Наступивший год может внести серьезные изменения в правосудии. В уголовном процессе появится новая и очень важная фигура - следственный судья.

Президент России Владимир Путин рекомендовал Верховному суду РФ до 15 марта 2015 года изучить вопрос о возможности введения этого института. По мнению председателя Конституционного суда Валерия Зорькина, воссоздание корпуса следственных судей может помочь решить системные проблемы уголовного процесса. Это он подчеркнул в своей статье "Конституция живет в законах ", опубликованной в "Российской газете" в конце ушедшего года.

Кто же такие следственные судьи? И почему речь идет именно о воссоздании этого института в российском судопроизводстве? Почему раньше мы о таких судьях ничего не слышали? Зачем они нам нужны, неужели в России мало обычных и судей, и следователей?

Следственные судьи, точнее, судебные следователи, как они именовались в России, появились у нас еще в 1860 году. И стали важным элементом Судебной реформы 1864 года. За образец был взят наполеоновский Кодекс уголовного следствия (Code d instruction criminelle) 1808 года, где центральной фигурой предварительного следствия был именно следственный судья. В сознании юристов того времени судебный элемент был неотделим от понятия предварительного следствия. Лишь там, где действует следственный судья, можно говорить о предварительном следствии.

Оно ведь тоже часть судопроизводства. А там, где есть судопроизводство, должна быть почва для состязательности и равенства сторон, а значит, и справедливости правосудия. И потому только здесь предварительно могут формироваться судебные доказательства, которые позволительно затем рассматривать в суде. Все то, что предшествует следствию и производится до него, есть дознание, то есть деятельность полицейская, наполовину административная, которая доказательств не создает, а лишь собирает для их получения предварительную информацию.

Французская модель, адаптированная к российским условиям, пришлась у нас, что называется, ко двору. Более того, принесла великолепные плоды: новые российские суды и адвокатура за полвека своего существования покрыли себя поистине неувядаемой славой. Даже большевики, придя к власти, поначалу не решились отказаться от института судебных следователей.

В первых советских УПК РСФСР 1922-1923 годов судебный следователь был сохранен. Причем организационно он был независим от прокуратуры, по-прежнему занимая довольно высокое положение в судебной иерархии, поскольку состоял в штате губернского, затем областного суда. Однако вскоре произошла фактическая ликвидация предварительного следствия. В 1928-1929 годах следственный аппарат был полностью передан в прокуратуру - судебная власть на предварительном расследовании закончилась.

Подобный строй предварительного расследования был в основном продублирован и последующими отечественными уголовно-процессуальными законами - советским УПК 1960 года и российским 2001 года. Но даже будучи фактически превращена в дознание, предварительная подготовка уголовных дел продолжает у нас именоваться следствием, а сотрудники полиции, расследующие преступления, следователями "юстиции".

В распоряжении органов уголовного преследования сохранились не свойственные им, в сущности судебные, полномочия, в первую очередь по созданию судебных доказательств. То есть таких, которые могут на равных конкурировать с теми, которые были получены прямо в судебном заседании, а то и заменять их. Например, именно следователь назначает "судебную" экспертизу, результаты которой в суде, будучи представлены в письменном виде, фактически часто предрешают исход дела. За право создавать судебные доказательства досудебные стадии расплачиваются квазисудебной, письменно-протокольной юридической формой, которая вполне уместна и даже необходима в суде, но противопоказана для гибкой и динамичной деятельности по раскрытию и расследованию преступлений. Она приводит к бюрократизации и крайней медлительности процесса. В том числе длительным срокам предварительного следствия и подследственного ареста, необходимости выполнения следователями и дознавателями многочисленных процессуальных формальностей. А главное - к недостаточной надежности собираемых доказательств. Ведь текущий судебный контроль за доказыванием здесь отсутствует, а формируются доказательства только одной из сторон в процессе, а именно обвинителем, заинтересованным в исходе дела, так сказать, по определению.

Институт следственных судей с теми или иными особенностями существует в настоящее время во Франции, Бельгии, Испании, Нидерландах, Швейцарии и других странах. Ряд полномочий, характерных для следственных судей, выполняют участковые судьи в Германии. Этот институт ввели Латвия, Литва, Молдова, Казахстан. При этом в большинстве западноевропейских стран, как и в дореволюционной России, следственный судья по традиции является, скорее, судебным следователем, нежели судьей. Так как самостоятельно определяет ход предварительного следствия и по своей инициативе может собирать доказательства.

Но в некоторых странах судья привлекается и к так называемому депонированию доказательств. Но истина, как обычно, находится посередине. Судья, который призван, собрав доказательства, изобличить виновного, сам становится обвинителем, что нарушает принципы состязательности и разделения процессуальных функций. А вот следственный судья, который вообще не принимает участия в процессе доказывания на предварительном расследовании, - это другая крайность. В силу ограниченности своей роли он не способен сделать предварительное расследование частью судопроизводства, придать ему состязательный характер. И только тот судья, который занимает здесь активную позицию, контролируя законность уголовного преследования, ведущегося стороной обвинения, участвуя в легализации судебных доказательств, принимая решения о применении принудительных процессуальных мер, может претендовать на роль истинного носителя функции правосудия. Следственные судьи ни в коем случае не должны сами вести уголовное преследование, искать и изобличать виновных. Это естественная функция полиции и прокуратуры. Судья призван контролировать как законность, так и фактическую обоснованность возбуждения прокуратурой уголовного преследования. А при недостаточности доказательств он вправе прекратить дело. По завершении следствия, в котором обвинение было доказано, именно следственный судья должен принимать постановление о направлении дела в суд. При этом ему следует всегда действовать в состязательных формах - в судебных заседаниях, где по возможности участвуют представители обеих сторон, а все его акты смогут быть обжалованы в апелляционном порядке. Тогда процесс действительно может стать полностью состязательным.

Публикации, 15:26 24.02.2015

Возрождение института следственных судей в российском уголовном процессе

В распоряжении РАПСИ оказалась теоретическая концепция под названием «Возрождение института следственных судей в российском уголовном процессе». Ее автор - доктор юридических наук, профессор, советник Конституционного суда РФ Александр Смирнов - пояснил агентству, что данный документ, по сути, является конкретным проектным предложением для составления возможных законопроектов, которые могут коснуться введения института следственных судей в отечественное уголовное судопроизводство.

Предлагаемая ниже концепция является развитием взглядов профессора Смирнова по этому вопросу, которые были изложены в более на сайте РАПСИ. Она тесно пересекается с вопросами, которые планируется обсудить 10 марта текущего года на Круглом столе в Комитете гражданских инициатив (председатель - экс-министр финансов РФ Алексей Кудрин).

1. Необходимость во введении института следственных судей

Представляемая Концепция имеет целью способствовать возвращению российскому правосудию тех неоспоримых достоинств, которые явились плодами великой Судебной реформы 1864 года, однако были несправедливо отвергнуты и преданы забвению в последующую историческую эпоху. Это равный доступ каждого к правосудию, твердые гарантии непредвзятой судебной защиты, начиная с предварительного следствия, формирование судебных доказательств исключительно под эгидой судебной власти.

И хотя по Уставу уголовного судопроизводства представитель судебного органа, действовавший на предварительном следствии, именовался судебным следователем, с точки зрения сущности этого института, его исторического происхождения и реализации в различных правовых системах речь идет об участии в процессе именно следственного судьи. Вместе с тем, за 150 лет с момента введения Устава, данный институт развивался, и в двадцать первом веке может выглядеть иначе, чем в девятнадцатом столетии, однако сущность его не меняется: это публичный судебный контроль над предварительным расследованием и обеспечение его состязательного характера.

Нынешний порядок российского уголовного процесса, по-прежнему воспроизводящий в главных своих чертах его еще советский строй, не справляется ни с защитой прав человека, ни с валом преступности. Так, доля лиц, оправданных по суду, не достигает и одного процента. Например, по данным Судебного департамента при Верховном Суде РФ, в 2013 году по всем уголовным делам было оправдано 5634 человека - от 755755 осужденных это составляет 0,7%.

Но, чураясь оправдательных приговоров, российская судебная система в то же время имеет и крайне незначительный уровень реальной уголовно-правовой репрессивности: достаточно сказать, что обвинительные приговоры составляют лишь 6% от числа зарегистрированных сообщений о преступлениях (См.: Смирнов А.В. ). Это значит, что ни обвиняемый, ни потерпевший не могут чувствовать себя защищенными таким юридическим механизмом.

Действующий Уголовно-процессуальный кодекс РФ (далее - УПК) не содержит достаточных гарантий досудебного контроля за законностью и обоснованностью уголовного преследования. Прокурор, также как и следователь, является органом уголовного преследования и не менее заинтересован в успехе обвинения, что неминуемо влияет на его объективность при осуществлении надзорной функции.

К тому же на предварительном следствии он имеет ограниченный набор полномочий воздействия на орган предварительного следствия, не будучи вправе ни прекращать уголовное преследование, ни давать органам предварительного следствия обязательные указания вплоть до поступления к нему материалов оконченного следователем расследования с обвинительным заключением.

Фактически, основной контроль за органами предварительного следствия на досудебных стадиях осуществляют они сами, что не может не сказываться на качестве расследования. Так, согласно материалам Всероссийского совещания руководителей следственных органов Следственного комитета (31 января 2008 года) и заседаний коллегии Следственного комитета (4 декабря 2008 года, 12 февраля 2009 года, 11 февраля 2010 года), надлежащее качество следственных материалов мерами процессуального контроля до окончания производства по делу не обеспечивается. (См.: Харебава Г.Д. Эффективность прокурорского надзора за органами предварительного следствия. : автореферат дис. ... канд. юр. наук: Ростов-на-Дону, 2012. 25 С.).

Не выполняет своей задачи в российском уголовном процессе и институт оперативного судебного контроля. Судьи, чьей основной задачей является рассмотрение дел по существу, большую часть рабочего времени вынуждены посвящать рассмотрению жалоб участников процесса, даче разрешений на заключение под стражу, проведение органами расследования следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий.

Например, в 2013 году материалы, рассмотренные районными судами в порядке судебного контроля, составили 59,3% от общего числа всех рассмотренных этими судами дел и материалов в порядке уголовного судопроизводства, а ходатайства о проведении оперативно-розыскных мероприятий - 92,3% от всех рассмотренных областными (краевыми) судами материалов в порядке уголовного производства.

В результате судьи просто не успевают подробно вникать в эти вопросы и относятся к принятию решений формально. Так, ходатайства следователей о заключении обвиняемых и подозреваемых под стражу в 2013 году удовлетворялись районными судами в 91,8% случаев, а ходатайства о проведении оперативно-розыскных мероприятий - почти в 100% случаев (см. Обзор судебной статистики о деятельности федеральных судов общей юрисдикции и мировых судей в 2013 году, Судебный департамент при Верховном Суде Российской Федерации. М., 2014. стр. 6, 11).

При рассмотрении жалоб на необоснованные действия органов расследования судьи предпочитают вообще не вдаваться в оценку доказательств, списывая это на то, что «по закону только следователь определяет ход и направление предварительного следствия».

Загруженность «непрофильными» вопросами неизбежно снижает качество рассмотрения основных уголовных дел. Тем более что «арестные» полномочия плохо совместимы с сохранением беспристрастности судей при вынесении приговора.

В российском уголовном процессе не обеспечивается юридическое равенство сторон, а значит, не исключается и опасность злоупотреблений (отсюда и преследование невиновных, и укрытие от реагирования преступлений). Причина же неравенства состоит в том, что на предварительном расследовании судебные доказательства формируются фактически только одной из сторон ─ обвинителем (следователем, дознавателем), тогда как сторона защиты этой возможности практически лишена.

Представляется, указанные проблемы могут быть в значительной мере разрешены посредством введения института следственных судей.

Следственные судьи призваны обеспечивать на стадии предварительного следствия:

1) независимый «фильтр», предотвращающий поступление в суд незаконных или явно необоснованных обвинений;

2) равенство возможностей сторон, в том числе защиты, по собиранию и проверке доказательств;

3) судебную защиту конституционных прав личности.

В этих целях необходимо наделить следственных судей, помимо традиционных полномочий по оперативному контролю за соблюдением конституционных прав граждан, также и прерогативой по проведению судейских следственных действий и контролю за законностью и обоснованностью уголовного преследования (обвинения) при решении вопроса о передаче уголовного дела в суд для его рассмотрения по существу. При этом предлагается дополнить уголовно-процессуальный закон и законодательство о судоустройстве следующими концептуальными положениями.

2. Понятие следственного судьи и сфера его деятельности (предметная и территориальная подсудность)

2.1. Следственный судья ─ это судья первой инстанции, действующий в пределах полномочий, предусмотренных УПК на стадии возбуждения уголовного дела и предварительного расследования, и не участвующий в рассмотрении уголовных дел по существу, пересмотре судебных решений в апелляционном, кассационном, надзорном порядке или ввиду новых или вновь открывшихся обстоятельств. По делам, отнесенным к его подсудности, он осуществляет правосудие в форме судебного контроля за соблюдением конституционных прав личности, наличием законных оснований для передачи уголовного дела в суд, а также оказывает сторонам содействие в собирании судебных доказательств путем проведения судейских следственных действий.

При осуществлении своих полномочий следственный судья руководствуется принципом состязательности сторон. Он правомочен собирать доказательства по своему усмотрению и производить оценку их достоверности при принятии им процессуальных решений лишь в случаях, прямо предусмотренных законом.

Следственный судья осуществляет свои полномочия по уголовным делам о наиболее тяжких и опасных преступлениях, в том числе таких, рассмотрение которых входит в компетенцию суда с участием присяжных заседателей, а также о ряде экономических преступлений (включение в этот перечень экономических преступлений продиктовано насущной потребностью в предоставлении дополнительных гарантий личности в сфере бизнеса для улучшения инвестиционного климата в стране).

Это деяния:

1) указанные в части третьей статьи 31 УПК, в том числе и такие, по которым в соответствии с положениями Уголовного кодекса Российской Федерации в качестве наиболее строгого вида наказания не могут быть назначены пожизненное лишение свободы или смертная казнь;

2) предусмотренные статьями 105 частью первой, 111 частью четвертой, 126 частью третьей, 127 частью третьей, 162, 163 частями второй и третьей, 205.1, 205.2, 209 -211, 227, 263 частью третьей, 263.1 частями третьей и четвертой, 267 частью третьей, 269 частью третьей, 271.1 частью второй, 290 частями третьей - шестой, 291 частями третьей - пятой, 291.1 частями второй - четвертой, 294, 296 - 302, 303 частями второй, третьей и четвертой, 304, 305, 321 частью третьей, 322 частями второй и третьей, 359 частью третьей Уголовного кодекса Российской Федерации.

3) предусмотренные статьями 158 частями второй - четвертой, 159 частями второй - четвертой, 159.1 частями второй - четвертой, 159.2 частями второй - четвертой, 159.3 частями второй - четвертой, 159.4 частями второй и третьей, 159.5 частями второй - четвертой, 159.6 частями второй - четвертой, 160 частями второй - четвертой, 165 частью второй, если эти преступления совершены в сфере предпринимательской деятельности, а также статьями 171 частью второй, 171.1 частями второй, четвертой и шестой, 172, 173.1, 173.2, 174, 174.1, 176 - 178, 180 частью третьей, 181 частью второй, 183, 185 - 185.6, 190, 191 частью второй, 193.1 частью третьей, 194 частями третьей-четвертой, 196, 197, 199 частью второй, 199.1 частью второй Уголовного кодекса Российской Федерации.

2.2. По уголовным делам о совокупности преступлений, хотя бы одно из которых предусмотрено в указанном выше перечне, следственный судья осуществляет свои полномочия в отношении всех этих преступлений, если раздельное производство по уголовным делам может отразиться на всесторонности и объективности предварительного следствия.

2.3. Следственный судья по общему правилу осуществляет свои полномочия по месту производства предварительного следствия или производства следственного действия в соответствии с положениями статьи 152 УПК, определяющей место производства предварительного расследования.

Рассмотрение материалов об ограничении конституционных прав граждан на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, передаваемых по сетям электрической и почтовой связи, на неприкосновенность жилища при проведении оперативно-розыскных мероприятий осуществляется следственным судьей по месту проведения таких мероприятий или по месту нахождения органа, ходатайствующего об их проведении.

При заявлении требования о возмещении имущественного вреда в случаях, предусмотренных главой 18 УПК, следственный судья осуществляет свои полномочия по месту нахождения органа, вынесшего постановление о прекращении уголовного дела и (или) уголовного преследования, либо по месту жительства реабилитированного.

3. Особенности производства по уголовным делам с участием следственного судьи

3.1. Основания и начало проведения предварительного следствия с участием следственного судьи

Предварительное следствие с участием следственного судьи производится по делам о преступлениях, отнесенных к его подсудности, в общем порядке, установленном главами 21-31 УПК, с учетом следующих особенностей:

3.1.1. Следователь или орган дознания (если последний действует в порядке, предусмотренном для производства неотложных следственных действий статьей 157 УПК) в течение 24 часов направляет следственному судье:

1) копию постановления о возбуждении уголовного дела, относящегося к его подсудности;

2) письменное сообщение о задержании подозреваемого в совершении преступления;

3) копию постановления о признании лица потерпевшим, если оно было вынесено следователем.

3.1.2. Ходатайства и жалобы участников процесса подаются следственному судье непосредственно либо через следователя или орган дознания, которые незамедлительно направляют их следственному судье.

3.1.3. По возбужденному уголовному делу следственный судья проверяет, подсудно ли ему данное уголовное дело, поданы ли по нему подлежащие его рассмотрению ходатайства и жалобы, после чего принимает следующие постановления:

1) о своем вступлении в предварительное следствие;

2) о направлении документов, указанных в части второй настоящей статьи, по подсудности, если возбужденное уголовное дело не относится к его подсудности;

2) о назначении по ходатайствам или жалобам сторон судейских следственных действий либо судебных заседаний для разрешения вопросов, относящихся к его компетенции.

3.2. Вопросы, разрешаемые с участием следственного судьи

3.2.1. Следственный судья по уголовным делам, отнесенным к его подсудности, по ходатайствам следователя либо органа дознания, рассматривает в порядке, предусмотренном статьей 165 УПК, вопросы о даче разрешения на производство:

1) осмотра жилища при отсутствии согласия проживающих в нем лиц;

2) обыска и (или) выемки в жилище;

3) выемки заложенной или сданной на хранение в ломбард вещи;

4) личного обыска, за исключением случаев, предусмотренных статьей 93 УПК;

5) выемки предметов и документов, содержащих государственную или иную охраняемую федеральным законом тайну, а также предметов и документов, содержащих информацию о вкладах и счетах граждан в банках и иных кредитных организациях;

6) наложения ареста на корреспонденцию, ее осмотра и выемки в учреждениях связи;

7) наложения ареста на имущество;

8) реализации, утилизации или уничтожении вещественных доказательств, указанных в подпункте "в" пункта 1, подпунктах "б", "в" пункта 2, пунктах 3, 6 и 7 части второй статьи 82 УПК;

9) контроля и записи телефонных и иных переговоров;

10) получения информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами;

11) оперативно-розыскных мероприятий, связанных с решением вопроса о возбуждении уголовного дела и производством предварительного расследования, которые ограничивают конституционные права человека и гражданина, в порядке, предусмотренном Федеральным законом «Об оперативно-розыскной деятельности».

3.2.2. По ходатайству следователя следственный судья разрешает в судебных заседаниях вопросы:

1) об избрании, изменении, отмене залога, домашнего ареста, заключения под стражу в порядке, предусмотренном статьями 106-108 УПК;

2) о продлении срока содержания под стражей или срока домашнего ареста в порядке, предусмотренном статьей 109 УПК;

3) о помещении подозреваемого, обвиняемого, не находящегося под стражей, в медицинскую организацию, оказывающую медицинскую помощь в стационарных условиях, или в медицинскую организацию, оказывающую психиатрическую помощь в стационарных условиях, для производства соответственно судебно-медицинской или судебно-психиатрической экспертизы в порядке, предусмотренном статьей 203 УПК;

4) о временном отстранении обвиняемого от должности, наложении ареста на имущество и денежного взыскания в порядке, предусмотренном статьями 114-118 УПК;

5) о передаче уголовного дела для судебного разбирательства;

6) о прекращении уголовного дела или уголовного преследования в случаях, предусмотренных частью восемнадцатой статьи 222.7 УПК;

3.2.3. По ходатайствам сторон назначает проведение судейских следственных действий.

3.2.4. По ходатайству стороны защиты рассматривает вопрос об изменении или отмене мер пресечения, иных мер процессуального принуждения, примененных к подозреваемому и обвиняемому.

3.2.5. По ходатайству иных лиц, на имущество которых наложен арест в порядке, предусмотренном частью третьей статьи 115 УПК, рассматривает вопрос об отмене ареста на имущество, находящееся в их владении.

3.2.6. Рассматривает жалобы на действия (бездействие) и решения прокурора, следователя, органа дознания в порядке, предусмотренном статьей 125 УПК.

3.2.7. По требованию реабилитированного лица принимает решение о возмещении причиненного ему имущественного вреда в случаях и порядке, предусмотренных главой 18 УПК.

3.2.8. Для обеспечения надлежащего рассмотрения указанных вопросов следственный судья вправе требовать от органов дознания, следствия, прокуратуры, службы судебных приставов, иных государственных и муниципальных органов и организаций, их должностных лиц необходимого содействия в пределах предоставленных им полномочий.

3.3.Структура предварительного следствия по делам, подсудным следственному судье

3.3.1.Производство предварительного следствия включает следственные и иные процессуальные действия, производимые органами предварительного расследования, процессуальные действия, осуществляемые стороной защиты, судейские следственные действия и судебные заседания, проводимые следственным судьей.

3.3.2. Следственный судья осуществляет в итоговом судебном заседании предание обвиняемого суду, именуемое передачей дела в суд. Возложение на него этого полномочия представляется наиболее целесообразным по следующим причинам.

Во-первых, это обеспечивает независимый предварительный фильтр, гарантирующий поступление в суд лишь достаточно подготовленных обвинений, что само по себе уже способно минимизировать число дел, которые приходится возвращать из стадии судебного разбирательства для исправления недостатков предварительного расследования, тем более что следственного судью также предполагается наделить таким же полномочием.

Во-вторых, передача этой задачи следственному судье избавит судей, которые будут рассматривать данное дело по существу, от неизбежного составления ими в ходе подготовки к слушанию неофициального мнения о виновности подсудимого, которое подвергает испытанию их дальнейшую беспристрастность при вынесении приговора.

3.4. Судейские следственные действия и судебные доказательства

3.4.1. Следственный судья по ходатайству сторон назначает следующие судейские следственные действия: допросы, очные ставки, проверки показаний на месте, производство судебных экспертиз.

Такой выбор обусловлен, прежде всего, интересами обеспечения принципа непосредственности исследования доказательств, или «права на очную ставку», ибо обе стороны, как правило, лично участвуют в ходе судейских следственных действий в допросе свидетелей и потерпевших (что значительно проще обеспечить в ходе предварительного следствия, чем в судебном заседании), и, кроме того, это является залогом оперативности судебного процесса, поскольку суды в судебном разбирательстве смогут беспрепятственно оглашать протоколы допросов указанных лиц, независимо от их явки.

То есть следователь, конечно, может по-прежнему допрашивать подозреваемых, обвиняемых, свидетелей и потерпевших и самостоятельно, однако протоколы таких допросов по общему правилу будут допустимы лишь условно, поскольку оглашение и использование их после передачи дела в суд зависит от согласия другой стороны (статья 281 УПК РФ).

Что касается судебной экспертизы, то зачисление ее в разряд исключительно судейских следственных действий объясняется высоким значением в доказывании заключений экспертов и вытекающей отсюда необходимостью обеспечить соблюдение прав стороны защиты, в первую очередь, процессуального равенства, при использовании в доказывании специальных познаний.

3.4.2.Доказательства, полученные в результате судейских следственных действий, имеют статус судебных доказательств. Они есть не что иное, как доказательства, имеющие право фигурировать в судебном разбирательстве либо при разрешении других важнейших вопросов по делу (о применении мер пресечения, готовности дела для передачи в суд и др.). Доказательства же, собранные следователем и органом дознания, пока они не прошли предварительной состязательной проверки в судебных заседаниях под руководством следственного судьи, в судебном разбирательстве использованы быть, как правило, не могут. Такая проверка заключается либо в проведении судейских допросов лиц, ранее давших показания следователю или органу дознания, либо в рассмотрении по требованиям сторон, вопроса о допустимости иных видов доказательств, представленных сторонами.

По сути, предлагаемый порядок представляет собой усовершенствование «системы двух папок», принятой в современном итальянском уголовном процессе, с тем различием, что там проверка и формирование судебных доказательств сдвинуто на стадию предварительного слушания после передачи дела в суд (что слишком поздно, ибо лишает орган предварительного расследования свободы маневра), тогда как согласно данному проекту эта деятельность может равномерно распределяться на протяжении всего предварительного следствия.

3.4.3. Судебными являются доказательства, полученные:

1) в судебном разбирательстве в судах первой или апелляционной инстанций в соответствии с правилами, установленными главой 37 и статьей 389.13 УПК;

2) в результате судейских следственных действий, проводимых в порядке, предусмотренном статьей 222.3 УПК, в ходе предварительного следствия;

3) доказательства, собранные органами предварительного расследования по делам, названным в статье 36.1 УПК, если они не были признаны недопустимыми следственным судьей в судебном заседании.

3.4.4. Судебные доказательства в виде протоколов допросов, очных ставок и иных судейских следственных действий, в которых в соответствии с положениями УПК закреплены устные показания участников производства по делу, по ходатайству сторон подлежат оглашению в судебном заседании при рассмотрении уголовных дел по существу.

3.4.5. Следственный судья в судебных заседаниях рассматривает вопрос о допустимости представляемых сторонами доказательств, если о проверке допустимости доказательства ходатайствует сторона, либо по своей инициативе, в том числе путем проведения судейских следственных действий. Если в дальнейшем в судебном разбирательстве будут обнаружены ранее неизвестные обстоятельства, ставящие под сомнение допустимость судебных доказательств, полученных на предварительном следствии с участием следственного судьи, вопрос о признании их недопустимыми рассматривается в судебном разбирательстве по правилам, предусмотренным статьями 234, 235 УПК.

Если же доказательство, представленное стороной на предварительном следствии, было признано следственным судьей недопустимым, суд в судебном разбирательстве по ходатайству стороны или по своей инициативе вправе повторно рассмотреть вопрос о признании исключенного доказательства допустимым, если в ходе судебного следствия были обнаружены ранее неизвестные обстоятельства, указывающие на его допустимость.

Таким образом, проверка допустимости доказательств может быть произведена либо по требованию заинтересованной стороны, либо по усмотрению самого следственного судьи, если имеются основанные на конкретных данных подозрения в недопустимости того или иного доказательства. В случаях, если проверка представленных сторонами доказательств не была инициирована кем-либо из указанных выше субъектов, они презюмируются допустимыми в качестве судебных доказательств. Данная презумпция в судебном разбирательстве приобретает преюдиционный характер, поскольку для признания допустимым доказательства, признанного следственным судьей недопустимым и наоборот, необходимо выявление новых, ранее неизвестных обстоятельств.

Однако суд первой инстанции не вправе принимать иное решение по вопросу о допустимости судебных доказательств, полученных с участием следственного судьи на предварительном следствии, если их допустимость либо недопустимость была установлена решениями судов апелляционной, кассационной или надзорной инстанций.

3.4.6. Следственный судья не вправе отказать сторонам в проведении судейских следственных действий. Заявление и разрешение ходатайств производится в порядке, предусмотренном статьей 271 УПК. По мотивированному постановлению следственного судьи такой отказ возможен лишь в случаях, если:

1) сторона сама способна получить данное доказательство, за исключением случаев, когда имеются основания полагать, что обеспечение явки свидетеля или потерпевшего в судебное разбирательство в последующем окажется невозможным, либо это необходимо для обеспечения безопасности этих лиц или общественной безопасности;

2) сведения не имеют отношения к уголовному делу, по которому ведется предварительное следствие, то есть заведомо не могут подтвердить обстоятельства, подлежащие доказыванию при производстве по уголовному делу;

3) истребуемое доказательство заведомо недопустимо;

4) обстоятельства, которые призвано подтвердить указанное в ходатайстве стороны доказательство, уже установлены на основе достаточной совокупности других судебных доказательств, ввиду чего получение и исследование нового доказательства являлось бы явно избыточным.

3.4.7. Судейские следственные действия осуществляются в судебном заседании под руководством следственного судьи по общим правилам, предусмотренным для их производства статьями 164 частями третьей, четвертой, шестой, 167, 275, 277-280, 282-284, 287, 288 УПК, с учетом определенных особенностей. При необходимости судья может провести следственное действие в выездном судебном заседании.

3.4.8.Судейское следственное действие проводится, как правило, с участием обеих сторон. Оно не может быть проведено в отсутствие стороны, по ходатайству которой было назначено. При ее неявке по уважительным причинам проведение следственного действия откладывается. В случае неявки стороны, которая была в надлежащем порядке уведомлена о месте и времени проведения судейского следственного действия, проводимого по ходатайству противоположной стороны, следственное действие может быть проведено без ее участия. Судейское следственное действие проводится в отсутствии подозреваемого и его защитника, если ко времени его проведения подозреваемый в совершении данного преступления не установлен. Судейское следственное действие по постановлению следственного судьи может производиться без участия подозреваемого, обвиняемого или лица, в отношении которого ведется производство о применении принудительной меры медицинского характера, если его психическое состояние препятствует проведению процессуальных действий с его участием, что удостоверяется медицинским заключением эксперта или специалиста.

3.4.9. Следственный судья обеспечивает соблюдение процедуры проведения судейских следственных действий, предусмотренной УПК, и, не вмешиваясь в процесс выяснения сторонами обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу, обеспечивает им для этого равные условия. Однако при рассмотрении вопросов: о применении, отмене, изменении мер пресечения, иных мер процессуального принуждения; о признании доказательств недопустимыми; о возмещении реабилитированному лицу причиненного ему вреда, а также при проверке жалоб на действия (бездействие) и решения органов предварительного расследования и прокурора следственный судья при проведении судейского следственного действия вправе активно участвовать в выяснении обстоятельств, подлежащих установлению при принятии соответствующих процессуальных решений.

3.4.10. В ходе производства судейского следственного действия следственным судьей обеспечивается ведение протокола с учетом правил, предусмотренных частями первой-восьмой статьи 166 УПК. По окончании судейского следственного действия протокол подписывается всеми его участниками и следственным судьей. Копия протокола вручается подозреваемому, обвиняемому, защитнику, потерпевшему, гражданскому истцу, гражданскому ответчику или их представителям, свидетелю, эксперту, специалисту в случае заявления ими об этом ходатайства. Решение о фиксации хода и результатов судейского следственного действия посредством аудио- и видеозаписи принимает следственный судья. По ходатайству любой из участвующих в следственном действии сторон применение аудио- и видеозаписи является обязательным.

3.4.11. Судебная экспертиза может быть назначена исключительно следственным судьей в судебном заседании по ходатайствам следователя, органа дознания, подозреваемого, обвиняемого, защитника, если в них содержаться конкретные доводы, указывающие, что для решения вопросов, имеющих существенное значение для дела, необходимо проведение первоначальной, повторной или дополнительной экспертизы. Следственный судья назначает экспертизу по собственной инициативе в случаях, когда ее проведение является обязательным согласно статье 196 УПК.

3.4.12. При разрешении вопросов о наложении или отмене ареста на имущество; жалоб на действия (бездействие) и решения прокурора, следователя, органа дознания; заявлений реабилитированного лица о возмещении причиненного ему имущественного вреда следственный судья может заслушивать объяснения участников процесса и иных лиц, мнения специалистов, исследовать протоколы любых следственных действий и документы, в том числе и не имеющие значения судебных доказательств.

3.5. Процессуальные действия защитника

3.5.1.Участвующий в деле защитник, наряду с правами, предоставленными ему в соответствии со статьей 53 и частью третьей статьи 86 УПК, имеет право в ходе предварительного следствия ходатайствовать перед следственным судьей:

1) о проведении судейских следственных действий;

2) об истребовании предметов и документов, которые могут быть признаны вещественными и иными доказательствами, если они не были представлены по его запросу;

3) о допросе привлеченного стороной защиты на договорной основе специалиста или приобщении к материалам уголовного дела его письменного заключения для разъяснения вопросов, входящих в его профессиональную компетенцию;

4) о назначении судебной экспертизы и предлагать для проведения экспертизы экспертные учреждения или конкретные кандидатуры экспертов;

5) о принудительном приводе для участия в судейском следственном действии ранее опрошенного им лица, обеспечение явки которого защитником затруднительно.

3.6.Принятие следственным судьей решения о передаче уголовного дела для судебного разбирательства

3.6.1. Для решения вопроса о возможности передачи уголовного дела для судебного разбирательства следственный судья по ходатайству прокурора после выполнения последним действий по утверждению обвинительного заключения, предусмотренных главой 31 УПК, не позднее 7 дней открывает судебное заседание.

3.6.2.О проведении судебного заседания следственный судья не позднее, чем за 5 суток до его начала уведомляет лиц, участие которых является обязательным, а также потерпевшего и его представителей, гражданского истца и гражданского ответчика, их представителей, переводчика. Судебное заседание проводится при обязательном участии обвиняемого и его защитника, за исключением случаев, предусмотренных частями пятой ─ шестой статьи 247 УПК для заочного рассмотрения дела. Участие в судебном заседании прокурора является обязательным. Неявка лиц, своевременно извещенных о проведении судебного заседания, за исключением лиц, участие которых в судебном заседании признано следственным судьей обязательным, не препятствует его проведению.

3.6.3. Судебное заседание является открытым, за исключением случаев, предусмотренных статьей 241 УПК для ограничения гласности процесса. В судебном заседании ведется протокол.

3.6.4. Судебное заседание начинается со вступительных заявлений прокурора и защитника. В своем вступительном заявлении прокурор излагает содержание предъявленного обвинения, а также перечень собранных доказательств, подтверждающих обвинение, с кратким изложением их существа.

3.6.5. Следственный судья опрашивает обвиняемого, понятно ли ему обвинение, и желает ли он или его защитник выразить отношение к предъявленному обвинению. Защитник вправе кратко высказать согласованную с обвиняемым позицию о доказанности или недоказанности обвинения и огласить перечень доказательств, если сторона защиты намерена их представить в судебном заседании.

3.6.6. По ходатайствам сторон либо по усмотрению следственного судьи, если имеются конкретные данные, заставляющие предполагать недопустимость определенных доказательств из числа представленных сторонами, в судебном заседании производится проверка протоколов следственных действий, вещественных доказательств, заключений специалистов, иных документов, после чего может быть принято решение об исключении недопустимых доказательств из материалов дела.

3.6.7. В случаях, предусмотренных статьей 237 УПК, следственный судья принимает решение об отложении судебного заседания и возвращает уголовное дело прокурору. При поступлении уголовного дела от прокурора следственному судье после устранения препятствий для проведения судебного заседания, оно возобновляется с того момента, с которого было отложено.

3.6.8. По результатам судебного заседания следственный судья в совещательной комнате выносит одно из следующих постановлений:

1) о передаче уголовного дела для судебного разбирательства;

2) о прекращении уголовного дела или уголовного преследования, если для этого имеются основания, предусмотренные УПК.

3.6.9. Особое значение имеет вопрос о критерии достаточности доказательств для принятия следственным судьей решения о передаче дела в суд (предании суду). Принципиальным является положение о том, что следственный судья при решении вопроса о такой передаче не вправе делать выводов о достоверности доказательств, устанавливающих виновность обвиняемого, что обусловлено исключительной прерогативой суда при вынесении приговора по решению вопроса о доказанности виновности (статьи 49, часть 1 Конституции РФ). Однако это не означает, что следственный судья на заключительном этапе предварительного следствия должен быть вовсе устранен от рассмотрения по существу вопроса об обоснованности обвинения, достаточной для передачи дела в суд. Принимая это решение, он оценивает доказательства в совокупности, в том числе и по существу, однако его итоговый вывод является сугубо предварительным и условным.

Он состоит в том, что «если достоверность представленных стороной обвинения доказательств найдет свое подтверждение в судебном разбирательстве, в нем может быть вынесен обвинительный приговор» . То есть критерием зрелости дела для передачи в суд является вывод о достаточно высокой степени вероятности виновности, или, иначе говоря, о наличии оснований ее предполагать .

Иной подход в принципе невозможен, ибо процессуальные условия проведения предварительного расследования недостаточны для того, чтобы судья имел возможность и право прийти к заключению о достоверности обвинительных доказательств, имея в виду дальнейшую перспективу обвинительного приговора.

Учитывая сказанное, предлагается сформулировать данное положение следующим образом: «Следственный судья выносит постановление о передаче уголовного дела для судебного разбирательства, если представленные стороной обвинения судебные доказательства достаточны для рассмотрения данного уголовного дела судом, то есть дают следственному судье основания предполагать совершение обвиняемым инкриминируемых ему действий, и при условии подтверждения их достоверности в судебном разбирательстве могут повлечь вынесение обвинительного приговора». Условно-обвинительный характер такого вывода не будет иметь негативных последствий для процесса, так как данное решение является для следственного судьи итоговым и он не участвует в последующем судебном разбирательстве.

3.6.10. При прекращении уголовного дела или уголовного преследования, в отличие от решения о передаче дела в суд, следственным судьей может производиться оценка доказательств и с точки зрения их достоверности. Данное изъятие из запрета следственному судье оценивать достоверность доказательств соразмерно ─ как в целях процессуальной экономии, так и с учетом концепции об асимметрии в доказывании, основанной на положении favor defensionis (благоприятствование защите), признаваемом одним из важнейших гарантий принципа равенства сторон.

3.7. Обжалование решений следственного судьи и особенности апелляционного судебного разбирательства

3.7.1. Производство в апелляционной инстанции по жалобам участников процесса и представлениям прокурора осуществляется в общем порядке, предусмотренной главой 45.1 УПК с учетом определенных особенностей, указанных в данном пункте.

3.7.2. Апелляционные жалобы и представления могут подаваться:

1) на постановления следственного судьи, вынесенные по вопросам, входящим в его компетенцию;

2) на процессуальные нарушения, допущенные следственным судьей в ходе судейских следственных действий или судебного заседания.
При этом жалобы участников процесса могут быть поданы только на те решения и действия (бездействие) следственного судьи, которыми нарушаются их права и свободы.

3.7.3. Апелляционные жалоба, представление подаются в соответствующую апелляционную инстанцию Верховного суда республики, краевого или областного суда, суда города федерального значения, суда автономной области, суда автономного округа, окружного (флотского) военного суда. Они могут быть поданы в течение 10 суток со дня вынесения постановления следственного судьи, или совершения им процессуального нарушения, если иной срок не предусмотрен настоящим Кодексом. Апелляционные жалобы и представления могут быть поданы как до поступления дела в суд первой инстанции для рассмотрения по существу, так и после этого момента. Подача апелляционных жалоб и представлений не приостанавливает ни исполнения обжалуемых решений, ни производства предварительного следствия.

3.7.4. Рассмотрение жалобы или представления должно быть начато не позднее 5 суток со дня поступления в суд апелляционной инстанции, за исключение обжалования постановления о направлении уголовного дела для судебного разбирательства, при котором рассмотрение жалобы или представления осуществляется в течение 15 суток.

3.7.5. При рассмотрении жалобы и представления в апелляционном порядке суд осуществляет проверку лишь в отношении тех нарушений и тех участников процесса, о которых ставится вопрос в жалобе или представлении. При принятии решения он не связан основаниями и доводами, изложенными в жалобе или представлении.

3.7.6. В случае отмены или изменения решений следственного судьи в апелляционном порядке, применяются общие основания, предусмотренные статьями 389.15 - 389.18 УПК.

3.7.7. В результате рассмотрения жалобы или представления в апелляционном порядке суд принимает следующие решения:

1) об оставлении постановления следственного судьи без изменения, а жалобы или представления без удовлетворения;

2) об изменении постановления, вынесенного следственным судьей;

3) об отмене постановления следственного судьи и вынесении нового судебного решения;

4) об отмене вынесенного следственным судьей постановления о направлении уголовного дела для судебного разбирательства и прекращении уголовного дела или уголовного преследования;

5) об отмене вынесенного следственным судьей постановления о направлении уголовного дела для судебного разбирательства и передаче материалов дела для проведения нового судебного заседания по данному вопросу;

6) о признании недействительными отдельных судейских следственных действий, проведенных следственным судьей с нарушением закона;

7) о признании полученных доказательств недопустимыми;

8) о признании полученных доказательств допустимыми;

9) о прекращении апелляционного производства.

3.7.8. Суд апелляционной инстанции рассматривает также заявления об отводе и самоотводе следственных судей в случаях, предусмотренных статьями 61 -65 УПК.

3.7.9. Решение суда апелляционной инстанции может быть обжаловано в кассационном и надзорном порядке, установленном главами 47.1, 48.1 УПК.

3.8. Особенности подготовки к судебному заседанию

3.8.1. При поступлении уголовного дела в суд в ходе подготовки к судебному заседанию по делам, подсудным следственному судье:

1) предварительное слушание не проводится;

2) вопрос об избрании, отмене или изменении меры пресечения в виде залога, домашнего ареста или заключения под стражу либо о продлении срока домашнего ареста или срока содержания под стражей рассматривается судьей в порядке, предусмотренном для стадии назначения судебного заседания (часть вторая статья 228 УПК), лишь в тех случаях, когда обстоятельства, послужившие основанием для применения или продления действия названных мер существенно изменились либо истекают установленные для них сроки.

4. Изменения в порядке судоустройства

4.1. Введение института следственных судей нуждается в изменениях и дополнениях законодательства о судоустройстве. Однако при этом нет необходимости вносить их в Федеральный конституционный закон «О судебной системе Российской Федерации» и в Закон РФ «О статусе судей в Российской Федерации», ибо предполагается, что следственные судьи обладают общим судейским правовым статусом и назначаются в обычном порядке, установленном действующим законодательством.

Новации должны коснуться лишь Федерального конституционного закона от 7 февраля 2011 года «О судах общей юрисдикции в Российской Федерации». Предлагается ввести должности следственных судей при верховных судах республики, краевых, областных судах, судах городов федерального значения, судах автономных областей, судах автономных округов. Такое решение продиктовано следующими соображениями:

1) институт следственных судей рассматривается как дополнительная гарантия судебной защиты по делам особой важности, которые подсудны именно указанным выше судам, в том числе по делам, относящимся к компетенции суда с участием присяжных заседателей;

2) в мировой законодательной практике также изначально имеется историческая тенденция увязывать производство предварительного следствия с участием следственных судей с делами, подсудными суду присяжных;

3) проведение предварительного следствия с участием следственных судей по делам, подсудным судам районного уровня, повлекло бы за собой высокую нагрузку на федеральный бюджет, что в современных экономических условиях представляется неоправданным.

Вместе с тем при определении подсудности следственных судей учитываются и положения проекта федерального закона «Об обеспечении права обвиняемого на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей и права граждан на участие в отправлении правосудия», подготовленного Советом при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека, которым предполагается существенно расширить компетенцию суда с участием присяжных заседателей при областных (краевых) и равных им по уровню судах за счет передачи некоторых категорий уголовных дел, относящихся согласно действующему законодательству к подсудности районных (гарнизонных) судов.

4.2. Для осуществления контроля следственными судьями за производством предварительного следствия по решению Президиума верховного суда республики, краевого, областного суда, суда города федерального значения, суда автономной области, суда автономного округа образуются судебные следственные участки.

4.3. Судебные коллегии верховного суда республики, краевого, областного суда, суда города федерального значения, суда автономной области, суда автономного округа рассматривают в качестве суда апелляционной инстанции жалобы на не вступившие в законную силу постановления следственных судей; в качестве суда кассационной инстанции дела по жалобам, представлениям на вступившие в законную силу постановления следственных судей.

5. Действие изменений в законодательство о введении института следственных судей во времени

5.1. Предполагается, что изменения к УПК, касающиеся порядка производства по уголовному делу с участием следственных судей, должны вступать в силу через девять месяцев со дня официального опубликования соответствующего федерального закона. Предварительное следствие по уголовным делам о преступлениях, подсудным следственным судьям, возбужденным до ведения в действие этих изменений, и после этого момента будет производиться в прежнем порядке в течение 6 месяцев. Однако в случае, если в указанный срок предварительное следствие не будет окончено, к нему со времени производства соответствующего процессуального действия или принятия процессуального решения должны применяться новые правила.

Мысленное обращение к моей более чем сорокалетней судебной службе (с 17 апреля 1866 г.) вызывает передо мной длинный ряд образов. В памяти проходят личности судебных следователей, товарищей прокурора, судей, защитников, свидетелей, сведущих людей и различного ранга администраторов.

«Ihr naht euch wieder, schwankende Gestalten», — мог бы сказать и я… Обращусь сначала к судебным следователям

Перед самым введением судебной реформы в Казанской губернии я был назначен прокурором Самарского окружного суда и, не успев еще выехать из Петербурга, был переведен в Казань на ту же должность с возложением на меня обязанностей и губернского прокурора впредь до закрытия судебных мест старого устройства. Работы было очень много, но делалась она с любовью и большим увлечением. Некоторые из лиц казанского общества говорили мне впоследствии о том удивлении, с которым они замечали, проезжая далеко за полночь по пустынной Воскресенской улице, свет в окнах официального прокурорского кабинета в нижнем этаже окружного суда, где я работал почти безвыходно. Им было неведомо и непонятно то восторженное настроение, с которым молодые судебные деятели приступали к святому делу реформы, когда интересовала каждая мелочь, когда волна солидарного одушевления делала всякую работу приятной и когда поэтому, говоря словами поэта, «каждый гвоздик вбивался с любовью»

Одной из важных забот по введению реформы было образование нового состава судебных следователей из тех, которых мы нашли на местах действующими по Наказу 1860 года.

Этот Наказ составил, несомненно, огромный шаг вперед против архаических порядков производства следствия по II части XV тома Свода законов, порядков, пропитанных насквозь бесцельной и отяготительной канцелярской формалистикой и отражавших на себе, в существенных частях, систему предустановленных доказательств. Следователи старого времени, т. е. полицейские чины, производившие предварительное исследование, не могли не быть связаны — даже и при доброй воле и желании вести дело вне всяких посторонних соображений — представлением о том, что их работа будет обсуждаться келейно, по докладу секретарей в целом ряде судебных инстанций, восходя в них по апелляции и на ревизию, причем косвенным уликам, играющим такую важную роль в каждом уголовном деле, будет уделено самое малое внимание, оценка же свидетельских показаний будет произведена на основании правил о совершенных и несовершенных доказательствах. А правила эти требовали признания негодными показаний «иностранцев, поведение коих неизвестно», людей, «тайно портивших межевые знаки», и людей, признанных по суду «явными прелюбодеями». Эти следователи знали, что их подчас очень трудная работа в конце концов приведет в большинстве случаев к явному уклонению от правосудного решения в форме оставления в подозрении , которое, несмотря на вопиющую иногда обстановку преступления и красноречие совокупности улик, может быть обращено в обвинительный приговор лишь при наличности собственного признания обвиняемого, считаемого, по выражению закона, «лучшим доказательством всего света». Это «лучшее доказательство» служило не раз большим соблазном для производивших следствия и толкало их на различные злоупотребления, о которых я подробно говорил в описании жизни и деятельности знаменитого московского губернского прокурора Д. А. Ровинского.

Наказ судебным следователям 1860 года имел большие достоинства. Он создавал новую должность, не связанную органически с полицией (в столицах следователи назывались приставами следственных дел), и освобождал деятельность лиц, занимавших эту должность, от ряда стеснительных формальностей, отнимавших массу, времени не только без пользы, но и со вредом для дела и для лишаемого свободы обвиняемого. Но если Наказ составлял шаг вперед, то суд по-прежнему стоял на месте, и в этом их несоответствии состоял главный недостаток отправления уголовного правосудия, требовавший не паллиативных, а радикальных мер, нашедших себе затем выражение на страницах Судебных уставов. Это особенно ясно сознавали молодые приставы следственных дел, к которым в Петербурге принадлежали многие из будущих видных деятелей обновленного суда, как, например, С. Ф. Христианович, П. Я. Александров, А. Н. Турчанинов и др. Они деятельно готовились к восприятию на практике новых судебных порядков, и в их среде образовался кружок, послуживший зерном будущего юридического общества. Здесь изучались приемы западноевропейского гласного и устного процесса, свободного от предустановленных доказательств и направленного к созданию решения, основанного на внутреннем убеждении совести. Здесь, между прочим, был подробно пересмотрен и освещен громкий процесс жены инспектора студентов киевского университета Дудниковой, обвиняемой в убийстве мужа, и решен на основании косвенных улик иначе, чем это было сделано отживавшим свой век уголовным судом. В провинции, однако, старая закваска была еще довольно сильна, и поэтому введению судебной реформы должна была предшествовать тщательная проверка сил, способностей и приемов наличных судебных следователей.

Для этого требовалась тщательная ревизия, о результатах которой прокурор судебной палаты должен был представить доклад министру юстиции. Производство ревизий по отдельным уездам и участкам следователей в Казанской губернии прокурор палаты возложил на меня и некоторых из моих товарищей. Мне пришлось побывать в течение сентября и октября 1870 года в Козьмодемьянском, Свияжском, Лаишевском, Чистопольском и Мамадышском уездах.

В общем следователи переходной формации оказались людьми добросовестными, знающими и трудолюбивыми. Пришлось признать неподходящими лишь двух, опустившихся под влиянием жизни в глухом городке и засосанных провинциальной тиной. Ознакомление с делами их производства напоминало мне то место из «Тюрьмы и ссылки» Герцена, в котором он описывает заголовки дел, найденных им в губернаторской канцелярии и в губернском правлении в Вятке, между которыми оказались «дело о потере, неизвестно куда, дома волостного правления и об изгрызении плана оного мышами», «дело о потере двадцати двух казенных оброчных статей (около пятнадцати верст)» и «дело о перечислении крестьянского мальчика Василия в женский пол». Так, у одного из обревизованных мной судебных следователей я нашел дела: «о чародействах крестьянина Андреева» и «о прелюбодеянии крестьянина Федорова с трехмесячной телицей», а у другого дела: «о произнесении похвальных слов», «об отнятии кафтана», «о происшествии, заключающемся из преждевременных родов», «о намерении крестьянина Сарафутдинова зарезать жену», «о сомнительном причинении смерти» и «о крестьянине Василии Шалине, обвиняемом в нанесении волостному старшине кулаками буйства на лице». У одного из ревизуемых следователей нашлось среди множества запущенных производств дело о драке крестьянина Н. с мещанином М. «Что же тут? — спросил я его. — Смерть? Увечье? Раны?» Он посмотрел на меня растерянным взглядом и затем пытливо уставился на сидевшего с угрюмым видом за отдельным столиком письмоводителя, который, очевидно, ближе был знаком с делами, чем сам следователь. «Этого обстоятельства нет», — сказал тот, обращаясь ко мне. «Так почему же это дело в вашем производстве?» Следователь опять вопросительно посмотрел на письмоводителя. «Взлом!» — произнес тот вразумительно. «Да, да, — заторопился следователь, — драка была со взломом». Удивившись такой квалификации преступного деяния, подсудного в простом своем виде мировому судье, а не общим судам, я стал рассматривать производство. Оказалось, что обвиняемый хотел побить потерпевшего и приступил к исполнению своего намерения, но последний вырвался и заперся в отхожем месте, однако вошедший во вкус кулачной расправы обвиняемый выломал дверь «места уединенных размышлений» и там паки побил укрывающегося. Следователь или, вернее, его письмоводитель нашел здесь наличность взлома, и так как кража со взломом подсудна общим судам, то по аналогии признал, что «драка со взломом» должна подлежать преследованию тем же путем.

В другом, гораздо более серьезном случае, в одном приволжском городе, у чрезвычайно развязного и франтоватого следователя, «души» местного общества, я нашел огромные залежи дел, причем некоторые из последних оставались без производства около четырех лет. Между ними оказалось озаглавленное весьма странно: «О кладнушке, усмотренной на Волге». «Что это за преступление?» — спросил я у следователя. «А, право, не помню, — ответил он мне с обезоруживающею откровенностью, — надо посмотреть. Я еще не все дела пересмотрел, принятые от предместника. Вероятно, какой-нибудь вздор». — «Однако, позвольте, ведь вздор-то этот в очень толстом томе». И я взял дело с собою, рассмотрел его подробно и пришел в ужас. Оказалось, что за четыре года перед этим на Волге, против одного из прибрежных селений, была действительно усмотрена стоящая на якоре кладнушка, т. е. маленькое, полупалубное судно, одно из тех, в которых некрупные торговцы в то время развозили свой товар, имея в качестве помощника обыкновенно одного работника. Так как на кладнушке в течение нескольких дней не было никаких признаков жизни, то некоторые из местных крестьян поехали полюбопытствовать, что это значит, — и нашли кладнушку пустою, товар разграбленным, медные деньги из сундучка, в котором, очевидно, хранилась выручка, рассыпанными, а на палубе топор с окровавленным обухом и потоки застывшей крови. Было ясно, что совершено убийство одного или двух человек и ограбление хозяина кладнушки и что убийца или убийцы скрылись, воспользовавшись привязанным к кладнушке челноком. Началось дознание и следствие, в города Волги и Камы было обо всем дано знать, возникла обширная переписка, и через два месяца в Перми была арестована женщина-укрывательница, выдавшая работника-убийцу и его сообщника, причем последний сознался. Все трое были заключены под стражу в Перми, а протокол их допроса препровожден «душе общества», только что вступившему в заведование следственным участком. На деле была сделана идиллическая надпись: «О кладнушке, усмотренной на Волге», и оно пролежало без движения четыре года.

Самым слабым из тех следователей, которых я признавал необходимым оставить и при новых судах, был старик Маруто-Сукол-Краснопольский, которому оставалось до пенсии всего три года. Он с педантической точностью исполнял все предписания старой следственной практики, писал огромные постановления по форме, установленной для решений старых судов, причем обычные слова «слушали» и «приказали» (а после «приказали» снова излагалось все то, что «слушали») заменял лишь словами «рассматривал» и «постановил». Он вел допросы и составлял по пунктам архаическую дневную записку. Мало даровитый, но честный труженик, он смотрел на судебную реформу, как на грозную тучу, способную потрясти и материально разрушить его личное, семейное и служебное положение почти накануне заслуженного отдыха. Это невольно сказывалось в его тревожных окольных расспросах, в которых звучал затаенный страх не быть командированным к исполнению обязанностей следователя при новом суде. Я старался его успокоить, как мог, откровенно указал ему на «les defauts de ses vertus» и просил его в остающееся до открытия нового суда время изучить новые приемы производства и приспособиться к ним. Мы расстались оба успокоенные за его судьбу, и я в своем представлении прокурору палаты, не скрывши некоторой медлительности работы Маруто, тем не менее горячо рекомендовал его оставить и при новых назначениях, с чем первый и согласился. Человек с тонким умом, остроумный и обворожительный в обращении, покоритель не только женских, но и мужских сердец, искусный мастер уметь заставлять других работать, знаток условий и отношений провинциальной жизни, бывший по прежней административной службе в приязненных отношениях с Салтыковым-Щедриным, прокурор палаты не был, однако, склонен поступаться личными или служебными интересами во имя чужих нужд и осуществлял на практике правило о том, что «1а charite bien comprise commence par soi-meme» , облекая проведение этого начала в форму изысканной любезности. Так случилось и по отношению к бедному Маруто. Представление министру о назначении признанных по ревизии годными следователей и об оставлении за штатом непригодных было уже готово к отсылке, когда пришло письмо «влиятельного и нужного» правителя канцелярии министерства юстиции Бурлакова с просьбой дать одну из вакансий следователя по Казанской губернии покровительствуемому им лицу, имевшему, впрочем, на такую должность формальные права и оказавшемуся впоследствии человеком весьма дельным. Властною рукою прокурора палаты бедный старик был перенесен в список оставляемых за штатом, а на мое усиленное заступничество последовал ответ: «Ну, что же делать? Лес рубят — щепки летят! Нужна вакансия». Через три месяца после открытия судов мне пришлось участвовать в особом присутствии губернского правления при освидетельствовании умственных способностей бывшего следователя Маруто-Сукол-Краснопольского, впавшего в мрачную меланхолию. Я не мог невольно не припомнить этой тягостной картины, когда лет через десять мне пришлось навестить дровосека, от рубки которого пострадала эта щепка, уже сенатора, умиравшего в мрачном отчуждении от людей с душевной раной, причиненной смертью любимой дочери.

Производя эту ревизию, я осматривал вместе с тем тюремные помещения и в одном из уездных городов был поражен состоянием тюремного замка, представлявшего собой сырую и мрачную, обветшалую каменную постройку, окруженную высоким тыном из заостренных кольев. Внутри было темно, до крайности тесно и без всяких приспособлений для мало-мальски гигиенической обстановки. Традиционная параша, вносимая в камеры на ночь, составляла необходимую принадлежность последних. Арестанты имели удрученный и болезненный вид. В общей женской камере воздух был таков, что, как говорит наш простой народ, в нем можно было топор повесить. Все жаловались на дурное качество пищи и в особенности на ее отталкивающее однообразие. На мои замечания смотритель * и исправник только переглядывались, а директор местного тюремного комитета безнадежно пожимал плечами и говорил вполголоса: «Нету средств!» Затем пришлось посетить помещение для приговариваемых мировыми судьями к аресту. Старинный дворянский дом-особняк, с тоже традиционными львами по бокам ворот, выкрашенными в темно-зеленую краску, состоял из ряда больших светлых комнат, в которых просторно были размещены кровати со столиками, графинами для воды и прочими принадлежностями. На стенах были развешаны раскрашенные литографированные картинки из русской истории. В ванной комнате было устроено нечто вроде душа; на каждой постели лежал зимний и летний халат и стояли две пары туфель —* легких и теплых. Но прекрасное помещение это было пусто. Местное население, состоявшее в значительной части из луговых черемис, живших в жалких курных избах и страдавших от этого по большей части глазами, выходивших на охоту в то время еще с луком и стрелами, давало небольшое количество арестуемых. Поэтому летом прекрасное помещение нередко по долгу пустовало и принимало срочных жильцов только с осени. Контраст между обоими помещениями для лишения свободы и между последним из них и обычной житейской обстановкой большинства приговариваемых невольно бросался в глаза. На вопрос мой попечителю арестного дома, видимо, чрезвычайно довольному собою и показанною мне обстановкой, о том, не соблазняют ли к побегу окна нижнего этажа, отстоящие фута на два от земли и свободно раскрываемые настежь, он отвечал мне, что первоначально хотели сделать в окнах решетки, но потом оставили эту мысль, потому что вид решетки производил бы неприятное впечатление на заключенных, напоминая им, что они лишены свободы. «Помилуйте, господин прокурор, — вмешался смотритель, добродушный старичок из отставных военных, — какие тут решетки: никто и так не убежит! Им тут первое время точно что не по себе, никак их к этим нашим устройствам не приучишь, ну, а потом, как обживутся, так ничем их отсюда не выкуришь. Отсидит свой срок, объявишь ему, а он уходить и не думает. Некоторых даже силой выдворять приходилось, особливо если в середине зимы».

Во время той же поездки я имел оригинальную встречу. При посещении одного из приволжских уездных городов мне пришлось познакомиться с местным исправником *, человеком уже пожилым, ко сохранившим большую физическую и умственную свежесть. И он, и его домашняя обстановка произвели на меня хорошее впечатление… Уезжая вечером на пароходе, куда он приехал меня проводить, я выразил ему удовольствие, что имел случай лично с ним познакомиться. «Да вы уже со мной знакомы, — сказал он, весело улыбаясь, — вы обо мне, конечно, читали». На мой вопросительный взгляд он продолжал: «Вы у Щедрина, конечно, читали в «Губернских очерках» и изволите помнить исправника Фейера? Вот тот самый, который, когда для официального обеда рыбу, подходящую по росту и наружности, подобрать не могут, говорит рыбаку: «Да ты рыбак или нет?» — «Да! рыбак, это точно». — «Ну, а начальство знаешь?» — «Как не знать, знаю». — Ну, следовательно… и нашлась такая рыба, какую нужно. Так вот этот Фейер — я и есть! Я прежде в Вятской губернии служил, ну, Михаил Евграфович меня и описал, только фамилию чуть-чуть изменил. Давно это было, лет двадцать прошло, другие времена были. Счастливого пути!..»

Служа в провинции, я вынес о судебных следователях Казанского и Харьковского окружных судов самое лучшее воспоминание. Судебный следователь по Судебным уставам 1864 года облечен очень большой властью, поставлен во многих отношениях в положение независимого судьи и имеет в целом ряде случаев право не подчиняться предложениям обвинительной власти, когда он с ними несогласен. Все это в связи с тем, что должность следователя поставлена в нашей судебной иерархии так, что на нее назначаются, и в особенности назначались, сравнительно молодые люди, могло давать поводы не только к упрямому проведению непогрешимости своих взглядов на дело и на личность обвиняемого, но и к тому, чтобы ими овладевало опьянение власти, как это случалось впоследствии с земскими начальниками вроде известного харьковского «кандидата прав» Протопопова * и подобных ему «кандидатов бесправия». Но ничего подобного, однако, наблюдать мне в моей практике не приходилось. Способности у следователей были, конечно, различные, но, за исключением одного, Гераклитова, о котором я уже говорил в воспоминаниях о деле серий, все они были беспристрастными исследователями дела и преданными, трудолюбивыми, без высокомерия и самолюбования, слугами Судебных уставов, доказывая своей деятельностью, как мало-было оснований к предпринятому министерством юстиции упразднению их судейской несменяемости. Нас объединяла общая работа и одинаковое желание служить делу правосудия — и только ему. С чувством искреннего уважения вспоминаю я казанских следователей — Г. П. Завьялова и И. В. Мещанинова (ныне сенатора первого департамента), харьковских— Э. П. Фальковского, Н. Н. Языкова (впоследствии председателя Курского окружного суда) и В. Е. Шопена — и благодарю судьбу, пославшую мне совместную с ними работу. Не могу также не вспомнить своеобразного и добродушного судебного следователя одного из маленьких городов Харьковской губернии, человека уже немолодого, с длинной бородой, тихим голосом и чрезвычайно медлительной речью. Он был большой домосед, выезжал из дому исключительно по делам службы и производил следствия с сердечной вдумчивостью и щепетильной добросовестностью. Провинциал до мозга костей, он, по-видимому, не бывал в жизни нигде дальше двух ближайших губернских городов и был далек от всякой злобы дня. Когда летом 1868 года в Харьков прибыл на ревизию министр юстиции граф Пален, я, по его желанию, представил ему подробную характеристику судебных следователей моего участка и обратил его внимание на этого следователя как на наиболее заслуженного по годам службы и любви к делу. Познакомившись с ним лично при проезде через уездный город, министр разделил мой взгляд, и результатом этого было получение этим следователем, совершенно им неожиданное, ордена св. Станислава, а вслед затем назначение членом вновь открытого суда в ближайшем округе. Через пять лет, когда я был уже прокурором Петербургского окружного суда, предо мною неожиданно предстал мой харьковский уездный домосед и объявил мне, что, вопреки своим привычкам, решился пуститься в путь, чтобы посмотреть Петербург, посоветоваться с Боткиным и кстати прокатиться в первый раз в жизни по железной дороге, причем вся первая и значительная часть его медлительного рассказа состояла в подробном описании устройства и специальных свойств этого необычного для него способа передвижения, а остальная была посвящена восторгам перед Петербургом, конпо-железной дорогой, цирком с клоунами и учеными собаками и в особенности перед Пассажем, который в вечерние часы производил на него чарующее впечатление. Я просто не узнавал в моем жизнерадостном посетителе старого, усидчивого и не отзывчивого на все чуждое его специальности работника.

— Вы, вероятно, представитесь министру? — с’просил я его.

— Нет, зачем? — отвечал он мне, — я не затем приехал сюда. К чему его беспокоить…

— И прекрасно делаете. Ну, а у Боткина вы записались?

— Нет, зачем? Так зайду как-нибудь, мимо идя…

— Ну, к Боткину, мимо идя, заходить не приходится. У него надо записываться и иногда ждать недели по две, до такой степени он занят.

— А у нас в NN это просто: зайдешь, застанешь, ну, и посмотрит, а то, коли не пожалеть трех рублей, то и к себе пригласишь.

— Нет, знаете ли что, я дам вам письмо к Сергею Петровичу, и он вам, если возможно, назначит прием вне очереди.

— Нет, что же его беспокоить? Я лучше у нас дома посоветуюсь. Путешествие меня оживило, и я себя чувствую очень хорошо. В особенности эта железная дорога, ну, да и Пассаж: какие магазины, какие нарядные дамы!..

При расставании я дал ему дружеский совет не очень, хотя бы и платонически, увлекаться Пассажем и собирающимся там нарядным обществом и вместе с тем просил разрешить мне предоставить ему возможность приятно провести вечер. С большим трудом и за довольно высокую цену удалось мне достать для него билет на кресло второго ряда в Большом театре, где в то время пленяла петербуржцев своим голосом итальянская дива Патти. Через несколько дней он встретился мне на Невском, по-прежнему совершенно загипнотизированный прелестями Петербурга.

— Ну, как вам понравилась Патти?

— Какая Патти?

— Да разве вы не получили билета в Большой театр?

— Нет, как же! Получил, благодарю вас. Какой удивительный театр! Я себе представить не мог: пять ярусов и как отделаны! И какая люстра огромная! Интересно бы знать, как ее зажигают?

— Да, интересно, но Патти-то, Патти?

— Это которая же? Такая чернявая? Хороша, надо сознаться. Но, знаете, у нас в городе, где я учился, была цыганка Стеша, так у той голосок был еще звонче. Я, бывало, еще гимназистом ходил ее слушать: в дворянском собрании цыганский хор пел. Нет, но я вам скажу, в цирке! Выходит клоун в разноцветном парике, рожа вся мелом вымазана и выводит он двух собак…

— Вы, вероятно, уже скоро едете?

— Да, да, на этих днях. Хочу только представиться завтра министру юстиции; знаете, думаю, узнает он, что я был в Петербурге, и скажет: вот NN я какое внимание оказал, а он был в Петербурге и глаз показать не захотел!

— Могу вас уверить, что министр этого не скажет: у него много более важных дел и время ему дорого. Да и откуда он может узнать, что вы были в Петербурге. А если бы и узнал, то, поверьте, будет благодарен, что вы не пришли отнимать у него бесплодно несколько минут.

— Нет, знаете, все-таки лучше пойти, а вдруг узнает! — сказал он, задумчиво разглаживая длинную до чресл бороду, придававшую ему библейский вид.

На другой день в мой прокурорский кабинет часа в два дня неожиданно пришел он и поразил меня своим видом. В его походке, жестах, голосе, перешедшем в прерывистый шепот, и в полной безнадежности взора сказывалось глубокое душевное удручение. При этом лицо его с выражением застывшего испуга имело необычный и необъяснимый, с первого взгляда, вид. Я усадил его в кресло, дал ему напиться воды, и он со вздохами и паузами поведал мне следующее: «Я был сейчас у министра… он вышел и, обойдя всех, остановился против меня и пристально на меня посмотрел… Я назвал себя…» «Ах, вы член суда, — сказал он. — Я попрошу вас остаться до конца приема и приму вас отдельно»… Вот, подумал я, — уж извините! — Анатолий Федорович говорил, что не нужно, а граф Пален мне отдельную аудиенцию дает. Надо воспользоваться случаем, если спросит, не желаю ли чего? Что ему сказать: товарища ли председателя или члена палаты? Конечно, члена судебной палаты лучше… Только ушли все представлявшиеся… Зовут меня в кабинет министра. Вхожу, а он идет мне навстречу, такой сердитый, да и говорит: «Вы, как член суда, должны знать правила службы. Разве вы не знаете, что гражданские чиновники не имеют права носить бород? А вы такую бороду носите, что и данные вам знаки отличия не видны. И вы, и ваши товарищи должны подавать пример уважения к существующим правилам, а не нарушать их. Вы не хотите подчиняться действующим постановлениям, а я из-за вас получаю неприятности. Прощайте, я больше ничего не имею вам сказать». (Оказалось, что незадолго перед тем, при проезде императора Александра II через Динабург, на станцию для встречи явились местные мировые судьи. Государь крайне не любил видеть бороды у представляющихся ему лиц, и борода получила право гражданства в нашем служебном быту лишь после его кончины. Увидев в среде динабургских судей несколько бородатых лиц, он прошел мимо, кратко и сильно выразив свое неудовольствие, и, вероятно, при одном из ближайших докладов министра юстиции обратил его внимание на эту инсубординацию. J] «Что же теперь делать? — шептал умирающим голосом мой посетитель. — Теперь все погибло: на моей службе поставлен крест», — и он с огорчением разводил руками. «Полноте, это все забудется очень скоро. Успокойтесь и поезжайте с богом домой. Я знаю, что вы, как судья, не поступитесь вашими убеждениями ни перед каким гневом, а тут такое мимолетное неудовольствие министра вдруг заставляет вас падать духом! Вам вреден петербургский климат. Вот и у Боткина вы не успели побывать! Уезжайте-ка подобру-поздорову, да и в лице вы изменились так, что просто стали неузнаваемы». Тут я пристально взглянул на него, чтобы проверить свои слова, и что же я увидел?! Библейская борода исчезла, и вместо нее от бледного и расстроенного лица почти до пояса тянулись длинные, висячие бакенбарды и между ними светился подбородок с широкой дорожкой, свежеприсыпанной пудрой. «Когда это вы успели?» — подавляя невольную улыбку, спросил я несчастливца. — «По выходе от министра», — скорбно отвечал он. «Уж лучше бы до входа к министру», — сказал я. Он безнадежно махнул рукой, и мы расстались. Конечно, его предположения о гибели служебной карьеры не оправдались, и он скончался в должности товарища председателя, оставив по себе добрую память.

В том же Харькове, но почти уже через тридцать лет, мне пришлось познакомиться и работать еще с одним местным следователем. Это был судебный следователь по особо важным делам Марки. Воспоминание о тяжелой и чрезвычайно ответственной работе по исследованию причин и обстоятельств крушения 17 октября 1888 г. императорского поезда между станциями Борки и Тарановка связано для меня с личностью этого почтенного деятеля. Я встретил в нем не только неустанного работника и отличного знатока своего дела, но и нелицемерного, искреннего и стойкого слугу Судебных уставов, умевшего, когда нужно, без задора, но с твердостью постоять за достоинство своего звания и самостоятельность своих действий. А это подчас было нелегко при той переоценке нравственной ценности судебных званий, которая тогда начала сильно развиваться и выражалась в перемещении центра тяжести судебной деятельности из суда в прокуратуру. Положение Марки, которому пришлось вести это следствие несомненной и глубокой важности, особенно усложнялось еще разнообразием взглядов влиятельных сфер и начальствующих лиц на свойства и характер причин необычайного крушения. Одни стремились найти в нем непременно и во что бы то ни стало признаки политического преступления, не гнушаясь чужими, иногда совершенно нелепыми, доносами и собственными вымыслами ad hoc, не имевшими никакой фактической подкладки; другие винили во всем исключительно людей, которые сопровождали государя и его семейство и властное слово которых могло ускорить движение поезда до опасных размеров; третьи во всем обвиняли правление и управление Поляковской дороги, хищнически эксплуатировавшие все предприятие ввиду наступавшего вскоре срока выкупа железной дороги казною; четвертые придавали всему характер простой несчастной случайности, и, наконец, пятые, в том числе прокурор судебной палаты Закревский, с поспешной впечатлительностью переходили от одного взгляда к другому, неуместно, суетливо и самовластно впутывались в распоряжения следователя или, наоборот, в случаях, когда их содействие было необходимо, не торопясь с ним, кутались в тогу оскорбленного самолюбия. А между тем материал накоплялся громадный, и разнообразная экспертиза открывала все новые и новые области, требовавшие подробного исследования. В свое время я поделюсь с" моими читателями подробными воспоминаниями об исследовании причин крушения 17 октября 1888 г., теперь же — так как пришлось к слову — могу лишь сказать, что крушение это было последствием целого ряда причин, коренившихся в общем неисполнении своего долга должностными лицами и в недобросовестности лиц частных. По выводу сложной экспертизы, произведенной целой группой особо сведущих в железнодорожном деле лиц, крушение произошло от чрезмерной тяжести поезда при чрезмерной скорости на слабом пути, а основанием к такому заключению послужило то, что, вопреки точным и вполне определенным специальным правилам о поездах чрезвычайной важности , потерпевший крушение поезд состоял вместо одиннадцати из двадцати двух шестиколесных вагонов и весил поэтому вдвое больше, имел неудовлетворительный и портившийся в пути автоматический тормоз, не имел никаких приспособлений для сигнализации, даже простой веревки между.

локомотивом и вагонами, двигался со скоростью шестидесяти пяти верст в час вместо установленных тридцати семи и шел двойной тягой, т. е. с двумя паровозами, тоже вопреки правилам разного типа (пассажирским и товаро-пассажирским). Это, стоившее многих жертв, крушение произошло на уклоне в 0,013, тогда как для Европейской России maximum уклона составляет 0,008, и в таком месте, где гнилые шпалы удерживали в себе костыли от расшитых поездом рельсов в некоторых местах в четырнадцать раз слабее нормального.

Судебному следователю Марки приходилось проявлять беспристрастие истинного судебного деятеля и свою деловую выдержку среди разнообразных общественных и служебных настроений, влияний, советов, намеков и инсинуаций. Но он шел своим путем и делал свое дело. По внешнему виду этого скромного человека трудно было при первом знакомстве определить его внутреннее содержание. Наружность его была довольно своеобразна. На его длинное туловище с короткими ногами природа посадила голову в непослушных вихрах над глазами, смотревшими в разные стороны, и дала лицо доброго сатира с длинной и редкой бородкой, завершив свою работу тем, что вырастила у запястья рук еще пару кистей с полным комплектом маленьких уродливых пальцев. Эти «дополнительные» руки, как какая-то опухоль, возвышались под рукавами и при поспешных и сильных движениях выглядывали на свет божий. К этому присоединялась особая изысканность манер, соответствовавшая его французской фамилии, и глухой замогильный голос. Но в этих косых глазах светились живой ум и тонкая восприимчивость, во впалой груди билось благородное, исполненное чувства долга сердце, и ни одна из его четырех рук, конечно, не подписала никогда ничего, за что этот достойный глубокого уважения судебный деятель мог бы покраснеть. Величайшею мечтою этого труженика, задавленного постоянною громадною работою, было получение места члена судебной палаты, но его постоянно обходили, оставляя изнывать чуткой душой и слабым телом за тяжелым, беспросветным трудом. В последний раз я видел его в 1902 году в Харькове во время визита его в семью, у которой я остановился. Он постарел, стал еще менее красив, и вторая пара рук как-то еще больше торчала под рукавами его форменного сюртука. Отойдя со мною в сторону от других гостей, он рассказал упавшим голосом, как тяжко ему производить — при наличности самых бесцеремонных местных давлений — следствие над несчастными в своей темноте, легковерном невежестве и нравственной одичалости крестьянами Богодуховского и Валковского уездов, привлеченными за участие в беспорядках и уже жестоко наказанными розгами под личным руководством губернатора, князя И. М. Оболенского, вскоре завершившего свою постыдную служебную карьеру бегством с генерал-губернаторского поста в Финляндии. Тяжелые вздохи прерывали речь доброго и беспристрастного человека, и в глазах его светилась исстрадавшаяся душа, оставившая через несколько месяцев навсегда свой необычный земной футляр.

Со следователями Петербургского окружного суда мне пришлось находиться в служебных отношениях почти в течение десяти лет в качестве товарища прокурора и прокурора, а затем по званию председателя суда. Многих из них уже нет в живых, другие давно оставили свою должность— «иных уж нет, а те далече» — но теплое чувство уважения к огромному большинству этих почтенных деятелей живет в моей душе и возникает с особой силой каждый раз, когда я вспоминаю годы нашего совместного служения правосудию. Следователей в Петербурге было много: в одной столице было в мое время пятнадцать следственных участков да в уездах шестнадцать, причем сосредоточение камер столичных следователей в здании окружного суда давало возможность постоянных личных с ними отношений и освобождало от излишней переписки.

Петербургские следователи были людьми различного темперамента, способностей и опыта, накопляемого долголетней практикой. Совершенно избежать некоторых трений между ними и лицами прокурорского надзора было, конечно, невозможно, но я тщательно устранял из возникших разногласий элемент личной обидчивости и резкого проявления своих прав, в забвении своих обязанностей по отношению к общему делу. Я храню у себя письмо, присланное мне при оставлении мной должности прокурора судебным следователем К. И. Ламанским, старейшим по годам службы и наиболее авторитетным представителем следователей, назначенных при самом открытии петербургского суда (их было восемь: Ламанский, Вебер, Штанге; Витали, Запольский, Доморацкий, Федоров и Лелонг)> письмо, в котором он благодарит меня за то, что за все время моего прокурорства (почти пять лет) я «поддерживал с ними добрые и откровенные отношения», и затем говорит, что «если и возникали иногда маленькие недоразумения, то за последовавшим с вашей стороны их устранением и разъяснением мы получали только большее расположение и доверие к вам». Большинство из них неохотно меняло свою живую деятельность на звание члена суда или на должность товарища прокурора, сроднясь со своими участками и с тесно сплоченным товарищеским кругом. Некоторых из утвержденных следователей первого года судебной реформы не могли соблазнить никакие назначения. Достойно неся и осуществляя свою судейскую независимость, они и умерли, занимая должность именно такого следователя, какого себе представляли и начертали составители Судебных уставов.

Вскоре после введения судебной реформы явилась необходимость в учреждении сначала в Петербурге, а потом и в Москве должности судебного следователя по особо важным делам . Эти следователи имели право производить следствия по предложению министра юстиции как главы прокурорского надзора на пространстве всей России, не стесняясь районами окружных судов, при которых впоследствии — уже много лет спустя — явились и судебные следователи по важнейшим делам, но только подсудным тем судам, в округе которых совершено такое «важнейшее» преступное деяние. Учреждение должности следователя по особо важным делам надо признать весьма удачным. Отсутствие участка, обыкновенно обремененного делами, пустыми по существу, но отнимающими иногда довольно много времени, каковы, например, дела о краже со взломом и о третьих кражах, возможность всецело отдаваться исследованию одного или двух дел и сопряженная с этим относительная свобода в распоряжении своим временем дают следователю возможность производить дела с особой полнотой, тщательностью и вдумчивостью, вести их быстро и под свежим впечатлением, оставленным преступным деянием в среде причастных к следствию лиц. В руках такого следователя с наибольшим успехом могут находиться дела, требующие значительной предварительной подготовки и серьезного изучения тех или других явлений, условий или ненормальностей общественной жизни. Такие дела, тесно связанные с целым строем вещей или сложившимися порядками, попав к участковому следователю, тормозили бы движение других дел и велись бы сами без полного посвящения им его сил и времени, страдая поэтому трудно поправимой неполнотой и промахами, неизбежными при массе непрерывной и мелочной текущей деятельности. Вместе с тем к особо важным делам, помимо обширных и сложных дел, например о злоупотреблениях в акционерных обществах и о преступлениях должности, относятся исследования выдающихся злодеяний кровавого или бесчеловечного характера, которые глубоко волнуют и смущают общество. Быстрое и энергическое их производство успокаивает встревоженное общественное мнение, а скорая передача их в суд и публичное их обсуждение кладет пределы разноречивым толкованиям, вредным, по своему возможному влиянию на присяжных, для постановки спокойного и беспристрастного решения.

Первым судебным следователем по особо важным делам при Петербургском окружном суде был назначен П. К. Гераков, опытный юрист, соединявший большие правовые сведения со спокойной твердостью своих всегда глубоко обдуманных и строго беспристрастных действий. Почти одновременно с моим переходом из Казани в Петербург на должность прокурора он был назначен членом Петербургской судебной палаты, и мне, к сожалению, пришлось на первых порах познакомиться с двумя следователями по особо важным делам совсем другого типа.

В один февральский день 1872 года ко мне в окружной суд пожаловал судебный следователь по особо важным делам Московского окружного суда Реутский, считавшийся большим специалистом по делам о сектантах и глубоким знатоком учения, обрядов и своеобразной писаной литературы «особо вредных» сект, к каковым принадлежат, главным образом, скопцы и хлысты с их различными разветвлениями. Его знания по этой части были, несомненно, велики по объему, но едва ли были глубоки, существуя в сыром виде, без ясного их анализа и вдумчивого синтеза. Они приобретались урывками, по случайным поводам и не были приведены в систему. Изданная им книга «Люди божьи и скопцы» лучше всего это доказывает, представляя оригинальное соединение исторических данных, официальных сведений, материалов судебного производства и собственных измышлений, изложенных в беллетристической форме, в виде бытовых сцен, рассказов и подробных бесед основателей и главарей сект между собой, слышать которые автор в действительности, по времени и месту, не мог. Все это изложено без всякой внутренней перспективы, с изображением на первом, плане и существенного и мелочного, а потому не оставляет в читателе никакого целостного представления. Маленький и сухой, с болезненным цветом лица и впалыми глазами, со складом речи, в котором слышалась большая нервность, вечно занятый своей специальностью и только о ней и говорящий, он производил впечатление человека, для которого исследование дел о хлыстах и скопцах обратилось в своего рода охоту за этими сектантами. В сущности в нем судебный следователь переродился в горячего и одностороннего обвинителя, ревниво охранявшего непогрешимость своих выводов и их практического приложения.

Имев не раз случай усомниться в соответствии его действий и распоряжений с требованиями истинного правосудия, я неоднократно убеждался в его чрезвычайной любви к делу в смысле работы, в которой он был неустанен, отдавая ей все свое время и не преследуя — насколько я его понимал — никаких личных целей. При наших разговорах о делах его специальности он со страстной настойчивостью высказывал такие взгляды, что, мне думается, решись я назвать его в глаза фанатиком, он с напускной скромностью сказал бы, подобно тургеневскому Михалевичу в «Дворянском гнезде»: «Увы! Я еще не заслужил такого высокого наименования». Он прибыл в Петербург потому, что содержавшийся в московском тюремном замке арестант Холопов оговорил целый ряд лиц в Москве и Нижнем Новгороде, а также в Петербурге в принадлежности к скопческой ереси, рассказывая, что, завлеченный в эту секту, он присутствовал при радениях скопцов и даже при наложении «большой и малой печати». Многое из этого, по словам Холопова, происходило и в знаменитом в первой половине XIX века скопческом «корабле», в доме на углу Озерного переулка и Знаменской улицы в Петербурге, где в двадцатых годах жил основатель секты «батюшка-искупитель» Селиванов и где его посещали, под влиянием увлечения Александра I мистицизмом, самые высшие петербургские сановники. Производя обширное следствие по заявлению Холопова и сосредоточив следственные действия в Москве, Реутский находил необходимым лично произвести обыски в Петербурге у целого ряда лиц, содержавших главным образом меняльные конторы. Эти обыски должны были подтвердить указание Холопова на то, что обыскиваемые не только оскоплены, но и горячо распространяют свои вредные заблуждения, приобретая угрозами и лаской, деньгами и обещанием выгод новых адептов, над которыми совершают свои изуверные обряды. Обыски эти представлялись делом сложным, требовали содействия полиции и, по настойчивому желанию Реутского, присутствия лиц местного прокурорского надзора. Каждый раз, когда он лично обращался ко мне о командировании товарища прокурора, я спрашивал его о результатах произведенного обыкновенно накануне обыска. «Самые блестящие, — говорил он мне с особым удовольствием, — улики несомненные». — «Что же найдено?» — «Да все, что нужно, все доказательства принадлежности к ереси: портреты Петра III, изображение Иоанна Крестителя с агнцем, иконы с «безбородыми» угодниками, платочки с крапинками, песок с могил Селиванова и Шилова и т. п.». — «Ну, а что дал вчерашний обыск?» — спросил я его однажды. «О! Это несомненный скопец, — уклончиво отвечал он, — и из самых вредных». — «Что же вы нашли у него?» — «Ничего не нашли». — «Чем же он в таком случае изобличается, если у него ничего не найдено?» — «Если ничего не найдено, — наставительно сказал мне Реутский, — это еще не имеет решающего значения: это только значит, что он хорошо спрятал то, что его изобличает…» Мне невольно вспомнился при этом выступ на Базельском мосту через Рейн, с которого, по рецепту знаменитого «Malleus male-ficorum» бросали в воду со связанными руками женщин, подозреваемых в колдовстве и сношениях с сатаной, причем, если таковые выплывали, то это служило доказательством их связи с дьяволом и влекло их на костер, а если не выплывали, то… не выплывали.

За обысками последовали привлечения в качестве обвиняемых, очные ставки с привезенным из Москвы Холоповым — чахоточным человеком, с довольно подозрительной и чрезвычайно однообразной подробностью повторявшего свои заявления и никогда не смотревшего в глаза, и, наконец, целый ряд освидетельствований мужчин и женщин на предмет определения, есть ли печать и какая — малая или большая. По поводу последних действий я вынужден был причинить Реутскому большое огорчение. Ободренный предполагаемой им успешностью обысков и исчерпав в этом отношении все, что можно, он со страстностью и, если можно так выразиться, деловой ненасытностью перешел к освидетельствованиям. В один прекрасный день он пришел ко мне с просьбой дать ему предложение о производстве освидетельствования всех женщин, проживавших в большом трехэтажном доме на одном из углов тогдашней Ямской улицы около Лиговки, так как он подозревал, по некоторым намекам и неопределенным воспоминаниям Холопова, что в этом доме помещается тоже скопческий корабль или нечто вроде скопческого женского монастыря. Напомнив ему, что он совершает отдельные действия по следствию, возникшему и производящемуся в Москве, куда и может обращаться за прокурорскими предложениями, я отказал ему в моем почине для осуществления его чудовищного следственного замысла по отношению к женщинам, ни имен, ни званий, ни числа которых он мне даже привести не мог. Но он усиленно настаивал на моем предложении, ссылаясь на то, что без него не решается приступить, хотя и имеет на то право, к такому важному и, несомненно, богатому успешными результатами действию. Мой повторный отказ очень раздражил его, и он, привыкший играть роль «излюбленного лица» в министерстве юстиции, с высокомерным самообольщением сказал мне, что вынужден будет доложить министру юстиции о том, что он в своей деятельности не встречает необходимого сочувствия и поддержки со стороны петербургской прокуратуры. На это и мне, в свою очередь, пришлось ему указать, что и я не лишен возможности попросить министра освободить меня или от всяких бесед с московским следователем по сектантским делам, или от должности прокурора Петербургского окружного суда. На этом мы и расстались. Я не предполагал тогда, что через двадцать лет мне в качестве сенатора-докладчика по апелляционным делам придется встретиться с осуществлением следственного приема, задуманного Реутским, но только в другой местности и обстановке. Гакенрихтер Вейсенштейнского уезда барон Штакельберг, заподозрив в убийстве новорожденного ребенка, найденного в лесу, кого-либо из крестьянок деревни Рама и находя, что девушки этой деревни «не отличаются нравственностью», подверг их, в числе четырнадцати, освидетельствованию через врача, причем все они оказались ни разу не рожавшими, а три из них совершенно девственными.

По отъезде Реутского в Москву продолжение начатых им следственных действий по Петербургу было возложено, по распоряжению министра юстиции, на судебного следователя по особо важным делам при Петербургском окружном суде Жуковского. Этот следователь представлял полную противоположность Реутскому. Последний имел за собой довольно долгие годы службы, массу труда, большую техническую опытность и всецело отдавался излюбленному, хотя и односторонне понимаемому, делу. В нем не было ничего бесстрастно чиновничьего, и, наконец, он все-таки сделал свой, хотя и далеко не совершенный, вклад в нашу бедную в то время литературу о сектантстве. Жуковский — сын губернатора и затем сенатора — всплыл на поверхность как-то совершенно неожиданно на место П. К. Геракова. За ним не было ни опыта, ни упорного труда, ни горячего отношения к своим обязанностям. Зная, что в судебном ведомстве во время пребывания министром юстиции графа Палена протекция была немыслима, я и до сих пор, по прошествии сорока лет, не могу себе объяснить назначение такого малосведущего человека на важную должность в столице, так высоко поднятую его достойным предшественником Гераковым. И по наружности и по манерам, изящный, франтоватый, высокий и красивый, Жуковский был полной противоположностью Реутского. Первые же следственные его действия по громкому и сложному делу о подделке акций Тамбовско-Козловской дороги, к которому в качестве обвиняемых были привлечены акушер Колосов, библиотекарь Медико-хирургической академии доктор Никитин и дворянин Ярошевич, причем двое последних обвинялись еще в приготовлении к отравлению своего сообщника по подделке Колосова, обнаружили в новом судебном следователе по особо важным делам полное отсутствие способности установлять точные и определенные границы производимому следствию с ясным сознанием его целей и практического значения каждого из предпринимаемых действий. Его никак нельзя было назвать хозяином дела, обдумавшим свойство и житейскую обстановку исследуемого преступления и беспристрастно, но полно и обстоятельно разъясняющим как фактическую его сторону, так и нравственную его подкладку.

Дальнейшие произведенные им следствия лишь подтвердили первое впечатление, им оставленное. Полное отсутствие общей мысли, связующей все частности дела, и правильного, согласного с законом, понимания состава преступления, склонность к механическому подбору фактов, благодаря чему следствия расплывались до безграничности и длились многие месяцы, длиннейшие, чрезвычайно отяготительные для свидетелей, допросы о самых мелочных и не имеющих значения для дела обстоятельствах, резкое и надменное обращение с вызываемыми к следствию и, наконец, чрезвычайная и упорная щедрость на лишение заподозренных свободы без достаточных оснований — таковы были характерные черты этих следствий и свойства этого следователя. С особенной силой все это проявилось в деле о скопцах, начатом Реутским. Весною 1872 года вследствие сильного нездоровья я должен был взять четырехмесячный отпуск за границу. Вернувшись и покончив с накопившимися неотложными вопросами и работами, я получил, наконец, уже в октябре, возможность ознакомиться со следствием, производимым Жуковским, и пришел в большое смущение, чтобы не сказать более. Оказалось, что, не озаботясь приобретением точных и научно проверенных сведений о существенных признаках скопчества, он приступил к широко раскинутой Реутским уголовной паутине, действуя ощупью, без всякого плана, и стал плодить непроизводительную и бесцельную переписку, содержа под стражей по году людей, о которых потом судебной палате пришлось прекращать следствие по отсутствию признаков преступления. При этом он путался в совершенно чуждых ему судебномедицинских вопросах, предаваясь сомнениям в случаях, вполне ясных, и нагромождая, без системы и связи, протокол на протоколе, очевидно, потерявшись в массе сырого материала. Достаточно сказать, что из сорока привлеченных к следствию человек только одного судебная палата признала возможным предать суду, да и тот не был сам скопцом. Из этих сорока человек часть, особенно престарелых, оказалась освобожденной от суда по высочайше утвержденному еще в 1849 году положению комитета министров, как оскопленных до 1816 года, против двух (женщин) не обнаружено никаких улик, а остальные еще в 1854 году были оправданы решением Сената как в самооскоплении или допущении оскопить себя во время совершеннолетия, так и в распространении своей ереси «к соблазну других».

Каких-либо признаков последнего обвинения не нашла и судебная палата, рассмотревшая по подробному докладу П. К. Геракова все огромное производство Реутского и Жуковского и не нашедшая возможным придать значение противоречивым и возбуждающим основательные сомнения доносам Холопова. Это производство, потребовавшее от местных судебных и административных властей большой, по дознаниям и собиранию справок, подготовительной работы и сопряженное с значительными денежными расходами для казны, оказалось совершенным пустоцветом, возбудив, однако, многие справедливые жалобы и обнаружив полную несостоятельность Жуковского для производства «особо важных дел». Для характеристики произвольности и шаткости его взглядов не могу не припомнить, что он постоянно и без всякого основания относился критически к заключениям врачей Мержеевского и Баталина, работавших под руководством великого знатока скопчества в судебномедицинском отношении, автора ценного и обширного по этому предмету сочинения , профессора и директора медицинского департамента Е. В. Пеликана, и подвергал поэтому привлеченных им к следствию, по большей части стариков и старух, повторным, ненужным и унизительным освидетельствованиям. В то же время на основании одного лишь полуграмотного свидетельства провинциального уездного врача он содержал в течение нескольких месяцев под стражей в качестве скопца цветущего здоровьем торговца из Орловской губернии, который тщетно слезно ссылался на то, что он женат и имеет ребенка. При освидетельствовании его, по требованию прокурорского надзора, оказалось, что несчастный псевдоскопец просто тестиконд (по народному выражению «путрец») и что указанный врач или грубо ошибся, или смастерил свое свидетельство, не ознакомившись вовсе с физической природой этого человека.

Дело Григория Горшкова, «духовного скопца», несомненно, связанного многими узами с воинствующим скопчеством и обвиняемого в оскоплении родного сына, неизвестно куда скрывшегося, слушалось в июле 1873 года в Петербургском окружном суде. Обвинение, которое я энергически поддерживал, будучи глубоко убежден в виновности подсудимого, было, как оно и понятно, построено на совокупности косвенных улик. Оно встретило талантливое возражение со стороны защитника князя Кейкуатова, который указал, между прочим, присяжным заседателям на то, что дело Горшкова представляет лишь маленький обломок от непрочного и развалившегося здания, построенного руками двух следователей по особо важным делам — одного слепо усердного, а другого «не ведавшего, что творит», — и просил присоединить своего клиента к остальным тридцати девяти, привлеченным неосновательно. Это не могло не повлиять на присяжных, и они оправдали Горшкова.

В 1874 году Жуковского заменил Иван Федорович Книрим, и я узнал в нем «настоящего человека на настоящем месте», как говорят англичане. Очень высокого роста, с ясными голубыми глазами на умном и спокойном лице германского типа, он представлял собой соединение всех свойств и качеств, необходимых для следственного судьи, в руках которого так часто находятся свобода, честь и в значительной степени материальное положение не только обвиняемого, но иногда и других прикосновенных к делу лиц и от которого, как от врача и священника, не могут быть скрыты подробности частной жизни, иногда в самых сокровенных ее проявлениях. Достаточно подумать, сколько зла, несчастья, позора и разорения могут иногда причинить легковерное и непроверенное отношение к разным заявлениям и доносам, поспешный и непродуманный приступ к следствиям об учреждениях и лицах, в деятельности которых играет существенную роль торговый или общественный кредит, недостаточно обоснованное привлечение в качестве обвиняемых по делам о преступлениях против нравственности и против целомудрия женщин, в которых так часто пышно распускается ядовитый цветок, называемый шантажом. Я уже говорил о Книриме в моих воспоминаниях о делах игуменьи Митрофании и о поджоге мельницы Овсянникова. Здесь могу лишь добавить один эпизод, когда я видел обычно очень сдержанного и хладнокровного Книрима в состоянии крайнего возбуждения и негодования. В ноябре 1874 года он производил очень серьезное следствие по делу о подлоге завещания, совершенном несколькими лицами, принадлежавшими к так называемой интеллигенции и постепенно исчерпывавшими все доступные им средства для отклонения от себя тяжелого обвинения. Следствие уже приходило к концу, и Книрим вызвал одного из главных обвиняемых для предъявления ему следственного производства и предложения традиционного вопроса — не желает ли он чем-нибудь таковое дополнить в свое оправдание? Обвиняемый, уже имевший в руках копии со всего производства, не пожелал с ним знакомиться, а на вопрос Книрима указал, справясь в принесенной им записочке, на нескольких свидетелей и некоторые документы, а затем, оглянувшись по сторонам и видя, что письмоводитель и кандидаты на судебные должности заняты своим делом в обширной камере следователя, подал эту записочку Книриму и вместе с нею открытый пакет, прибавив вполголоса: «Да вот еще и это…» «Der lange Friedrich», как почему-то называли в шутку Книрима сослуживцы, взяв записку и пакет и увидев, что в нем лежат кредитные билеты, вскочил, как ужаленный, и устремился через длинные коридоры и приемные следователей и коридор товарищей прокурора ко мне в кабинет. «Этого так оставить нельзя, — говорил он, задыхаясь и совершенно вне себя, весь красный от волнения, — за что такое оскорбление! Я вас прошу принять от меня об этом официальное заявление, и нельзя ли возбудить преследование против этого негодяя?» Стараясь его успокоить, я обратил его внимание на трудность уголовного преследования лиходателей и на то, что всякое оглашение о предложенной и отвергнутой взятке всегда вызывает в обществе лукавое предположение, что отвергнувший дар желает порисоваться своей неподкупностью. «Однако же нельзя так тяжко оскорблять безнаказанно, — волновался Книрим. — До сих пор никто не выражал сомнения в моей честности, и он, человек образованный и сам служивший, не мог не видеть, что я охотно предоставляю обвиняемым полную возможность приводить всевозможные доказательства своей невиновности. Он не мог не понимать, какой обидный смысл имеет этот гнусный пакет!» — «Мы его за это и накажем без всякой огласки», — сказал я и приказал пригласить лиходателя из камеры следователя в мой кабинет и тут, в присутствии расстроенного Книрима, сказал ему: «Господин судебный следователь сообщил мне, что вы передали ему вот этот пакет с деньгами. Не желая допускать мысли, что вы могли это сделать с бесплодной целью повлиять на ход следствия, я высказал ему мнение, что вы, вероятно, желали воспользоваться случаем просить его передать ваше пожертвование в недавно учрежденное общество попечения об арестантских детях, об открытии для которых приюта вы, конечно, читали в газетах. Не так ли?» — «Д-д-д-а», — пролепетал тот… «Позвольте вас искренне поблагодарить за это доброе дело: приют очень нуждается в средствах… Потрудитесь пересчитать деньги и получить временную расписку…» Книрим облегченно вздохнул, улыбнулся и, уходя, крепко пожал мне руку, а приют арестантских детей неожиданно обогатился пятьюстами рублями.

Со времени оставления мною совместной службы со следователями в Петербурге прошло почти тридцать лет. Многое в судебной практике с тех пор изменилось и едва ли к лучшему. По делам, проходившим через мои руки по должности обер-прокурора уголовного кассационного департамента, я видел, как постепенно и нередко при явном влиянии и внушении, идущем с иерархических высот, вторгалось в следственную практику одностороннее обвинительное творчество. Оно проявлялось в расширении исследования далеко за пределы состава и свойства преступления и движущих к нему побуждений, в производстве ненужных и напрасных экспертиз по вопросам, из которых фантазия играла гораздо большую роль, чем разумная потребность, в приемах, облегчающих обвинителю на суде обход прямых запрещений закона и, наконец, в привлечении к следствию заподозренного в качестве обвиняемою лишь в самом конце всего, иногда многотомного, производства, почти накануне его отсылки к прокурору, когда на привлеченного сразу обрушивалась масса направленных против него данных, своевременно и лично защищаться против которых и, быть может, разрушить предубеждение следователя он был уже лишен возможности. Так, среди многих подобных дел мне вспоминается московское следствие о покушении на растление экзальтированной молодой девушки «красавцем-мужчиной» во время ужина в отдельном кабинете после ее успешного дебюта в клубном спектакле, по которому судебный следователь, человек в высокой степени благородный, но увлекающийся, озаглавил каждый том производства, как главы романа: «событие преступления», «личность потерпевшей», «личность обвиняемого» и т. д., причем, между прочим, были произведены допросы разных лиц о поведении отца обвиняемого и о том, вел ли он нечистую картежную игру, и спрошены, в качестве сведущих лиц, три выдающиеся артистки императорских театров о том, что они чувствовали после первого дебюта и были ли бы они в состоянии после этого противостоять дерзкому и неожиданному нападению на свое целомудрие. Вспоминается также петербургское дело Ольги Палем, убившей студента Довнара, не желавшего продолжать с ней любовную связь, по которому, несмотря на признание обвиняемой своей виновности в сознательном убийстве под влиянием раздражения, было произведено исследование всех ее связей за десять лет до совершения преступления, причем, в явное нарушение торговой тайны, были рассмотрены и оглашены расходы на нее, записанные в торговых книгах ее «покровителя» в Одессе. Наконец, я не могу забыть следствие о графине Н… обвинявшейся в присвоении чужому ребенку титула, фамилии и прав состояния своего мужа, жившего и умершего в другом городе в расслабленном физическом и душевном состоянии. На дело было обращено исключительно строгое внимание, но, несмотря на то, что виновность подсудимой во взводимом на нее преступлении представлялась несомненной, присяжные вынесли ей оправдательный приговор, причину чего главным образом следует искать в том особом приеме для успеха обвинения, который был употреблен при следствии. По закону прокурор не имеет права ссылаться на суде на полицейские дознания, не имеющие формы и силы следственных актов, но ему не может быть отказано в прочтении протоколов осмотров, произведенных следователем. Невзирая на совершенно ясный состав преступления графини Н. и на несомненную ее цель — получение в свое управление следуемого малолетнему сыну майората — и несмотря на ее письменное сознание в этом, судебный следователь, широко разрабатывая дознание и сведения сыскной и секретной полиции о поведении обвиняемой с 16-летнего возраста, занялся исследованием ее нравственности за свыше чем двадцатилетний период ее жизни и составил протокол осмотра дел. Поэтому для обвинителя явилась возможность вызвать на суд семнадцать допрошенных при следствии свидетелей, подведенных под две рубрики: о прошлом подсудимой и о ее характеристике, причем пред присяжными развертывалась картина ряда романических приключений и любовных связей обвиняемой, ее знакомства с дамой, занимающейся «устройством продажной любви», ее нездоровья, требовавшего лечения ртутью, и ее покушений на самоубийство… Перед присяжными была женщина уже далеко не молодая (42 лет), и они присутствовали в течение семи дней при публичном обливании ее грязью из ее прошлой, не безупречной жизни. Они могли себе представить все, что она должна была при этом переживать… и пожалели ее…

Очень хорошо. Одно позвольте вам заметить, милостивая государыня, мы слуги закона, но это не мешает нам быть людьми. И поверьте, что я понимаю вполне ваше положение и принимаю участие в нем. Вы были связаны с человеком, который тратил имущество, делал неверности, ну, одним словом, делал несчастье в[ам].

Лиза.

Я любила его.

Судебный следователь.

Да, но все-таки вам естественно желание освободиться, и вы избрали этот более простой путь, не подумав о том, что это приведет вас к тому, что считается преступлением двоебрачия -- это понятно и мне. И присяжные поймут это. И потому я бы советовал вам открыть всё.

Лиза.

Мне нечего открывать. Я никогда не лгала. (Плачет .)

Я не нужна больше?

Судебный следователь.

Я бы попросил вас побыть еще здесь. Я не буду, не буду больше беспокоить вас вопросами. Только извольте прочесть и подписать вот допрос. Так ли выражены ваши ответы? Прошу покорно сюда. (Указывает кресло у окна. К письмоводителю .) Попросите г-на Каренина.

ЯВЛЕНИЕ III

Те же. Входит Каренин строго, торжественно.

Судебный следователь.

Прошу покорно.

Каренин.

Благодарю. (Стоит. ) Что вам угодно?

Судебный следователь.

Я обязан снять допрос.

Каренин.

В качестве чего?

Судебный следователь (улыбаясь ).

Я в качестве судебного следователя. С вас же я должен снять допрос в качестве обвиняемого.

Каренин.

Вот как? В чем же?

Судебный следователь.

[В женитьбе на замужней женщине.] (1) Впрочем, позвольте сделать вопросы по порядку. Присядьте.

Каренин.

Благодарю.

Судебный следователь.

Ваше имя?

Каренин.

Виктор Каренин.

Судебный следователь.

Каренин.

Камергер, действительный статский советник.

Судебный следователь.

[Каренин.]

Судебный следователь.

(1) В рукописи ошибочно : В двоеженстве.

Каренин.

Православной, под судом и следствием не бывал. Ну-с?

Судебный следователь.

Известно ли вам было, что Федор Васильевич Протасов жив, когда вы вступали в брак с его женою?

Каренин.

Не было известно. Мы оба были убеждены, что он утонул.

Судебный следователь.

Куда вы посылали ежемесячно деньги в Саратов после ложного известия о смерти Протасова?

Каренин.

Я не желаю отвечать на этот вопрос.

Судебный следователь.

Очень хорошо. С какою целью были посланы вами деньги 1200 рублей господину Протасову перед самой симуляцией его смерти 17 июля?

Каренин.

Деньги эти были переданы мне моею женою.

Судебный следователь.

Госпожою Протасовой?

Каренин.

Моею женою для отправки ее мужу. Деньги эти она считала его собственностью и, разорвав связи с ним, считала несправедливым удержать эти деньги.