всё на одном и том же месте, в том же положении, в той же самой должности, тем же чиновником для письма, так что потом уверились, что он, видно, так и родился на свет уже совершенно готовым, в вицмундире и с лысиной на голове. В департаменте не оказывалось к нему никакого уважения. Сторожа не только не вставали с мест, когда он проходил, но даже не глядели на него, как будто бы через приемную пролетела простая муха. Начальники поступали с ним как-то холодно-деспотически. Какой-нибудь помощник столоначальника прямо совал ему под нос бумаги, не сказав даже: «перепишите», или: «вот интересное, хорошенькое дельце», или что-нибудь приятное, как употребляется в благовоспитанных службах. И он брал, посмотрев только на бумагу, не глядя, кто ему подложил и имел ли на то право. Он брал и тут же пристраивался писать ее. Молодые чиновники подсмеивались и острились над ним, во сколько хватало канцелярского остроумия, рассказывали тут же пред ним разные составленные про него истории; про его хозяйку, семидесятилетнюю старуху, говорили, что она бьет его, спрашивали, когда будет их свадьба, сыпали на голову ему бумажки, называя это снегом. Но ни одного слова не отвечал на это Акакий Акакиевич, как будто бы никого и не было перед ним; это не имело даже влияния на занятия его: среди всех этих докук он не делал ни одной ошибки в письме. Только если уж слишком была невыносима шутка, когда толкали его под руку, мешая заниматься своим делом, он произносил: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» И что-то странное заключалось в словах и в голосе, с каким они были произнесены. В нем слышалось что-то такое преклоняющее на жалость, что один молодой человек, недавно определившийся, который, по примеру других, позволил было себе посмеяться над ним, вдруг остановился, как будто пронзенный, и с тех пор как будто всё переменилось перед ним и показалось в другом виде. Какая-то неестественная сила оттолкнула его от товарищей, с которыми он познакомился, приняв их за приличных, светских людей. И долго потом, среди самых веселых минут, представлялся ему низенький чиновник с лысинкою на лбу, с своими проникающими словами: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» – и в этих проникающих словах звенели другие слова: «Я брат твой». И закрывал себя рукою бедный молодой человек, и много раз содрогался он потом на веку своем, видя, как много в человеке бесчеловечья, как много скрыто свирепой грубости в утонченной, образованной светскости, и, Боже! даже в том человеке, которого свет признает благородным и честным...

Вряд ли где можно было найти человека, который так жил бы в своей должности. Мало сказать: он служил ревностно, – нет, он служил с любовью. Там, в этом переписываньи, ему виделся какой-то свой разнообразный и приятный мир. Наслаждение выражалось на лице его; некоторые буквы у него были фавориты, до которых если он добирался, то был сам не свой: и подсмеивался, и подмигивал, и помогал губами, так что в лице его, казалось, можно было прочесть всякую букву, которую выводило перо его. Если бы соразмерно его рвению давали ему награды, он, к изумлению своему, может быть, даже попал бы в статские советники; но выслужил он, как выражались остряки, его товарищи, пряжку в петлицу да нажил геморрой в поясницу. Впрочем, нельзя сказать, чтобы не было к нему никакого внимания. Один директор, будучи добрый человек и желая вознаградить его за долгую службу, приказал дать ему что-нибудь поважнее, чем обыкновенное переписыванье; именно из готового уже дела велено было ему сделать какое-то отношение в другое присутственное место; дело состояло только в том, чтобы переменить заглавный титул да переменить кое-где глаголы из первого лица в третье. Это задало ему такую работу, что он вспотел совершенно, тер лоб и, наконец, сказал: «Нет, лучше дайте я перепишу что-нибудь». С тех пор оставили его навсегда переписывать. Вне этого переписыванья, казалось, для него ничего не существовало. Он не думал вовсе о своем платье: вицмундир у него был не зеленый, а какого-то рыжевато-мучного цвета. Воротничок на нем был узенький, низенький, так что шея его, несмотря на то что не была длинна, выходя из воротника, казалась необыкновенно длинною, как у тех гипсовых котенков, болтающих головами, которых носят на головах целыми десятками русские иностранцы. И всегда что-нибудь да прилипало к его вицмундиру: или сенца кусочек, или какая-нибудь ниточка; к тому же он имел особенное искусство, ходя по улице, поспевать под окно именно в то самое время, когда из него выбрасывали всякую дрянь, и оттого вечно уносил на своей шляпе арбузные и дынные корки и тому подобный вздор. Ни один раз в жизни не обратил он внимания на то, что делается и происходит всякий день на улице, на что, как известно, всегда посмотрит его же брат, молодой чиновник, простирающий до того проницательность своего бойкого взгляда, что заметит даже, у кого на другой стороне тротуара отпоролась внизу панталон стремешка, – что вызывает всегда лукавую усмешку на лице его.

Н. В. Гоголь считается самым мистическим писателем в русской литературе. Его жизнь и творчество полно тайн и загадок. Повесть Гоголя “Шинель” изучают на уроках литературы в 8 классе. Полноценный анализ произведения требует знакомства с творчеством и некоторыми биографическими сведениями автора.

Краткий анализ

Год написания – 1841.

История создания – повесть создана на основе анекдота с аналогичным сюжетом.

Тема – тема “маленького человека”, протест против общественных порядков, которые ограничивают личность.

Композиция – повествование построено по принципу “бытия”. Экспозиция – краткая история жизни Башмачкина, завязка – решение о необходимости поменять шинель, кульминация – кража шинели и столкновение с безразличием властей, развязка – болезнь и смерть главного героя, эпилог – известия о призраке, ворующем шинели.

Жанр – повесть. Немного перекликается с жанром “жития” святых. Многие исследователи находят сходство сюжета с житием преподобного Акакия Синайского. На это указывают многочисленные унижения и скитания героя, его терпение и отказ от мирских радостей, смерть.

Направление – критический реализм.

История создания

В “Шинели” анализ произведения невозможен без предыстории, которая подтолкнула автора к созданию произведения. Некто П. В. Анненков в своих воспоминаниях отмечает случай, когда в присутствии Николая Васильевича Гоголя был рассказан “канцелярский анекдот” про мелкого чиновника, потерявшего своё ружьё, на покупку которого он долго копил средства. Все нашли анекдот очень смешным, а писатель помрачнел и глубоко задумался, это было в 1834 году. Спустя пять лет сюжет всплывёт в гоголевской “Шинели”, художественно переосмысленный и творчески переработанный. Такая предыстория создания кажется очень правдоподобной.

Важно отметить, что написание повести давалось писателю тяжело, возможно, играли роль какие-то эмоциональные, личные переживания: закончить её он смог только в 1841 году, благодаря давлению М. В. Погодина, известного издателя, историка и учёного.

В 1843 году повесть была опубликована. Она относится к циклу “Петербуржских повестей”, становится заключительной и самой идейно насыщенной. Имя главного героя автор менял на протяжении работы над произведением Тишкевич – Башмакевич – Башмачкин).

Название же самой повести претерпело несколько изменений (“Повесть о чиновнике, крадущем шинели”) прежде чем до нас дошёл окончательный и самый точный вариант – “Шинель”. Критика приняла произведение спокойно, при жизни автора оно не было особо отмечено. Только через столетие стало понятно, что “Шинель” оказала огромное влияние на русскую литературу, на историческое понимание эпохи и формирование литературных направлений. Гоголевский “маленький человек” отразился в творчестве многих писателей и поэтов, создал целую волну подобных, не менее гениальных, произведений.

Тема

Произведение построено таким образом, что мы прослеживаем всю жизнь главного героя, начиная от момента рождения (где упоминается история о том, почему его назвали Акакием) и до самой трагической точки – смерти титулярного советника.

Сюжет построен на раскрытии образа Акакия Акакиевича, его столкновением с общественными порядками, властью и безразличием людей. Проблемы ничтожного существа не волнуют сильных мира сего, его жизнь, и даже смерть никто не замечает. Только после гибели справедливость восторжествует в фантастической части повествования – о ночном призраке, отбирающем шинели у прохожих.

Проблематика “Шинели” охватывает все грехи сытого бездушного мира, заставляет читателя оглянуться вокруг и заметить тех, кто так же “мал и беззащитен”, как главный герой. Основная мысль повести – протест против бездуховности общества, против порядков, которые унижают человека морально, материально и физически. Смысл фразы Башмачкина “Оставьте…, зачем вы меня обижаете?

” – содержит и нравственный и духовный и библейский контекст. То, чему учит нас произведение: как нельзя относиться к ближнему своему. Идея у Гоголя в том, чтобы показать бессилие маленькой личности перед огромным миром людей, которые безразличны к чужому горю.

Композиция

Композиция построена по принципу жития или “хождений” святых и мучеников. Вся жизнь главного героя, от рождения до самой смерти, является тем самым мучительным подвигом, сражением за правду и испытанием на терпение и самопожертвование.

Вся жизнь героя “Шинели” – пустое существование, конфликт с общественными порядками – единственный поступок, который он попытался совершить за свою жизнь. В экспозиции повести мы узнаём краткие сведения о рождении Акакия Башмачкина, о том, почему его так назвали, о работе и внутреннем мире персонажа. Суть завязки в том, чтобы показать необходимость приобретения новой вещи (если смотреть глубже – новой жизни, разительных смелых перемен).

Кульминация – нападение на главного героя и его столкновение с безразличием властей. Развязка – последняя встреча с “значительным лицом” и смерть персонажа. Эпилог представляет собой фантастическую (в любимом гоголевском стиле – сатирическую и ужасающую) историю о призраке, который отбирает шинели у прохожих и в конце концов добирается до своего обидчика. Автор подчёркивает бессилие человека изменить мир и добиться справедливости. Только в “другой” реальности главный герой силён, наделён властью, его боятся, он говорит смело в глаза обидчику то, что не успел сказать при жизни.

Главные герои

Жанр

Рассказ о титулярном советнике построен по принципу жития святых. Жанр определён как повесть, благодаря масштабности содержательного плана произведения. Повествование о титулярном советнике, влюблённом в свою профессию, стало своеобразной притчей, обрело философский подтекст. Едва ли произведение можно считать реалистическим, учитывая концовку. Она превращает произведение в фантасмагорию, где пересекаются причудливые нереальные события, видения, странные образы.

В департаменте… но лучше не называть, в каком департаменте. Ничего нет сердитее всякого рода департаментов, полков, канцелярий и, словом, всякого рода должностных сословий. Теперь уже всякий частный человек считает в лице своем оскорбленным всё общество. Говорят, весьма недавно поступила просьба от одного капитан-исправника, не помню какого-то города, в которой он излагает ясно, что гибнут государственные постановления и что священное имя его произносится решительно всуе. А в доказательство приложил к просьбе преогромнейший том какого-то романтического сочинения, где чрез каждые десять страниц является капитан-исправник, местами даже совершенно в пьяном виде. Итак, во избежание всяких неприятностей, лучше департамент, о котором идет дело, мы назовем одним департаментом . Итак, в одном департаменте служил один чиновник ; чиновник нельзя сказать чтобы очень замечательный, низенького роста, несколько рябоват, несколько рыжеват, несколько даже на вид подслеповат, с небольшой лысиной на лбу, с морщинами по обеим сторонам щек и цветом лица что называется геморроидальным… Что ж делать! виноват петербургский климат. Что касается до чина (ибо у нас прежде всего нужно объявить чин), то он был то, что называют вечный титулярный советник, над которым, как известно, натрунились и наострились вдоволь разные писатели, имеющие похвальное обыкновенье налегать на тех, которые не могут кусаться. Фамилия чиновника была Башмачкин. Уже по самому имени видно, что она когда-то произошла от башмака; но когда, в какое время и каким образом произошла она от башмака, ничего этого неизвестно. И отец, и дед, и даже шурин и все совершенно Башмачкины ходили в сапогах, переменяя только раза три в год подметки. Имя его было Акакий Акакиевич. Может быть, читателю оно покажется несколько странным и выисканным, но можно уверить, что его никак не искали, а что сами собою случились такие обстоятельства, что никак нельзя было дать другого имени, и это произошло именно вот как. Родился Акакий Акакиевич против ночи, если только не изменяет память, на 23 марта. Покойница матушка, чиновница и очень хорошая женщина, расположилась, как следует, окрестить ребенка. Матушка еще лежала на кровати против дверей, а по правую руку стоял кум, превосходнейший человек, Иван Иванович Ерошкин, служивший столоначальником в сенате, и кума, жена квартального офицера, женщина редких добродетелей, Арина Семеновна Белобрюшкова. Родильнице предоставили на выбор любое из трех, какое она хочет выбрать: Моккия, Сессия, или назвать ребенка во имя мученика Хоздазата. «Нет, – подумала покойница, – имена-то всё такие». Чтобы угодить ей, развернули календарь в другом месте; вышли опять три имени: Трифилий, Дула и Варахасий. «Вот это наказание, – проговорила старуха, – какие всё имена; я, право, никогда и не слыхивала таких. Пусть бы еще Варадат или Варух, а то Трифилий и Варахасий». Еще переворотили страницу – вышли: Павсикахий и Вахтисий. «Ну, уж я вижу, – сказала старуха, – что, видно, его такая судьба. Уж если так, пусть лучше будет он называться, как и отец его. Отец был Акакий, так пусть и сын будет Акакий». Таким образом и произошел Акакий Акакиевич. Ребенка окрестили, причем он заплакал и сделал такую гримасу, как будто бы предчувствовал, что будет титулярный советник. Итак, вот каким образом произошло всё это. Мы привели потому это, чтобы читатель мог сам видеть, что это случилось совершенно по необходимости и другого имени дать было никак невозможно. Когда и в какое время он поступил в департамент и кто определил его, этого никто не мог припомнить. Сколько ни переменялось директоров и всяких начальников, его видели всё на одном и том же месте, в том же положении, в той же самой должности, тем же чиновником для письма, так что потом уверились, что он, видно, так и родился на свет уже совершенно готовым, в вицмундире и с лысиной на голове. В департаменте не оказывалось к нему никакого уважения. Сторожа не только не вставали с мест, когда он проходил, но даже не глядели на него, как будто бы через приемную пролетела простая муха. Начальники поступали с ним как-то холодно-деспотически. Какой-нибудь помощник столоначальника прямо совал ему под нос бумаги, не сказав даже: «перепишите», или: «вот интересное, хорошенькое дельце», или что-нибудь приятное, как употребляется в благовоспитанных службах. И он брал, посмотрев только на бумагу, не глядя, кто ему подложил и имел ли на то право. Он брал и тут же пристраивался писать ее. Молодые чиновники подсмеивались и острились над ним, во сколько хватало канцелярского остроумия, рассказывали тут же пред ним разные составленные про него истории; про его хозяйку, семидесятилетнюю старуху, говорили, что она бьет его, спрашивали, когда будет их свадьба, сыпали на голову ему бумажки, называя это снегом. Но ни одного слова не отвечал на это Акакий Акакиевич, как будто бы никого и не было перед ним; это не имело даже влияния на занятия его: среди всех этих докук он не делал ни одной ошибки в письме. Только если уж слишком была невыносима шутка, когда толкали его под руку, мешая заниматься своим делом, он произносил: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» И что-то странное заключалось в словах и в голосе, с каким они были произнесены. В нем слышалось что-то такое преклоняющее на жалость, что один молодой человек, недавно определившийся, который, по примеру других, позволил было себе посмеяться над ним, вдруг остановился, как будто пронзенный, и с тех пор как будто всё переменилось перед ним и показалось в другом виде. Какая-то неестественная сила оттолкнула его от товарищей, с которыми он познакомился, приняв их за приличных, светских людей. И долго потом, среди самых веселых минут, представлялся ему низенький чиновник с лысинкою на лбу, с своими проникающими словами: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» – и в этих проникающих словах звенели другие слова: «Я брат твой». И закрывал себя рукою бедный молодой человек, и много раз содрогался он потом на веку своем, видя, как много в человеке бесчеловечья, как много скрыто свирепой грубости в утонченной, образованной светскости, и, Боже! даже в том человеке, которого свет признает благородным и честным…

Вряд ли где можно было найти человека, который так жил бы в своей должности. Мало сказать: он служил ревностно, – нет, он служил с любовью. Там, в этом переписываньи, ему виделся какой-то свой разнообразный и приятный мир. Наслаждение выражалось на лице его; некоторые буквы у него были фавориты, до которых если он добирался, то был сам не свой: и подсмеивался, и подмигивал, и помогал губами, так что в лице его, казалось, можно было прочесть всякую букву, которую выводило перо его. Если бы соразмерно его рвению давали ему награды, он, к изумлению своему, может быть, даже попал бы в статские советники; но выслужил он, как выражались остряки, его товарищи, пряжку в петлицу да нажил геморрой в поясницу. Впрочем, нельзя сказать, чтобы не было к нему никакого внимания. Один директор, будучи добрый человек и желая вознаградить его за долгую службу, приказал дать ему что-нибудь поважнее, чем обыкновенное переписыванье; именно из готового уже дела велено было ему сделать какое-то отношение в другое присутственное место; дело состояло только в том, чтобы переменить заглавный титул да переменить кое-где глаголы из первого лица в третье. Это задало ему такую работу, что он вспотел совершенно, тер лоб и, наконец, сказал: «Нет, лучше дайте я перепишу что-нибудь». С тех пор оставили его навсегда переписывать. Вне этого переписыванья, казалось, для него ничего не существовало. Он не думал вовсе о своем платье: вицмундир у него был не зеленый, а какого-то рыжевато-мучного цвета. Воротничок на нем был узенький, низенький, так что шея его, несмотря на то что не была длинна, выходя из воротника, казалась необыкновенно длинною, как у тех гипсовых котенков, болтающих головами, которых носят на головах целыми десятками русские иностранцы. И всегда что-нибудь да прилипало к его вицмундиру: или сенца кусочек, или какая-нибудь ниточка; к тому же он имел особенное искусство, ходя по улице, поспевать под окно именно в то самое время, когда из него выбрасывали всякую дрянь, и оттого вечно уносил на своей шляпе арбузные и дынные корки и тому подобный вздор. Ни один раз в жизни не обратил он внимания на то, что делается и происходит всякий день на улице, на что, как известно, всегда посмотрит его же брат, молодой чиновник, простирающий до того проницательность своего бойкого взгляда, что заметит даже, у кого на другой стороне тротуара отпоролась внизу панталон стремешка, – что вызывает всегда лукавую усмешку на лице его.

Но Акакий Акакиевич если и глядел на что, то видел на всем свои чистые, ровным почерком выписанные строки, и только разве если, неизвестно откуда взявшись, лошадиная морда помещалась ему на плечо и напускала ноздрями целый ветер в щеку, тогда только замечал он, что он не на середине строки, а скорее на середине улицы. Приходя домой, он садился тот же час за стол, хлебал наскоро свои щи и ел кусок говядины с луком, вовсе не замечая их вкуса, ел всё это с мухами и со всем тем, что ни посылал Бог на ту пору. Заметивши, что желудок начинал пучиться, вставал из-за стола, вынимал баночку с чернилами и переписывал бумаги, принесенные на дом. Если же таких не случалось, он снимал нарочно, для собственного удовольствия, копию для себя, особенно если бумага была замечательна не по красоте слога, но по адресу к какому-нибудь новому или важному лицу.

Даже в те часы, когда совершенно потухает петербургское серое небо и весь чиновный народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно с получаемым жалованьем и собственной прихотью, – когда всё уже отдохнуло после департаментского скрипенья перьями, беготни, своих и чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно, больше даже, чем нужно, неугомонный человек, – когда чиновники спешат предать наслаждению оставшееся время: кто побойчее, несется в театр; кто на улицу, определяя его на рассматриванье кое-каких шляпенок; кто на вечер – истратить его в комплиментах какой-нибудь смазливой девушке, звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается чаще всего, идет просто к своему брату в четвертый или третий этаж, в две небольшие комнаты с передней или кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуляний, – словом, даже в то время, когда все чиновники рассеиваются по маленьким квартиркам своих приятелей поиграть в штурмовой вист, прихлебывая чай из стаканов с копеечными сухарями, затягиваясь дымом из длинных чубуков, рассказывая во время сдачи какую-нибудь сплетню, занесшуюся из высшего общества, от которого никогда и ни в каком состоянии не может отказаться русский человек, или даже, когда не о чем говорить, пересказывая вечный анекдот о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента, – словом, даже тогда, когда всё стремится развлечься, – Акакий Акакиевич не предавался никакому развлечению. Никто не мог сказать, чтобы когда-нибудь видел его на каком-нибудь вечере. Написавшись всласть, он ложился спать, улыбаясь заранее при мысли о завтрашнем дне: что-то Бог пошлет переписывать завтра? Так протекала мирная жизнь человека, который с четырьмястами жалованья умел быть довольным своим жребием, и дотекла бы, может быть, до глубокой старости, если бы не было разных бедствий, рассыпанных на жизненной дороге не только титулярным, но даже тайным, действительным, надворным и всяким советникам, даже и тем, которые не дают никому советов, ни от кого не берут их сами.

Есть в Петербурге сильный враг всех, получающих четыреста рублей в год жалованья или около того. Враг этот не кто другой, как наш северный мороз, хотя, впрочем, и говорят, что он очень здоров. В девятом часу утра, именно в тот час, когда улицы покрываются идущими в департамент, начинает он давать такие сильные и колючие щелчки без разбору по всем носам, что бедные чиновники решительно не знают, куда девать их. В это время, когда даже у занимающих высшие должности болит от морозу лоб и слезы выступают в глазах, бедные титулярные советники иногда бывают беззащитны. Всё спасение состоит в том, чтобы в тощенькой шинелишке перебежать как можно скорее пять-шесть улиц и потом натопаться хорошенько ногами в швейцарской, пока не оттают таким образом все замерзнувшие на дороге способности и дарованья к должностным отправлениям. Акакий Акакиевич с некоторого времени начал чувствовать, что его как-то особенно сильно стало пропекать в спину и плечо, несмотря на то что он старался перебежать как можно скорее законное пространство. Он подумал, наконец, не заключается ли каких грехов в его шинели. Рассмотрев ее хорошенько у себя дома, он открыл, что в двух-трех местах, именно на спине и на плечах, она сделалась точная серпянка: сукно до того истерлось, что сквозило, и подкладка расползлась. Надобно знать, что шинель Акакия Акакиевича служила тоже предметом насмешек чиновникам; от нее отнимали даже благородное имя шинели и называли ее капотом. В самом деле, она имела какое-то странное устройство: воротник ее уменьшался с каждым годом более и более, ибо служил на подтачиванье других частей ее. Подтачиванье не показывало искусства портного и выходило, точно, мешковато и некрасиво. Увидевши, в чем дело, Акакий Акакиевич решил, что шинель нужно будет снести к Петровичу, портному, жившему где-то в четвертом этаже по черной лестнице, который, несмотря на свой кривой глаз и рябизну по всему лицу, занимался довольно удачно починкой чиновничьих и всяких других панталон и фраков, – разумеется, когда бывал в трезвом состоянии и не питал в голове какого-нибудь другого предприятия. Об этом портном, конечно, не следовало бы много говорить, но так как уже заведено, чтобы в повести характер всякого лица был совершенно означен, то, нечего делать, подавайте нам и Петровича сюда. Сначала он назывался просто Григорий и был крепостным человеком у какого-то барина; Петровичем он начал называться с тех пор, как получил отпускную и стал попивать довольно сильно по всяким праздникам, сначала по большим, а потом, без разбору, по всем церковным, где только стоял в календаре крестик. С этой стороны он был верен дедовским обычаям и, споря с женой, называл ее мирскою женщиной и немкой. Так как мы уже заикнулись про жену, то нужно будет и о ней сказать слова два; но, к сожалению, о ней не много было известно, разве только то, что у Петровича есть жена, носит даже чепчик, а не платок; но красотою, как кажется, она не могла похвастаться; по крайней мере при встрече с нею одни только гвардейские солдаты заглядывали ей под чепчик, моргнувши усом и испустивши какой-то особый голос.